Автобус «Ош — Фрунзе» бежит по шоссе в узкой долине Нарына, и я вдыхаю легкий, горьковатый от полыни воздух. Запах приносит воспоминания...
Более четверти века прошло с тех пор, как я впервые попала в Среднюю Азию и сразу же и навсегда полюбила этот край невероятных контрастов — испепеляющего солнца и лютого мороза, бескрайних песчаных пустынь и глубочайших скалистых ущелий, сказочного изобилия и жестокой скудости земли.
Сейчас снова довелось побывать в знакомых местах. Знакомых ли?.. В Голодной степи, где когда-то под копытами коней звенела растрескавшаяся от зноя земля, меня встретили сады и зеленые поля. Там, где мы бродили неделями, учитывая каждый глоток воды, где старый туркменский закон запрещал выплеснуть на землю даже каплю влаги, проложили дорогу жизни — широкий голубой канал. В Каракумах теперь ловят рыбу.
Сотни геологических отрядов прощупали среднеазиатские земли. Открыли золото, нефть,
природный газ, уголь... А человек все продолжает и продолжает наступление на природу. Наступление, нередко переходящее в настоящую битву. Идет она и здесь, в горах Киргизии.
Грохочет Нарын, вгрызаясь в голые скалы. В этом году был сильный паводок. Нарын рвался из берегов, вставал на дыбы, как необъезженный конь. Все сносил на пути: мосты поломал, из дороги целые куски выел... Осень уже пришла, а он никак не успокоится. С ревом ворочает громадные
глыбы, словно хвастается своей мощью.
Рядом со мной в автобусе сидит девушка. Прямые, жесткие волосы до плеч. Бойкие карие глаза.
— Вы на нашу ГЭС едете?— Вопрос прозвучал утверждением.— Корреспондент?
— Догадливая... А ты что, на стройке работаешь?
— Угу. Бетонщица. Дорогу кладем. Глядите-ка, подъезжаем.
Впереди, на берегу Нарына, поднятые вверх стальными лапами металлоконструкций, белели крупные буквы: «ГИДРОМОНТАЖ».
— Здесь все металлические конструкции собирают,— объяснила попутчица.— И для станции и для плотины. Сейчас дорога свернет от Нарына, и поедем по Кара-су, по его притоку. Кара-су по-киргизски значит «черная вода». Только это неверно, сами увидите — вода прозрачная... Скоро
поселок наш, Кара-куль, покажется. Издали он, конечно, так себе. А вблизи красивый, зеленый. Ну, детсады, школы, кинотеатры, клуб — все, что нужно.
Девушке, видимо, очень хотелось, чтобы уже сейчас, до того, как я увидела поселок, он мне понравился. И она старалась вовсю:
— Еще магазин построили новый, универсальный. Вы на мои туфли смотрите? Там покупала... Очень современный магазин, весь застеклен. У нас и институт есть вечерний и техникум. И еще сколько строится: большая школа, дома, общежития...
— Сколько же лет вашему поселку?
— Четыре. Немного? Да и народ у нас молодой. Чуть ли не каждую неделю свадьба. Детские сады строить не поспевают.— Девушка улыбнулась. Потом сказала серьезно:— Если будете писать, про Машу Рассохину обязательно напишите. Бригадиром маляров работает. С мужем вместе с Красноярской ГЭС приехала. Это когда на месте поселка еще камыш шумел и кабаны дикие бегали. Она вам тихой покажется, Маша-то. И правда, себе ничего никогда не
попросит, а за бригаду — горой. Муж у Маши в институте учится. Когда он окончит, тогда, говорит, я тоже пойду. Дочек двух растят...
Автобус остановился у въезда в поселок.
Подхватив чемоданчик, девушка протиснулась к выходу.
— Обязательно про Машу!— крикнула она, спрыгнув со ступеньки.
Осенний рассвет с трудом пробивался через нависшие тучи. Ночью прошел дождь.
Лужи блестели на черном асфальте, разлетались брызгами из-под тяжелых колес грузовика. Еду вместе со сменой — девушками и парнями в защитных касках и брезентовых спецовках. Это проходчики, бульдозеристы, монтажники...
Переехав через мост и основательно тряхнув нас на выбоине строящейся бетонной дороги, грузовик остановился.
