Т. АЛЕКСАНДРОВА
С любым уголком земли можно познакомиться сегодня, не отходя от книжной полки. Зароешься в справочники — географические, этнографические, экономические — и получишь о нем исчерпывающие сведения. Но только никогда не почувствуешь запаха незнакомых ветров, силы незнакомого солнца, не закружится голова от непривычной яркости красок. После Хакасии долго снятся цветные сны. Колосящиеся хлеба цвета свежего меда, далекие синие горы, таежные тропы в солнечном кружеве.
Древняя-древняя земля. Могильные курганы, каменные глыбы-летописи. Как донырнуть воображению до той глубины веков, из которой они пришли?..
Когда смотришь на карту страны, Хакасская автономная область — маленький южный мысок Красноярского края. А наткнешься в каком-нибудь справочнике на сравнение — Бельгия и Голландия, вместе взятые,— пахнет необъятностью ее просторов.
Тея и тейцы
От хакасской столицы ведут дороги в разные уголки области. Покупаешь билет до станции Тея, садишься вечером в поезд Абакан —
Новосибирск, а утром обнаруживаешь: тянет тепловоз не длинный состав, а всего три вагона. Два с пассажирами, один — с молоком. Отцепили их на станции Бискамжа и направили на новуютейскую ветку.
А за окном глухомань! Кажется, опусти стекло, протяни руку—и нарвешь охапку росных цветов. И вдруг ловишь себя на том, что удивляешься стуку колес о рельсы: такие дебри!
У поселка тейского рудника горное название: Вершина Теи. Лежит он на высоте 900 метров над уровнем моря и в то же время лишь у подножия Кузнецкого АлаТау. Горы справа, горы слева, а в ложбине четырех- и пятиэтажные дома. Идешь по улице — навстречу одна за другой женщины с пустыми ведрами. Часа через два те же ведра в руках, но полным-полны малины. Чудеса! Вдали по серпантинной дороге ползут самосвалы. Вереница вниз, вереница — вверх. Там и добывается железная руда, ради которой вырос в тайге поселок.
Мне хотелось поговорить с человеком, на глазах у которого здесь начиналась жизнь.
— Да вам же лучше всего нашу Ирину Ксенофонтовну порасспросить,— подсказала председатель поселкового Совета Евдокия Никитична Зяблицкая.— Боевая женщина! Награды имеет. Кем работает? Наша уборщица, Швецова. Ирина Ксенофонтовна!
И вошла Ирина Ксенофонтовна. Шерстяное, свежевыглаженное платье, косыночка в цветочек. И сразу обворожила. Своей аккуратностью, добрым сибирским говорком.
— Живу-то я в Тее пятнадцать лет. Все верно: поселку-то десять, а я тут, в аккурат, пятнадцать. Дочка с зятем в геологической партии здесь находились. Внуки появились— я из Усть-Бири сюда. Там-то в леспромхозе работала, машинистом на машине Вольта, ну да, электромашине. Всю войну там. И похоронку на мужа тоже там получила.
Долго сюда добиралась. От перевала, помню, на тракторе, на санях. И зимой — сани, и летом — сани. Свяжут их из сосны или из кедра — хорошо скользят. На них и продукты доставляли. Снабжали хорошо. Почту почтальонка-хакасочка привозила.
Скачет, бывало, на лошади, а косы — в разные стороны. А жили мы во-он где. Несколько домишек наших и сейчас осталось. Кругом были шахты, буровые установки. Геологическую работу-то, считай, я всю изучила.
За горой, где карьер сейчас, геофизики ленинградские стояли. Ученые там у них были, студенты-практиканты. Мы к ним за модой ходили.
Вот только картины нам редко возили. Зачнут крутить в избе-читальне — человек сто туда набьется. Сеанс кончится — на очереди уже другие, а те, первые, сидят— пот с них градом, а не уходят. Все равно, что дети, давай, говорят, сначала...
Речь у Ирины Ксенофонтовны плавная, просторная, так и выливается одно слово из другого. Ее бы на магнитофон записывать,чтоб не потерялась ни одна нотка. В этих нотках — ее отношение ко всему.
