|
Бездетные отцы
Л НИКОЛАЕВА
Почти одновременно пришли в редакцию два письма. Огромные расстояния разделяют отправителей — Красноярский край и Подмосковье. В разных условиях выросли девочки, написавшие нам. Нина — горожанка, Зина живет в деревне. В одном случае речь идет о семье инженера (Нинин отец работает в НИИ), в другом — о работнике сельского хозяйства. А горе у них одинаковое, будто одной рукой написаны их письма.
«Мой отец очень любит выпить. Ему всегда мало, и он пристает к маме, просит еще на бутылку» (Зина). «Когда он напьется, он не дает спать» (Нина). «Он норовит ударить маму. Я всегда заступаюсь за нее и, стоя рядом, слышу все ругательства, от которых лицо мое заливается краской» (Зина). «Когда отец ругается с мамой, я только и делаю, что слежу за ними. В случае чего, бегу на помощь маме» (Нина).
«Мне очень стыдно, что у меня такой отец. Ему ничего не стоит выгнать нас из дому, обругать, а утром он спокойно встает и глядит нам в глаза. В школу мы часто ходим с невыученными уроками, и нам стыдно признаться, что отец, который должен воспитывать детей, не дает нам спать по ночам и учить уроки» (Зина). «Если б вы знали, как я завидую тем подругам, у которых или нет отца, или отец хороший» (Нина). «Посоветуйте, как нам звать его после всего этого. Мне очень трудно выдавить из себя слово «папа» или «отец», оно у меня застревает в горле...
Прошу вас, напечатайте письмо. Пусть ему будет хоть маленько стыдно, пусть у него заговорит человеческое сознание и совесть» (Зина)...
Зина подписалась своим настоящим именем. Девочка надеется, что все еще можно поправить, стоит лишь обнародовать письмо. С Ниной сложнее. Не только боязнь «отеческого внушения» заставила ее скрыться под чужой фамилией. Здесь и тревога за мать, и страх оказаться на языке у обывателей поселка, и безысходное неверие в возможность иной домашней жизни. Письмо Нины продиктовано отчаянием, Зинины строчки — надеждой.
В Подмосковье мы уже побывали, разыскали Нину, обратились к учителям, к сослуживцам отца. Стараемся, чтобы не осталась без внимания общественности и семья Зины. Значит ли это, что все будет решено и дальше все пойдет гладко, по-хорошему? Нет, как бы ни сложилась судьба семей Зины и Нины, ясно одно: здесь дело зашло так далеко, что обеспечить нормальную жизнь детей можно лишь мерами кардинальными, небезболезненными для всех членов семьи — будь то принудительное лечение отцов-алкоголиков, привлечение их к ответственности за хулиганство, товарищеский суд, развод родителей, а может быть, и уход из дома не совсем еще выросших дочерей. В этих двух случаях с преступлением и наказанием все понятно. Общественное порицание не заставит себя долго ждать, а по большому счету эти люди себя уже наказали, они услышали самое страшное: «Мне не нужен такой отец!»
Однако не только для этих двух наш разговор, он для тех, чей человеческий крах не так близок и очевиден. Прочитав письма, мы полны жалости
и сострадания, полны возмущения, которое хочется бросить этим отцам, мерзавцам и негодяям... Впрочем, стоп! Что пользы от обилия восклицаний и проклятий? В проклятиях и слезах сочувствия, правда, можно отвести душу... Однако не лучше ли, набравшись мужества, обдумать то, что случилось в незнакомых семьях, и, как бы нам все это ни казалось далеким, спросить себя: так ли уж оно, случившееся с кем-то, чуждо и незнакомо
нам? Вовсе ли оно нас не касается?
То, о чем пишут девушки, началось не вчера...
Были младенцами — отцы, наверное, тетешкали их, умиленно разглядывали свои уменьшенные черты: мое, от меня это беспомощное крошечное создание! Кто же не помнит первых родительских радостей?
К нам первое «дай» и первое «почему».
