Архиварий-Ус

Преступление распутывает следователь. Каждое дело — цепь загадок, к которым надо подобрать ключ. Одни решаются сравнительно легко, другие требуют огромного труда. А бывают такие загадки, что и вовсе ставят следователя в тупик: как бы опытен и искусен он ни был, самому ему их не решить. И тогда на помощь приходит криминалистика — наука о технике, тактике и методике раскрытия преступлений. Есть специальные научные учреждения — институты, лаборатории, куда следователи и суды обращаются в наиболее трудных и загадочных случаях.
Здесь мы рассказываем об одном из них — о Харьковском научно-исследовательском институте судебной экспертизы имени Н. С. Бокариуса. Всего несколько эпизодов последнего времени из практики старейшего у нас криминалистического учреждения. Но, может быть, и они помогут вам, читатель,
получить представления о трудной и увлекательной работе ученых-криминалистов...
Прибылева не новичок в криминалистике. Десять лет была она судебно-медицинским экспертом, три года работает
здесь, в институте, в отделе биологических исследований.
Получив задание, Светлана Павловна принялась за тщательный осмотр расчески. Сама по себе расческа мало ее интересовала: если и были на ней какие-нибудь следы, так они давно уже стерты, в скольких руках перебывала вещица! А вот просветы между зубьями, забитые грязью...
Прибылева соскоблила всю эту грязь, собрала ее и стала рассматривать под микроскопом. Глазам ее предстала мусорная свалка в миниатюре. Но в этой «навозной куче» Прибылева обнаружила и нечто такое, что заслуживало самого пристального внимания: крохотные ворсинки, обрывки каких-то
нитей, блестящие, по-видимому, металлические, пылинки, следы какой-то краски... Одних только частиц биологического происхождения она насчитала свыше двадцати видов. Это уже улики! Но они пока еще ни о чем не рассказывают. Они немы.  Их надо заставить заговорить.
Сперва необходимо было выделить нужные частицы из общей массы, затем перебрать и рассортировать их на группы по видам (это-то при величинах, измеряемых микронами!), каждую группу промыть в эфире со спиртом. И лишь тогда подготовленные таким образом препараты были направлены
на дальнейшее исследование.
Биологические частицы — шерстинки, волокна и другие — взяла на себя сама Светлана Павловна. Часами просиживала она за специальным биологическим микроскопом, стараясь по ничтожным признакам определить природу и характер тканей, с которыми соприкасалась расческа. Металлическую пыль и крупицы краски подвергли спектральному анализу заведующий отделом химических исследований В. А. Чубенко и младший научный сотрудник Тамара Череповская.
Настал день, когда все данные — таблицы, записи, спектрограммы, анализы — были собраны и сведены воедино. И немой заговорил!
Многое порассказал об убийце безмолвный свидетель преступления. И то, что по профессии он, очевидно, металлист, работает преимущественно с алюминиевыми деталями, приходилось ему иметь дело и с зеленой краской, и то, какого цвета у него волосы, и из какой ткани его костюм... Найти
бы человека с этими признаками, и преступник был бы изобличен...
Но, увы, такого человека найти долго не удавалось. Несколько раз приносили в институт расчески, изъятые у лиц, подозреваемых в убийстве, и всякий раз следовал один и тот же ответ: не он.
А время шло. Минуло уже полгода, преступник оставался неуловим. Заключение с результатами исследования расчески без движения лежало в сейфе у следователя, дожидаясь своего часа. И этот час наступил.
Не так давно милиция задержала некоего Павлюка при попытке совершить изнасилование. Среди отобранных у него вещей была и расческа. Ее тут же направили на экспертизу. А через несколько дней из института сообщили: на расческе те же волокна, та же краска, тот же металл. Экспертиза пиджака задержанного дополнительно установила: волокна из расчески и волокна костюма явно одного происхождения.
Расческа замкнула цепь доказательств, изобличающих убийцу.