Есть такая порода людей: к любому новому месту они привыкают быстро, нового человека принимают сразу, и любая работа им по сердцу, и свойство памяти у них особое: оставлять только светлое, а все злое — из сердца вон. Такие как раз и способны обживать необжитое.
— А как постановление вышло
стройку нашу начать, добровольцы начали съезжаться. Бывало, ночь на дворе, уж и посуду после чая вымоем — а в окно: тук-тук.
«Мы до вас». А у нас уж, как в тереме-теремке, и своих и приезжих. Да ладно, не стесняйтесь, поместимся. И в тесноте жили и в палатках. Зато сейчас у нас квартиры — и ванна, и вода горячая, и газ скоро будет. Мне тоже выделили, однокомнатную.
А видали, какой Дворец культуры у нас строят? И плавательный бассейн там же, рядом. И теплица будет с огурчиками...
Вечером, часов в семь, вдруг качнулась под ногами земля и накрыло поселок грохотом: рабочий взрыв в карьере. Долго мечется по горам гулкое эхо, как зверь в ловушке, пока не затихает обессиленное.
Завтра повезут эту руду самосвалы к дробильно-обогатительной фабрике, а потом в Новокузнецк, на металлургический комбинат. Каждый день уезжает из Теи частичка хакасской земли.
Вся обогатительная фабрика управляется с диспетчерского пульта. Цепочки лампочек, зеленых, желтых, красных, и каждая связана с определенным конвейером, сепаратором или дробилкой. Случись перебои в ритме потока — одно движение оператора — и все приходит в нужное равновесие.
— В приемные бункеры заглянуть хотите? — Я не успела ответить, как Валя Капустенко, начальник смены, уже нажала какие-то кнопки, и на телевизионном экране я увидела вздыбившуюся спину самосвала, потом огромную пасть бункера с рудой.
— Там у нас телеглаз, телекамера,— скороговоркой объясняет Валя.— Телевидения у нас не было. Это уж творчество молодых специалистов из отдела главного энергетика. И пульт они усовершенствовали: раньше оператор только конвейерами управлял, а сейчас и конусными дробилками и
сепараторами в цехах обогащения.
Валя тоже молодой специалист. Три года назад, получив сюда направление Красноярского института цветных металлов и золота, все пыталась выяснить, что же это такое — Тея? Услышала: «Летом — грязи выше сапог, зимой снега — выше головы».
Вполне правдивая информация о Тее трехлетней давности. Но перевешивало другое: новый рудник—значит, самостоятельная, без опеки, работа. Так и было: налаживала оборудование, готовила рабочих для фабрики и пуск ощутила каждым нервом.
Наверное, у любого человека есть на земле главное место, с которым больше всего связано в жизни. У Вали — Тея. Здесь родился инженер Валентина Капустенко, родилась ее семья, здесь родилась дочка.
Я уезжаю из Теи. Поезд идет медленно,будто продираясь сквозь таежные дебри.Но я уже не удивляюсь стуку колес о рельсы.
У Карлова створа День был — пекло. А теперь струится в окна прохлада. Наверное, как раз сейчас приползают в расщелины гор на ночевку
туманы. Обволакивают, убаюкивают поселок. Такое странное у него название — Майна. Говорят, еще при Екатерине II здесь добывали медь...
От Майны начинала «танцевать» стройка Саяно-Шушенской ГЭС, отсюда тянули дороги. В поселке Означенное, в двенадцати километрах от Майны, строили домостроительный комбинат, базы материально-технического снабжения. В Черемушках, недалеко от Карлова створа, где будет ГЭС,—
мост через Енисей.
Черемушки — будущий поселок гидростроителей. Кстати, его название — вовсе не плагиат (московские Черемушки и здешние — просто тезки), пошло оно от урочища, где веснами буйно цветет черемуха.