Веселое, смешное, глупенькое существо, всему верит, всему радуется. Мы привязываемся к нему, оно привязывается к нам. Пора безотчетной любви, любви-игры, беспрерывных открытий и драгоценных находок. Дитя улыбнулось отцу, мягкими ладошками коснулось лица: «Любит меня, любит!» Мы исходим восторгом, проверяем еще и еще — смотрите, ребенок узнал, отличил, запомнил, заплакал, когда отец ушел, обрадовался, когда вернулся:
любит нас, любит!
Ребенок сделал первый шаг, отцовские и материнские руки направили его, помогли удержать равновесие. А там, глядишь, сам пошел. Пошел исследовать мир. Пока это мир отчего дома, отец и мать в нем главные светила. От них ласка, тепло и всяческая благодать. Мы ласкаем, мы греем и как сами принадлежим ребенку, так уверены, что и ребенок безраздельно принадлежит нам. Мы издаем ему законы, определяем границы, защищаем
его.
Но мы не бескорыстны, мы ждем платы: любви и послушания. Мы, конечно, стараемся для блага дитяти, но сознательно или бессознательно стремимся увидеть в послушании признание ребенком нашего авторитета. Мы постоянно настаиваем на своем превосходстве. Теперь уже не проверяем трепетно, любят ли нас, мы любви требуем. Мы постепенно так привыкаем к своей безраздельной власти над ребенком, что не задаем себе никаких вопросов насчет того, как он относится к нам...
Все дети должны любить отца и мать, потому что они отец и мать. Должны. За ласку, за тепло, за хлеб, за кров, за науку и еще за многое, чего и не перечислишь. Должны. Этим все сказано. Сказано до нас, давно. Чти отца своего... Затвержено, оберегается обществом. Наконец, это чистая и святая правда жизни. Мы по себе знаем, что не было, нет для нас на свете никого дороже отца и матери. Это чувство названо великим. Оно воспето художниками. Оно основа связи и преемственности поколений, основа уважения к тем, кто до нас делал на земле преобразовательную работу. Любовь к отцу и матери помогает нам самим становиться хорошими отцами и матерями. Однако не забудем, что все это осмыслилось во взрослом состоянии, когда, приобретя душевный опыт, мы в силах оценить родительский подвиг, все жертвы, принесенные нам. В отдалении годов мы яснее видим личность отца или матери. То, что в детстве казалось нам естественным, обычным, предстает возмужавшему сознанию как мудрость родительской любви.
Мудрая любовь, баюкая младенца, не убаюкивается сладостным сознанием неразрывности кровных уз. Вспоминаем: они были прекрасными людьми, наши отец и мать. И теперь мы видим, почему,— да ведь тогда, когда я или вы, маленькие, искали у родителей защиты, или выполняли их приказ, или даже сносили наказание от них, отец или мать знали, понимали, какое обязывающее совершается действо: дети верят в их силу, непогрешимость, справедливость. И старались оставаться на высоте этого чистого доверия. Старание быть образцом для детей и есть основа любви и нравственного
родительского влияния.
Старание вовсе не означает какой-то специально разработанный план отношений с детьми, постоянное напряжение, как на сцене перед зрителями. Такого плана никто не выполнит, такого напряжения ни один человек не выдержит. Старание быть образцом для детей — это то, как живут, что делают родители, как судят о людях, о событиях, как работают, как веселятся, как сносят удары судьбы.
Это все взаимопроникающее, все — отражение человеческого долга перед собой, перед людьми, перед детьми, перед Родиной.
Но вернемся туда, где дитя, поднявшись на ножки, пробует мир на ощупь, на вкус, на цвет, на прочность, на зло и добро. Растет опыт ребенка, ширится круг его знакомств. Быстро идет этот рост. Не по дням, а по часам — точно замечено. Беспечным родителям не поспеть за ним. У ребенка уже учителя, книги, товарищи, у него уже свои суждения о людях, о вещах.
Ясные, милые детские глаза имеют свойство микроскопа: не беззаботно, как принято думать, глядят они, а увеличивают все, потому что в детстве особенно пристально изучается мир. Отчий дом в этом освоении жизни уже берется в сравнении с другими домами, с другими детьми, с другими родителями. Нет скидки на то, что ты отец или мать, напротив, именно то, что ты мой отец, моя мать, делает взгляд подростка беспощадней и зорче.
