Архиварий-Ус

Капланов не попал на фронт: еще в  детстве он лишился на охоте глаза. Он был одним из немногих оставшихся в заповеднике, тех, кто должен был сохранить для государства редких и ценных дальневосточных животных. А количество их сокращалось, некоторые оказались под угрозой полного истребления. 

Капланов, исходивший и изъездивший весь Сихотэ-Алинь, лучше, чем кто другой, понимал, каким тяжелым и даже невозместимым может оказаться урон. Он работал мужественно и самоотверженно, не раз рисковал жизнью. В тот день, 13 мая, он поймал троих браконьеров, поймал, что называется, за руку, недалеко от только что застреленной горной антилопы — горала. Но он не успел ничего предпринять: три пули были выпущены в него почти в упор.
...В небольшом дощатом доме висит при входе портрет Льва Георгиевича Капланова: воротник темной рубашки распахнут, глаза с прищуром, добрая
улыбка. И стихи Веневитинова под портретом:
Природа не для всех очей
Покров свой тайный подымает:
Мы все равно читаем в ней,
Но кто, читая, понимает?
Лишь тот, кто с юношеских дней
Был пламенным жрецом искусства,
Кто жизни не щадил для чувства...

А дальше, вдоль стен,— птичьи тушки, чучела, коллекции насекомых, лекарственные растения. И великолепное чучело тигра посредине в окружении низкого кустарничка: словно только что бесшумно вышел он из тайги и замер, встретившись с вами взглядом...
Это музей Государственного Сихотэ-Алинского заповедника, названный именем Капланова. Находится он в поселке Терней, куда от Владивостока надо плыть вдоль побережья Японского моря почти трое суток.
Удивительнейшее место на земле — дальневосточное Приморье, те самые «дебри Уссурийского края», и сегодня дикие и первобытные, где полвека назад странствовал знаменитый Арсеньев! Здесь словно смешались суровая Сибирь и буйные субтропики: рядом растут бархатное дерево, пихта, маньчжурский орех, лианы, кедр и виноград.
Здесь водятся волки и тигры, соболь, фазан и дикий амурский кот, с юга заходят леопарды, с севера — олени. Чтобы сохранить, исследовать и  обратить на пользу людям этот удивительный растительный и животный мир, тридцать лет назад и был организован Сихотэ-Алинский заповедник. А это совсем не простая задача, потому что одних деревьев и кустарников здесь около полутораста видов. Изучая условия их жизни и роста, ученые узнают, как лучше всего использовать лесные богатства Дальнего Востока. Здесь не только охраняют ценных животных, но и разрабатывают научные
основы охотничьего хозяйства края....Наше знакомство с тернейскими жителями началось ночью. Наверное, мы шли по улице, потому что под ногами
было что-то вроде деревянного тротуара, а кое-где по бокам неярко желтели пятна окон.
Нас (меня и фотокорреспондента Николая Маторина) вел сотрудник заповедника Евгений Александрович Смирнов, знакомый мне с тех не очень давних дней, когда он был студентом Московского университета, был безусым, холостым, бездетным и звался просто Женькой. Теперь же я привезла ему привет от жены — Лены, которая в связи с «чрезвычайными обстоятельствами» временно живет в Москве, а также особо ценное сообщение, что трехнедельная
Наталья Евгеньевна Смирнова прибавила в весе столько, сколько ей и положено.
Евгений Александрович был рад без памяти. Он говорил нам:
— Подумаешь, столовая закрыта! Что нам столовая! Зайдем к Эмме или к Галке — в Тернее с голоду не пропадешь!
Незнакомой нам Эмме на вид было лет двадцать, она походила на высокого красивого мальчика. Поверить трудно, что это та самая Эмма Алексеевна Красникова, о которой в моем блокноте еще во Владивостоке было записано солидно: «Одна из старейших сотрудниц, десять лет работает лаборанткой». Она, говорили мне,— всехние руки, всехние глаза. Заведует библиотекой, набивает тушки, ходит в маршруты, сортирует, обрабатывает, подсчитывает, регистрирует, копает, сушит, препарирует — словом, делает сотню больших и малых дел, из которых складывается будничная работа биологической лаборатории.
Двое мальчишек, Эммины сыновья, восприняли наш приход как сигнал побудки. Ясно было, что при нас они не заснут. Тогда мы попрощались, правда,
не очень отказывались, когда Эмма принесла только что засоленную рыбину, розово-желтую и нежную, как абрикос.
— Теперь — к Галке,— говорил Женя, когда мы снова шли в темноте.— У Галки мы грибов возьмем, вы таких грибов не видели сроду — даром, что ли, она лесничий! А варенье из актинидии — это варенье!
Я бы тоже звала ее Галкой — курносую, круглоглазую и по-домашнему милую. Но трудно с непривычки так запросто называть Галкой депутата райсовета, хозяйку ста десяти тысяч гектаров тайги. Под началом у Галины Александровны Полосухиной девять лесников. Их работа сводится к тому, чтобы уберечь лес от болезней и пожаров. Это значит:  пешком или верхом обходить десятки километров тайги; знать особенности и привычки деревьев и кустарников, лечить их от болезней; истреблять вредителей; если пожар в лесу, поднимать и старых и малых, добираться до горящего участка и не уходить, пока огонь не задавлен.
Разговаривали мы шепотом: полуторамесячная Галина дочка только заснула.
Конечно, теперь, с маленькой, будет трудно. Ну что ж, у всех тут дети — и ничего, вырастают. Зато вырастет таежница. 