Дорога плотно прижалась к скалам. Скалы вздымались в небо, близко сходились, скрывая реку. И если бы не шум воды, могло бы показаться, что впереди нет ни прохода, ни реки, одни только каменные громады. Присмотревшись, увидишь на них желтоватые зигзаги и полосы — трапы, лесенки, накрепко вбитые в камень. Чернеют в скалах отверстия: один черный глаз, другой, третий... Это штольни. Из некоторых тянутся стальные тросы, кажущиеся издали тоненькими ниточками. Все гигантское ущелье на большой высоте прошнуровано тросами. Одни поддерживают трубу, переброшенную через ущелье. По другим движутся кабель-краны, что-то переносят, поднимают — то цемент, то механизм, то трубу... Настоящие воздушные работяги.
В районе стройки через Нарын перешагнули два моста. Один узенький, пешеходный. Под тяжестью шагов он вздрагивает и раскачивается, словно живой. Чуть дальше — второй мост. Это основательный, грузовой, по нему идет весь транспорт — машины, экскаваторы.
Строится и третий: мост-гигант, мост-великан. Он еще не готов и на мост не похож. На правом берегу стоит, изогнув крутогорбую спину, одна его часть — здесь идет сварка, монтаж. Мост будет «надвинут» на реку в готовом виде.
Мосты, огромные грузовики, компрессоры, краны, черные пасти тоннелей и штолен, толстые тросы, трубы, высоченные скалы, бешеный рев Нарына — все потрясает.
С непривычки теряешься, не сразу замечаешь людей... Да их и немного. Невольно вспоминаются годы первых пятилеток,
строительство первых каналов и гидростанций, десятки, сотни тысяч рабочих, «вооруженных» лопатами, носилками, тачками.
На том же Нарыне, в его нижнем течении, где сливается он с Кара-Дарьей, образуя Сыр-Дарью, строился Большой Ферганский канал. Строился силами 160-тысячной армии колхозников. Армия строителей «Токтогулки»— всего шесть с половиной тысяч человек. Они возведут и уникальную плотину и мощную ГЭС. Они уже построили крупнейшие бетонный и гравийный заводы, благоустроенный поселок, проложили дороги, тоннели. И уже перекрыли Нарын...
Нелегко было укротить такую реку! Что скорость Волги? В сущности, скорость пешехода. За Нарыном же не угонится и самый быстрый конь: 35 километров в час пробегают его воды...
Стою на берегу и не могу оторвать глаз от ревущего зелено-серого потока.
— Здорово, да?— раздается веселый голос, удивительно знакомый.
Обернулась — невысокий паренек в защитной каске, в большом, не по росту брезентовом костюме.
— Очень!—отвечаю и стараюсь вспомнить, где же я его видела.
— Не узнаете?—Паренек приподнимает каску, и по плечам рассыпаются длинные, прямые волосы. Моя попутчица!
— Верхний, входной портал видели? Нет?
А нижний, выходной? Тоже нет? И у верхолазов не были? Тогда пошли.
Мы зашагали вверх по долине, и вдруг я увидела, что Нарын летит мне навстречу прямо из горы, из высокого тоннеля, и падает вниз широким водопадом. Брызги играют на солнце радугой...
— Выходной!—кричит мне в ухо девушка.— Нижний! Пошли на верхний!
Путь вдоль реки закрыт. Где-то на склоне грохают взрывы. Входим в освещенный электричеством транспортный тоннель. Он приведет нас как раз туда, где начинается перемычка.
По дороге слушаю рассказ о перекрытии. Рассказчица не вдается в тонкости инженерных расчетов, в ее передаче это событие получает несколько наивное освещение.
— Мы сбрасывали в него 10-тонные глыбы, а ему нипочем... Уносит... Стали связывать по две — все равно несет. Тогда решили по четыре бетонных пирамиды вязать вместе (их шестидесятипятитонка привезла)— как они ухнут в воду! Тут уж Нарын притих... А нам того и надо. Мы давай еще и еще. Завалили все русло! Нарын пошел в тоннель.
«Мы», «нам»... События, которыми живет огромная стройка, масштабы происходящего нисколько не подавляют маленькую девушку-бетонщицу. Для нее все это свое, родное, понятное.
Впереди засветилось небо. После полумрака тоннеля особенно ярким показался разгулявшийся день. Справа от нас река, сердито шумя, исчезала в широком жерле входного портала.
— Ну, а уж дальше придется вам без меня,— извинилась моя провожатая.— На работу мне пора...
— Подождите! Мы ведь так и не познакомились.
— Зачем это? Боюсь прославиться...— озорно сверкнув глазами, девушка убежала.
Я остаюсь одна. Смотрю на Нарын и пытаюсь себе представить, как ляжет здесь «очерченная радиусом 192 метра» арка плотины и как она поднимется на 215 метров, как опустится тяжелый шлюз входного портала и Нарын начнет заполнять водохранилище в 70 километров длиной...