Трудно определить тот водораздел, за которым кончается доверчивое детство, он проходит на разных возрастных рубежах.
Иной раньше, иной чуть позже поймет истинную ценность личности родителей, и если один из родителей не выдержит экзамена на настоящего человека, душа подростка наполняется страданием и стыдом.
Его как бы обманули!
Зина и Нина жалуются не только на неудобство жизни с отцами, которые грубы, несправедливы, невыносимы в быту. Девушки ужасаются чудовищному попранию святого понятия «отец». («Как нам звать его после всего этого?») А пьяницы эти, поди, все еще думают, что сохраняют права отцовства и могут сказать: «А что! Уму-разуму учу, за плохие отметки взыскиваю, кормлю, одеваю, обуваю. И не отец?» Не отец. Такие не отцы, потому
что от них не примут дети даже справедливой науки. («Он говорит и говорит всю ночь, не умолкая» -— из письма Нины.)
Напрасно они уверены, что до них выработанная обществом мораль «чти отца своего» позволяет им не считаться с тем, осуждают дети или не осуждают. Тупая уверенность, что кровные узы нерасторжимы, позволяет им думать, что они свободны в своих поступках вообще и по отношению к детям в особенности.
Не обижайтесь, что вслед за этим помещу отступление, относящееся ко всем нам: на крайностях многое становится виднее.
Невозможно не заметить, как и мы порой беспечны в сознании своих родительских прав, бесконечно эксплуатируем сыновнюю и дочернюю привязанность. Тоже уверены, что они должны принять нас такими, какие мы есть, потому, что они нам всем обязаны. Но мы-то знаем, что они нам обязаны, а они не знают! То есть знают, поскольку мы до надоедливости часто напоминаем им об этом и, может быть, доведем их до такой степени воспитанности, что не взбунтуются, не выскажут, но упорно будут уходить от нас, хотя и останутся под одной крышей...
Теперь смотрите: Зинин отец не очень образован, а Нинин — инженер да еще кичится своим положением («Упрекает маму в том, что она простая рабочая»), а по рассказам дочерей сливаются эти люди в одно гадкое пьяное лицо, в бутылке равно тонет и интеллект и ограниченный
кругозор. Попробуем на минуту допустить : может, этих мужчин как-нибудь особенно ломала и обижала жизнь, и, слабые, они не выдержали, ища короткого забвения, не заметили, как пропили разум и мужскую гордость — быть опорой, надеждой, защитой своей семьи? Допустим. Только все равно им не оправдаться перед детьми. Школа, комсомол, книги, фильмы, радио... Вся атмосфера нашего общественного быта внушает необходимость борьбы с трудностями, показывает красоту характера стойкого. И в этом свете опустившиеся отцы не просто плохие отцы, но и поруганный человеческий идеал. Во всеоружии юного, ясного взгляда на мир, где, как они правильно полагают, все должно быть чисто, честно, гуманно и бескомпромиссно, дочери отрекаются от таких отцов, требуют их наказания. Не так уж, видно, крепки, как кажутся, эти кровные узы...
Зина пишет еще: «У нас есть старшая сестра Люба. Она работает в Красноярске и не приезжает к нам уже третий год». Зина сама на пороге самостоятельности, ей бы тоже перетерпеть год-другой — и вон из отчего дома, ставшего адом. Только у Зины сильная натура, она не может
бросить мать и младших братьев, их у нее четверо. И у Нины братишка, и она думает, как избавить от страданий не только себя, но его и мать. Из писем видно, как девушки относятся к матерям: жалеют, заступаются... И только?
Самодурство, тирания, пьянство подтачивают семью. Семьи, по существу, уже нет. Есть общая крыша, стены... Только женщина бьется, чтобы крыша и стены оставались домом. Старается удержать то, что рушится, своим терпением, просьбами, упреками, склеить слезами. А что ей делать?..