Дело слушалось в Харьковском областном суде. Преступник во всем сознался. Под одобрительный гул всего зала извергу вынесен смертный приговор.
...Некто Донцов обвинялся в том, что убил из охотничьего ружья своего приятеля Ефимова, а, чтобы сбить с толку следствие, прострелил себе плечо. Донцов виновным себя не признал. Прокурор потребовал, чтобы была проведена повторная экспертиза в институте.
Перед экспертами был поставлен вопрос: с какого расстояния были произведены выстрелы? В распоряжение криминалистов были переданы ружье, из которого стреляли, картечины, извлеченные из тела убитого. Экспертизу проводила руководитель отдела биологических исследований Мария Леонтьевна Мамотюк.
Судя по данным расследования, Донцов стрелял в Ефимова примерно с двух метров. Так по крайней мере утверждал единственный свидетель — жена убитого, к такому заключению пришел и местный судебно-медицинский эксперт.
Может быть... Но исследователь-криминалист никогда ничего не принимает на веру. Свидетельские показания? Но это — личное восприятие человека, а оно зависит и от настроения, от душевного состояния, от наблюдательности и от многих других причин. Не внушало большого доверия и заключение
медицинского эксперта. Видимо, исследование он вел поспешно и недостаточно тщательно. Во всяком случае, из собственного опыта криминалиста она, Мамотюк, знает, что обычно при выстреле дробью с расстояния в два метра бывает одно крупнее центральное отверстие, а на теле Ефимова, как
указано в протоколе осмотра, их было несколько, и мелких.
Словом, все под сомнением, все требует проверки. И Мамотюк ставит эксперименты.
Стреляют из ружья в мишень с разных расстояний, и каждый раз фиксируют характер и расположение «ранений». Выстрел за выстрелом. Результаты совершенно одинаковы: до 3—4 метров пробоина неизменно одна и крупная; только после 5—6 метров картечины рассеиваются.
Новая серия экспериментов со стрельбой. На сей раз уже с препятствием в виде мягкого щита, поставленного перед самым концом ствола ружья. Заряд, пройдя через щит, рассеивался и поражал вторую мишень несколькими пробоинами. Характер поражений точь-в-точь такой же, как у Ефимова.
Догадка становилась почти доказательством. Но только «почти». Окончательным доказательством она стала тогда, когда были исследованы волокна, оказавшиеся в заусенице одной из картечин, извлеченных из тела Ефимова. В одежде убитого таких волокон не было. Такие волокна нашли в одежде Донцова.
Итак, установлено и доказано: выстрел был только один, и этим роковым выстрелом насквозь «прошито» плечо Донцова и убит Ефимов. Несчастный случай, роковая неосторожность — все что угодно, но только не умышленное убийство.
— Но почерк — улика?
— Безусловно. Как нет двух совершенно одинаковых людей, так нет и абсолютно тождественных почерков. У каждого своя манера письма. По почерку нетрудно установить, кто писал.
Но ведь подлец не станет писать нормальным своим почерком. Он изменяет его, искажает, маскирует и порой делает это так искусно, что даже опытный, наметанный глаз не всегда обнаружит подделку. Тут уже нужны особые методы и приемы исследования. Так родилось новое направление в криминалистике — экспериментальное почерковедение.
Кандидат юридических наук Анна Борисовна Бродская, в прошлом ткачиха, а ныне известный специалист по почеркам, выкладывает передо мной пачку документов:
— Всмотритесь повнимательнее. Сходны они чем-нибудь между собой?
Сколько ни вглядываюсь, ничего, конечно, не замечаю. Документы как документы. Разная бумага, разные почерки, разные чернила. Решительно ничего общего!
— Поначалу и нам так показалось,— «утешает» меня Анна Борисовна.— А на самом деле все это фальшивки, и выполнены они одним человеком.
Две недели работала Бродская над документами. Препарировала каждую буквочку, раскладывала ее на составные элементы, под микроскопом изучала каждый штрих, каждый завиток, переход, фиксировала мельчайшие детали. Как ни изощрялся преступник, а всех характерных особенностей своего почерка скрыть не смог. По ним путем сопоставления с образцами почерков подозреваемых лиц и был установлен истинный виновник.