Такой плотины еще нет нигде в мире. В тело ее уложат более 3 миллионов кубометров бетона. Края плотины глубоко войдут в скалы. А в здании ГЭС встанут четыре турбины (их проектируют ленинградцы) мощностью 300 тысяч киловатт каждая.
14 миллиардов киловатт-часов в год — таков будет вклад Токтогульской ГЭС
в экономику страны!
Энергия ГЭС пойдет в Среднеазиатское кольцо. А вода из водохранилища досыта напоит поля и сады Ферганской долины, оросит больше 400 тысяч гектаров бесплодной целины. И тогда на этих землях тоже зазеленеют поля, зацветут сады.
— Мне сказали, вы наверх хотите подняться?— Ко мне подошла невысокая женщина в выгоревшей косынке.
— Да, хочу.
— Тогда пойдемте. Скоро отправится последний бульдозер.
Легкая хрипотца в голосе, едва уловимый акцент. Что-то очень своеобразное было в лице этой женщины, в ее голубых, но совсем не безмятежных глазах.
Мы вошли в тоннель, и я заметила, что моя спутница как-то особенно пристально разглядывает его, словно ощупывает, а иногда и касается стен рукой.
— Что вы прощупываете?
Она рассмеялась.
— Профессиональный интерес. Я цементатор. Иногда в шутку доктором называют. Только я не людей лечу, а бетон... После укладки в нем часто бывают трещины, пустоты. Вот мы и заливаем их цементом.
Так я познакомилась с Юлией Михайловной Мурашкиной. Моя голубоглазая спутница оказалась цыганкой. На стройке, надо сказать, работают люди самых разных национальностей. С кем я только здесь не встречалась — с белорусами, азербайджанцами, хакасами! Вот теперь и цыганку
встретила. Много лет работает Юлия Михайловна бригадиром-цементатором. В работе неуемна, быстра и дотошна. Уже не первую ГЭС строит, освоила несколько специальностей. И моторист она и мастер по бурению. И слесарем по ремонту машин работала и курсы нормировщиков окончила... Накануне перекрытия сутками не уходила из тоннеля.
...Перебежать Нарын по висячему мостику— минутное дело. Затем по вертикальному трапу метров 20 наверх. Площадка. На ней стоит бульдозер с прицепом. С непостижимой для его габаритов и тяжести ловкостью бульдозер развернулся на месте и, скрежеща гусеницами, начал карабкаться наверх. Временами казалось, что он становится почти вертикально. Короткие зигзаги один за другим. Все вверх, вверх... Позади остается вдавленный в россыпь камней рифленый след гусениц и разноцветная каменная крошка.
Более часа длится шестисотметровый подъем вверх. И вот высота взята! Мы на отметке 1 300 метров над уровнем моря.
На ровной площадке — большой гараж и столовая.
Холодный ветер и горячее солнце. Снеговые хребты, извилины ущелий. А совсем внизу — Нарын. Он кажется блестящей змейкой, тоненькой и безобидной.
Здесь царство верхолазов. Верхолазы — бурильщики, монтажники, плотники, бульдозеристы. Вот готовятся к спуску почти на 300 метров по обрывистому склону двое парней-монтажников — Ганатушин и Усманов. Застегнув каски, они закрепляют непрочно конец веревки и, перекинув ее через плечо, через руки, начинают спуск...
Страшно смотреть. А ведь здесь вместе с мужчинами работает и женщина — Эльвира Насонова, альпинистка, кандидат в мастера спорта. Мне так хотелось с ней познакомиться, но не удалось: у Эльвиры был отпуск.
Сколько сделали в ущелье скалолазы!
Подвесили между опорами электропровода, перетянули с берега на берег многочисленные тросы и трубы. Как? Отвечает прораб Анатолий Зюванов:
— Привезли лебедки. («Привезли» — это по той самой немыслимой дороге.) На них намотали трос. А дальше идут люди и тянут. («Идут» — это спуск по вертикальной скале.) Во-он до той площадки дошли, до отметки 1 050, оттуда бухту троса уже можно было сбросить вниз. А на правом склоне, видите, вон в той штольне, закрепили якорь. Спустили крюк, зацепили за трос — и подтянули.
— А трубы?
— На том берегу звено за звеном наваривали, а сюда тащили тросом.
Как просто все на словах, правда? И как много за словами...
Рабочий день окончен. Солнце клонится к горам.
Я долго стою на краю обрыва и, мне кажется, вижу и красавицу плотину, соединившую берега, и огромное горное море, заполнившее долину Нарына.
Это будет скоро. Время летит быстро.
Как Нарын.
Работница № 12 декабрь 1966 г.