Едешь в Черемушки — с одной стороны вплотную горы, с другой — Енисей. Ну и досталась же строителям эта узкая полоска земли! Рвали скалы. На прижимах, где отвесные стены подступали к самой воде, вели отсыпку прямо в енисейское русло, теснили несговорчивую реку.
В Черемушках нет пока улиц, пока тут гудящая стройплощадка, с бульдозерами, кранами, компрессорами. И тут же кафе «Белочка», почти столичное, и магазин зовется по-таежному «Бурундук». В стороне— три первых и последних деревянных дома, уже заложены фундаменты домов
панельных, многоквартирных, которые приедут сюда с ДСК из Означенного.
Я все пыталась мысленно поставить в Карлов створ тот сказочный макет ГЭС, который красуется сейчас в Москве, на ВДНХ. Пыталась и не могла: мешали дикие, насупленные горы. Неужели скоро впишется в них бетонное полукружие плотины высотой в несколько десятиэтажных домов, похожее
на развернутый веер? Внизу, под ее защитой, у воды будет стоять белое здание ГЭС, частично скрытое от глаз голубым водопадом: водослив с носком-трамплином должен отбрасывать воду на 150 метров от плотины, чтоб не разрушалось дно реки у ее основания. Упрятав почти наполовину горные склоны, разольется водохранилище. Оно дойдет до Шагонара — это триста километров отсюда, в Туве.
Тому, кто сам не причастен к стройкам, кажется скорость их фантастической. Включишь сегодня радио — «Перекрыли волгу!» Завтра — «Перекрыли Енисей!»... Но если стройка измеряется днями, годами твоей собственной жизни, видится все иначе, госплановские сроки хочется сократить,
время поторопить.
— Скорей бы дожить до первого бетона!— услышала я сегодня от мастере СМУ-2 Жанны Чернулич.— Разве сейчас работа! Очистные сооружения, основание для ЛЭПовских опор, вот еще автобаза..
Все, конечно, нужно. Без этого ГЭС не будет, но когда пойдет бетон... Представляете темп: день и ночь, ночь и день — дыхнуть некогда. Вот это работа!
Мы возвращались вместе с Жанной из Черемушек в Майну и долго объясняли друг другу, где живем, а потом пришли в один подъезд. На втором этаже — гостиница, на первом — общежитие девчат.
...В общежитии сейчас не спят. Открыто окно, стрекочет швейная машинка. Это Жанна дошивает себе штормовку. Послезавтра у нее начинается отпуск, собралась в поход по Саянам, а штормовок в магазинах Майны нет: большой спрос на них на Саяно-Шушенской ГЭС. Сегодня девчата смеялись: выступал в прошлом году на собрании секретарь комитета комсомола стройки: «Что за пассивность! Турсекцию организовали, а записалось шесть человек!» В этом году снова он же, о том же туризме:
«Что происходит? Суббота, воскресенье — все в горы как одержимые. Есть же комсомольские дела».
— Жан, а Жан, пожалей себя! Завтра рано вставать.— Это, кажется, Люда Борозенец. Вечером мы с девчатами долго ждали ее, чтобы пойти в кино, а она прибежала поздно. Веселая, с растрепанной рыжей челкой:
— Ну, девочки, кто перед вами, вы и не знаете. Был сейчас актив. Не думала не гадала, только я теперь начальник комсомольского штаба.
— Правильно! Ты же потянешь!
Перебивая друг друга, сразу начали обсуждать, за что взяться новому начштаба.
Пятеро девчат. Коммуна. Жили недавно в разных концах страны, но, как оказалось, все бредили Саяно-Шушенской ГЭС. Люда Борозенец и Галя Степанова приехали из Железногорска, со стройки
горно-обогатительного комбината, Люда Киянец из Балакова, Лиза Лихачева с Дальнего Востока,
где работала после техникума мастером в леспромхозе, Жанна...
Жанна у девчат — притча во языцех.
— Наша Жанна опять не обедала. Жанне некогда.
— Разве можно Жанне ночью спать? Ночью надо закрывать наряды...
Все это — при Жанн«. Все в третьем лице, чтоб лучше осознала. Жанна сердится и смеется.