...К Жениному дому мы подходили, неся в сумках недельный запас питания. Пока варилась картошка, Женя рассказывал о Тернее. Пересказ был был
слишком долгим. Приведу лучше отрывок из его письма в Москву бывшей своей однокурснице:
«...И вот восьмой день я в тайге, в уссурийской тайге, где и тигры водятся. Что, завидуешь? Вчера ко мне в гости приходил кабан, а вообще увидеть зверя не просто: снег хрустит, слышно далеко. По ночам мерзну, и картошка моя давно промерзла, спасаюсь «рыбным магазином», круглосуточным и бесплатным, как при коммунизме, в общем, ловлю рыбы, сколько нужно. Цель моя сейчас — учет оленей-изюбрей. Кричу по-изюбриному с помощью громадного берестяного рога: я кричу — они отвечают. Весной начну заниматься основной своей темой. Это — возобновление кедра, роль животных в этом процессе, к нему ведь причастны и белка, и бурундук, и кабан, и медведь, и кедровка с поползнем, и куча всяких других птиц и зверей. Все это очень интересно, а главное, нужно. Даже необходимо...»
Почему же это необходимо? И вообще для чего существуют заповедники?
Человечеству многое предстоит увидеть. Люди увидят человекоподобных роботов, синтезированную в колбе клетку и пейзажи далеких планет. Но никогда ни один человек не увидит больше живого тура — громадного мохнатого зверя, прародителя домашних быков. Еще при Иване Грозном жили туры в лесах Восточной Европы, но потом исчезли: их выбили, истребили люди.
А знаете ли вы, чей мех по праву считается в мире самым лучшим? Не соболя, не леопарда и не котика. Это мех калана, камчатского бобра, которым когда-то славилась Россия. В результате варварской охоты животные эти почти исчезли, всего несколько тысяч экземпляров живут сейчас на Командорских островах.
Ученые установили, что за время, пока существует человечество, полностью уничтожено 72 вида млекопитающих и 139 видов птиц. Об уничтожении растений и хищническом истреблении лесов и говорить не приходится. Вот почему сразу же после Великой Октябрьской революции Советская власть взяла дело охраны природы в свои руки. В труднейшее для республики время — в январе 1919 года — Владимир Ильич Ленин встретился в Кремле с одним из известных деятелей охраны природы, Н. Н. Подъяпольским, и подчеркнул в разговоре, что дело охраны природы имеет значение для всей республики. А в 1920 году Ленин подписал декрет о создании первого — Ильменского — минералогического заповедника.
Сейчас у нас в стране 52 заповедника, и самый большой среди них — Сихотэ-Алинский. Каждый из них — это лаборатория, в которой рабочие места
сотрудников не столы с микроскопами и реактивами (хотя есть, конечно, и микроскопы и реактивы), а горная тайга, волжские плавни, песчаные барханы, избушки, шалаши, палатки. Чтобы добраться до «объекта исследования», нужно бежать на лыжах с двухпудовым рюкзаком за плечами, часами, не шевелясь, лежать в сугробе, нужно плыть на лодке, нужно быть альпинистом, стрелком, марафонцем, спринтером и стайером — словом, «стоборцем», не уступающим самим животным в выносливости, осторожности и ловкости.
Не так давно панты — рога пятнистых оленей, из которых получают ценнейшее лекарство, пантокрин,— добывали только охотой. Теперь оленей, маралов разводят в специальных питомниках, панты спиливают, не убивая животное.
Не так давно на лисиц и норок лишь охотились. Сейчас их не только сотнями тысяч выращивают в зверосовхозах, но и вывели белых, голубых, черных норок, вовсе не существовавших в природе.
Все это родилось в недрах заповедников. И это лишь начало, потому что до сих пор человек использует самую малую часть существующих на свете животных и растений...
Утром мы ехали в тайгу. Директор заповедника Юрий Васильевич Купцов, старший научный сотрудник Инна Алексеевна Флягина, Эмма Красникова и
