Архиварий-Ус

Письма все шли и шли... По вечерам Мария Кирьяновна просила дочку: «Почитай, Надия, шось там Михаил пише». И Надя читала:
— «А еще сообщаю вам, мамо, что посадили мы в степи тридцать с лишним тысяч деревьев: яблони, клены, березы, акацию и разное другое. Приехала к нам дивчина — агроном-овощевод — и говорит, что кавуны на целине тоже расти могут. Может, и могут. Поглядим. Внук ваш, Володя, тоже шлет вам «письмо»...»
Надя прерывает чтение и протягивает листок Марии Кирьяновне. Большими, рвущимися вверх и вниз буквами на нем выведено: «Приезжай, бабуся!» А под «письмом» нарисовано что-то отдаленно напоминающее трактор.
Еще ниже — дом с трубой.
Мария Кирьяновна долго рассматривает «письмо» внука. Потом возвращает листок Наде.
— Читай дальше.
— «...На том до свидания. Ваш любящий сын Михаил Довжик».— Надя аккуратно складывает листок.
— А теперь Володино послухаем.
И Надя читает письмо второго сына, Володи. Он пишет, что в семействе ожидается прибавление и что внукам без бабушки никак нельзя...
...За окнами темь. Спит село Шевлюг. Только яблони в саду все шепчутся и шепчутся на ветру. Да Мария Кирьяновна думает свою думу: «Ой, сыны, сыны! Далеко занесло вас! Рвется к вам материнское сердце. Кажется, птицей бы полетела. Да как оторваться от родного корня? Как оставить и этот сад, что шумит за окном, и дом свой? Ой, сыны, сыны! Далеко-далеко нашли вы свою долю.
Нет, не безрадостная она. Сама слышала Мария Кирьяновна по радио рассказы о сыне, бригадире бригады коммунистического труда совхоза «Ярославский», депутате Верховного Совета Казахской ССР Михаиле Довжике.
И в газетах про него не раз писали. И про Володю тоже. Он вместе с братом, в одной бригаде. Тоже механизатор. Видно, придется и ей ехать в неизвестные края нянчить внуков — последнюю радость старости.
Не спалось и Наде. Не шла из головы девушка-агроном, что собиралась растить на целине кавуны. Вспомнились Мишины письма: «У нас тут две речки, совхоз может выращивать на них до полумиллиона уток ежегодно. Может, да нет специалистов по этому делу. А те несколько тысяч уток, что есть, и на уток не похожи. Дохнут, как мухи по осени».
Не случайно, уже в который раз, вспомнились Наде эти строки. Во всем Анисимовском районе, Запорожской области, не было птичницы лучше ее.
Посмотреть на Надиных уток приезжали даже из других районов. Не одна птичница увозила от нее крупицы драгоценного опыта, добытого Надей за десять лет работы на ферме. И уже в самом колхозе есть птичницы ей под стать. А там, на далекой целине, их нет. Там «утки дохнут, как мухи по осени». И это при обилии кормов! Как пишет Михаил, на одних зерновых отходах их совхоза можно получать тысячи тонн мяса и молока...
— Мамо, а мамо! — тихо зовет Надя.
— Что тебе?
— Мамо, а если мы все возьмем и поедем? По одному-то боязно, а всем не страшно.
Мария Кирьяновна молчит. Сразу на такой вопрос не ответишь. Все — это дочь Люба с мужем. Это дочь Вера с мужем. Это внуки и внучата.
Такой семьей подняться не шутка. Да и много разного говорят про целину. Говорят, хлеба там знатные, да народ
незавидный. Воровства много, непорядков. А только не верит она этому. Писал Миша, что во всех бригадах совхоза магазины без продавца. Сам деньги платишь — сам товар берешь. Такого у них и в Шевлюге еще нет. Так разве уживутся воровство и магазины без продавца? Типун бы им на язык, брехунам. Ворочается Мария Кирьяновна в постели. Терпеливо ждет ее ответа Надя. Не выдерживает:
— Ну как же, мамо?..
— А поглядим, доченька, поглядим.
И поглядели: в один из апрельских дней прошлого года в совхозе «Ярославский», Целиноградской области, население прибавилось на целых десять человек. Поначалу все многочисленное семейство поселилось у Михаила. Тесновато, конечно. Да в тесноте — не в обиде. А через несколько месяцев муж Любы, ставший бригадиром плотников, получил отдельный домик. А потом и Мария Кирьяновна с младшим сыном, Володей, и дочерьми справила новоселье. Вот так и укоренилась на целине семья Довжиков. Вера пошла на ферму — дояркой. Муж ее — тракторист. Люба—в огородной бригаде. Надя — птичница. Словом, все при деле. В нынешнем году мне посчастливилось познакомиться с семьей Довжиков.