Наверное, такой же была она на Бухтарминской ГЭС и на стройке канала Иртыш — Караганда. Когда приезжала домой, в Запорожье, знакомые девчонки, с которыми училась в техникуме, глядя на нее, почерневшую от степного солнца, высоко поднимали брови:
— Ты в отпуск? Не насовсем? Но уже имеешь право: отработала три года.
А Жанна не отрабатывала. Жанна работала. Сюда она не могла не приехать. ГЭС, один агрегат которой равен по мощности всему Днепрогэсу, ее родному Днепрогэсу, ставшему для многих поколений завидной легендой, не давала покоя. Направили ее на один из участков, где требовались мастера. Но начальник, едва взглянув на нее, отрезал: «Вакансий нет!»— а прозвучало другое: «Перебьемся без женщин». Главный инженер стройки смеялся: «Всегда так с вашим братом. Звоните на другой участок, Усачеву». Позвонила и на вопрос, нужны ли мастера, не сразу услышала в трубке короткий с ехидцей ответ:
— Смотря какие...
А вчера Виктор Иванович Усачев, главный инженер СМУ-2, сказал мне о Чернулич:
— Стоящий мастер.
...Уже давно погашен свет у девчат, а чуткая горная ночь все еще приносит в мое окно их разговоры.
— Жан, а Жан! Может, ты просто хочешь памятник заработать? Так тебе уже можно его поставить, при жизни. Вон мрамора вокруг сколько! Так из какого тебе, из голубого?
Вчера, сегодня
Конечно, не объехала я всей Хакасии за десять командировочных дней. Натыкаюсь в блокноте на записи, сделанные еще до поездки: помнится, просматривала недавний экономический справочник.«Хакасия — житница, кормилица Красноярского края. Хакасия — область с бурно развивающейся промышленностью». В полстраницы перечень предприятий, родившихся в последние годы. «Леспромхозы — Верхнетомский, Бискамжинский, Аскизский... Сорский молибденовый комбинат, Абаканскийжелезный рудник. Строятся фабрики — трикотажная и обувная в Абакане, в Черногорске — крупнейший камвольно-суконный комбинат, планируется комбинат искусственных кож...» Нет, немного не так, в последних строчках неточности. Абаканская
фабрика верхнего трикотажа не строится, а уже одела не одну тысячу человек. У камвольно-суконного комбината — своя фирменная ткань «Черногорочка». И комбинат искусственных кож я видела не на плане, растет он день за днем...
Нельзя нынче полностью доверять справочникам: слишком быстро стареют.
Последний день командировки я провела в Минусинске, это не Хакасия. Это по соседству. Поездку стоило, наверное, начинать отсюда. Не только потому, что входили когда-то хакасские земли в Минусинский уезд, Енисейской губернии.
Жил в прошлом веке в Минусинске аптекарь. Большой чудак по тогдашним понятиям. Занимался добрым и скромным делом. Разбирая латынь на рецептах, составлял порошки от мигрени и кашля. А все личное невеликое богатство, все свободное время отдал своей страсти. Родила эта страсть музей, который носит сегодня имя основателя — Николая Михайловича Мартьянова.
Здесь вся история здешних земель, начиная с древнего Хакасского государства. Редкие археологические, геологические коллекции, уникальная библиотека. Семьдесят лет назад в эту библиотеку приходил молодой политический ссыльный.
Быстро листая страницы, проглядывал статистические справочники, груды книг по философии, экономике. Уходя, засовывал в карман пиджака кипу листков с бисером строчек...
За порогом этой комнаты сегодняшний день, сегодняшняя Сибирь. Давно не звучит в этом слове угроза, расправа. Давно все привыкли к его другому значению: Сибирь — новые города, Сибирь — стройки заводов и гидростанций, Сибирь — размах, Сибирь — перспектива.
Семьдесят лет назад здесь готовился к решающей борьбе политический ссыльный Владимир Ульянов. Потому и есть она, сегодняшняя Сибирь.
Работница № 11 ноябрь 1968 г.