Женя Смирнов отправлялись на ближайший, за тридцать с гаком километров, кордон и взяли нас с собой.
День был тих и ярок. Небо было ровное, синее. Рыжина далеких сопок вблизи распадалась на пятна: буйно оранжевые, лимонные, алые, лиловые,
буровато-зеленые, коричневые, пылающие, ржавые, красно-желтые и желтокрасные,— и, бог ты мой, какие еще привлечь слова, чтобы рассказать, какого цвета осенью тайга! Травы уже почти высохли, только лиственницы были еще зелены, но и они уже желтели и жухли. Давно не было дождей, сушь стояла в воздухе. Сухие стебли полыни трещали и стреляли под колесами нашего «газика», словно брошенные в костер; высохшие, мертвые сучья царапали брезент.
Следы пожаров, недавних и старых, окружали нас, мелькали обугленные вершины лиственниц.
На погорелье в заповеднике пересаживают молодые кедры; это — хозяйство Инны Алексеевны Флягиной.
— И, знаете, хорошо растут,— говорила она нам.— Это наша главная тема — кедр. Одно немного обидно,— она чуть улыбнулась,— кедр вырастает на сантиметр в год, ну, иногда чуть побольше.
Представляете, какой продолжительности наши опыты? Лесовод работает для будущего: посадил пробные площади, а результат получишь через пять, через десять лет. Настоящий опыт — это целая жизнь...
Мы ехали до вечера, все выше и выше в сопки.
Иногда мы выходили из машины, и Инна Алексеевна с Эммой показывали нам удивительные растения, о которых еще многое предстоит узнать людям.
Гроздья лимонника были пламенно-красны, того самого знаменитого лимонника, что заваривают здесь вместо чая и несколько ягод которого, по словам удэгейцев, позволяют охотнику много часов преследовать добычу, не зная усталости. А вот и черные, зонтиком собранные на колючей ветке ягоды элеутерококка, о способности которого восстанавливать силы ходят легенды. И все эти лесные ягоды — кислые ли, сладкие — несли в себе привкус хвои, словно это хвойное, таежное начало и таило в себе целебную силу.
К вечеру мы были на ближнем кордоне: две избушки, сарай, грядки с картошкой, маленькая метеостанция. А за спинами избушек — высоченная сопка,
а кругом — тайга, а в распадке — немыслимой прозрачности речка с водопадом.
Жителей здесь четверо: двое лесников наблюдателей, метеоролог Алла Бондарь и ее четырехлетняя дочка Оля.
Дальше «газику» пути не было, и дороги наши расходились. Мы с фотокорреспондентом завтра должны были возвращаться в Терней, наши спутники утром уходили дальше.
Смеркалось. Мы сидели вдвоем с маленькой Олей в уставшем «газике». Она вдыхала его дорожный, бензиновый запах, шевеля губами, разглядывала спидометр, гладила руль, и лицо ее выражало тихое, полное счастье. Мне пришло в голову, что и на моем лице, наверное, написано что-то похожее, только смотрела я на сопки и наливающееся чернотой небо. По этим самым местам, думала я, пробирался знаменитый Арсеньев, Капланов с собакой бродил по этим сопкам, выбирая место для первой в истории лосиной фермы.
Я вспомнила слова Инны Алексеевны: лесовод работает для будущего. Нет, это не только о лесоводах. Это все они, зоологи, ботаники, почвоведы, люди скромные и мужественные, получившие признание ученые и рядовые работники заповедников,— все они трудятся для будущего и «жизни не щадят для чувства».
Это чувство — любовь к родной природе — свойственно каждому нормальному человеку, в том числе и самому современному. Ведь человек, который
любит природу, чувствует свою нераздельность с ней — всегда добрее, душевно богаче и счастливее.
«Пусть люди коммунистического общества,— писал Л. Г. Капланов,— наравне с величайшими достижениями техники будут видеть в горах Сихотэ-Алиня на снегу следы гигантских полосатых кошек — редчайший  эпохи...» памятник древней

Пусть человек никогда не утеряет этого счастья — молча глядеть на чернеющее над сопками небо, вдыхая горькие
запахи осенней тайги...

Работница № 01 1965 г.