Тяжело одной поднять детей. И не по деньгам лишь. Надо ведь не только накормить, а именно поднять, или, по-другому, вывести в люди. Воспитание ребенка, как и его рождение, природа предназначила двоим. Труднейшее из трудных дел на земле требует двойной работы. И не о себе думает женщина, несчастливая в браке, на свою любовь она и не ссылается, не говорит: «Не могу жить без него». Единственная мысль у нее: «Как же детям без отца?» А как с таким отцом, Нина и Зина сказали.
Но что девочки? Они хоть и большие, но неопытные, не разбираются в житейских сложностях. Они, хоть и видят горе матери, глубины его понять не в силах. Вырастут — поймут.
Что же они поймут? Рабская покорность, с которой мать сносит пьяные выкрутасы, тоже воспитывает. Когда мы говорили с Ниной, заметили, как надломлена девочка сознанием бессилия. Они так похожи были — Нина и ее мать, в своем безвыходном горе. И хотя горе сблизило их, видно, как одинока дочь. Мать тоже перестала быть для нее наставницей жизни. Понимаете: при деспоте отце и униженной матери наступает духовное сиротство...
Мать вызывает у дочерей жалость, а могла бы стать примером женского достоинства... Тут ничего не подскажешь, никаких советов не дашь. Женщина сама должна решить, какой она предстанет в глазах своих детей.
Сама, но не одна.
В той Малаховской школе, где учится Нина, разыскать ее удалось не сразу. Учителя, собравшись, гадали: какой же из наших учениц так худо? Вспомнила секретарь школы: «Нина Е.? Отец у них сильно пьет». Завуч тоже что-то об этом слышал, он говорит: «Не придал значения, учится ведь нормально».
Учится нормально... На вспотевшей от волнения Нининой ладошке расплылись формулы: опять ночью не спала, а сегодня контрольная. Нет, нет, не бессердечные люди Нинины учителя, теперь все всполошились, теперь думают, как помочь. А прежде? Не видели воспаленных»
век, не слышали срывающегося: «Не успела...» За столько лет не познакомились с семьей? Не придавали значения. Не от этого ли у Нины чувство такой беззащитности?
Аккуратно, каждый день появляется на работе Нинина мама. Заплаканные глаза? Ну что ж, чего не бывает в жизни. Угрюма, неразговорчива? Ну что ж, не хочешь — не рассказывай, самим в душу лезть неудобно. Работает ведь нормально. При таком безразличии трудной задачи «Как же мне поступить?» не решишь. А ведь, небось, на том же предприятии за каким-нибудь юным губошлепом вдоволь набегаются, вразумляя, отвлекая от дурного, к нему и с лаской и с таской... Его отклонения от нормы видны, а угрюмая, заплаканная женщина коллектив не позорит.
Зининой матери еще труднее сделать какой-либо решительный шаг, у нее пятеро, мал мала меньше...
Коммунистическая мораль требует участия в судьбах друг друга, но трижды требует ответственности за наших детей. Сложно быть судьями в чужой семье, но нет чужих семей, когда речь идет о детях, о том, чтобы не ломалась их вера в людское содружество.
Да, есть законы, защищающие семью, наказывающие надругательство над женщинами и детьми. Но к закону непременно должна прибавиться моральная поддержка окружающих. Девочки обращаются к содействию общественного мнения.
Мы не имеем права их обмануть.
ОТ РЕДАКЦИИ. Здесь не названы полностью имена и адреса действующих и бездействующих лиц двух семейных трагедий.
Мы щадим женщин и детей. И не скроем: хоть ум и говорит, что взывать к сознанию таких отцов бесполезно, сердце велит не оставлять надежду на то, что у них сохранилась хоть капля совести. Но мы определенно ждем ответа из Малаховки, Московской области, и из деревни Малый Исимбеж, Красноярского края: что скажут, что сделают товарищи, живущие, работающие рядом с семьями Нины и Зины? Мы сообщили им о беде, постигшей эти семьи.
Работница № 11 ноябрь 1968 г.
Похожие новости:
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
|