Таким же способом Анна Борисовна недавно помогла восстановить доброе имя одной заведующей отделом кадров, обвинявшейся в том, будто она за взятки вносила ложные записи в трудовые книжки лодырей и летунов. Бродская неопровержимо доказала, что записи сделаны чужой рукой.
Не существует, кажется, таких секретов в документах, которые не могли бы раскрыть почерковеды. Умеют они различать почерки и без почерков, по одним только признакам письменной речи — у каждого человека ведь есть привычка к определенным словам и словосочетаниям, к определенному
стилю; умеют прочитывать вытравленные или выцветшие места в текстах; умеют проникать сквозь любые покровы, которыми пытается преступник скрыть написанное...
Одного только не умели они: разгадывать цифровые записи.
Казалось бы, какая разница: цифра или буква. А разница есть, и немалая. Букв 36, а цифр всего 10; цифра гораздо проще по изображению, значит, меньше в ней и «особых примет», и, наконец, цифры, как правило, пишутся без соединений, а это очень важный для почерковеда признак. Попробуй-ка при таких условиях разобраться в цифровых «приметах» да еще установить по ним личность преступника! Еще недавно такая задача считалась вообще неразрешимой. Цифры на почерковедческую экспертизу не принимались.
Так было. Харьковчане первыми опровергли эту точку зрения. Немало сделала для развития новой отрасли почерковедения старший научный сотрудник института Валентина Гавриловна Грузкова. Она собрала образцы цифровых почерков сотен людей, обобщила, классифицировала их и разработала
подробнейшие таблицы определенных признаков. Получился внушительный научный труд, к которому теперь нередко прибегают криминалисты и из других городов.
Длинен список цифровых загадок, расшифрованных Грузковой. Я расскажу здесь только об одной. Этим летом поступили в институт на исследование несколько доверенностей на получение продуктов. Требовалось определить, подлинные это документы или подложные; если подложные, то когда и как сделан подлог, а если можно, то и «автора». Задачу предстояло решать нескольким сотрудникам.
Первыми высказали свое мнение почерковеды: текст и подписи подлинные. Физики, к которым затем перешли документы, вынесли другое заключение: да, документы в общем-то настоящие, это верно, но... во-первых, составлены они не сейчас, а давно, во-вторых, есть в них свежие подчистки и «исправления». Младший научный сотрудник Виолетта Аксенова с помощью приборов установила, что в дате «1965» цифра «5» переправлена с «тройки» — было «1963», и в номере паспорта лица, получавшего продукты, дописаны две цифры: «8» и «7».
Бесспорно подлог. Но кто его сделал? Цифры — это уже «по ведомству» Грузковой. И она начала поиск.
В сущности, в руках ее были всего только две цифры. Не слишком ли мало, чтобы обнаружить преступника? Оказалось, достаточно, Валентина Гавриловна затребовала из колхоза образцы цифровых почерков всех лиц, так или иначе причастных к колхозной документации, и после длительного изучения их пришла к твердому выводу: подлог совершил колхозный счетовод. Только он, и никто другой, именно так пишет «семерки» и «восьмерки».
Счетовод признался, рассказал, что вытаскивал из архива старые доверенности, назвал соучастников. В результате была раскрыта целая шайка расхитителей.
Дела, дела, дела... Каждое дело—напряженный поиск; каждое дело—особенное, не похожее ни на одно другое; каждое дело—научное исследование, оригинальное, неповторимое, часто с новой методикой, с новым подходом, новыми приемами; каждое дело — судьба человека, может быть, даже жизнь.
Здесь нельзя ошибиться ни в чем: малейшая ошибка криминалиста может превратиться в ошибку судебную. Таковы они,
«особые приметы» криминалистики — науки, на знамени которой начертано: Истина и Справедливость.