Мой провожатый, Вовка Довжик, сын Михаила, важно вышагивал впереди. Время от времени он уклонялся в сторону, исследуя глубину дорожных луж. Видимо, по его разумению, это был лучший способ проверить качество резиновых сапожек, купленных вчера отцом. Вовке пять лет с небольшим. Он коренной целинник.
Родился на полевом стане. А когда подрос, нередко можно было найти его в кабине трактора безмятежно спящим на ватнике тракториста. Мы идем к Марии Кирьяновне, и по пути Вовка успевает кое-что сообщить мне. Я узнаю, например, что в двухэтажном доме молодежного общежития, виднеющегося справа от дороги, «печков нету, а заместо их железные трубы дюже горячие», что речка Боягизка, огибающая совхозный поселок, «дюже рыбная».
И, наконец, что конфеты в магазине, мимо которого мы проходим, «дюже сладкие». Приходится завернуть в магазин. Но вот и цель нашего похода — ладный, под шиферной крышей дом. На пороге нас встречает Мария Кирьяновна.
— Здравствуй, бабуся!—приветствует ее Вовка.
Мария Кирьяновна приглашает меня войти. В доме три комнаты и кухня. Чистота. Но, видимо, жить тесновато: семья немалая — Мария Кирьяновна, сын Володя с невесткой и тремя детьми, дочь Вера с мужем, Надя.
— Десять душ нас, сынок,— подводит итог Мария Кирьяновна.— А если сосчитать всех, что отдельно живут: Михаила с жинкой, да Любу с мужем, да деток их,— это уже семнадцать!
И в ее когда-то голубых, обесцвеченных временем глазах теплится улыбка.
— Вот так, сынок, я живу: детей вырастила — теперь внуков...
Во время нашего разговора Вовка сидит смирно, словно его и нет. Но тут он подает голос:
— Я, бабуся, тебе огород на тракторе пахать буду.
Немного помолчав, добавляет задумчиво:
— Спешил я дюже и поснедать забыл.
Ну как не покормить внука, который готов даже огород вспахать! Через полчаса мы с Вовкой, плотно позавтракавшим во второй раз, держим путь на ферму, где «тетя Надя утков доглядае».
Вдали, над рекой, показалось продолговатое, приземистое здание, зажатое между двумя холмами,— птицеферма.
Спустя примерно час мы с Вовкой сидели в крохотной комнатушке при ферме. Надя охотно рассказывала мне обо всем, что касалось выращивания уток. На вопрос о трудностях махнула рукой и ответила коротко:
— Не без них. Да ведь что об этом рассказывать! Вот они, советчики! — И она положила руку на стопку книг, аккуратно сложенных на столе.— Помогают.
В Надиной библиотеке книги были подобраны «плотно»:
начиная от брошюр по передовому опыту и кончая вузовскими учебниками о разведении и заболеваниях птицы.
Наугад я раскрыл одну из книг. Это было «Птицеводство» — учебник для сельскохозяйственных вузов. Страницы его были испещрены заметками на полях, причем разными карандашами. Видно, возвращалась хозяйка к этой книге не один раз.
В совхоз мы шли берегом Боягизки. Пройдя с километр, сели отдохнуть. Положив подбородок на острые коленки, о чем-то задумался мой провожатый.
За рекой щетинилась золотистая стерня. Мягко пригревало теряющее силу осеннее солнце.
Послестрадная тишина стояла над степью. Лишь где-то, словно сквозь вату, гудел трактор.
Но он не нарушал покоя степи.
— Здравствуйте! — раздалось рядом.
Я поднял глаза. Белозубый черноглазый казах стоял передо мной. Познакомились. Совхозный чабан Тайшек Найзабеков, узнав, что мы идем от Нади Довжик, улыбнулся:
— Хороший, очень хороший человек Надя!
Пятьдесят лет ходит он, Тайшек, по земле. Он знает людей. До Нади на ферме работал худой человек. Уток продавал — водку пил. Дохли утки. Очень худой человек был.
«Надя — хороший человек. У Нади порядок. А почему? Ночь, метель, кругом ни души — только у Нади на ферме огонек горит. Зашел Тайшек на огонек. Надя в боксе.
Только маленьких утят привезли. Не спит. Не может спатй. Так и он, Тайшек, не спит, когда в отаре пора окотов. Зима была, толстый лед на Боягизке. Не подвезли воды. Надя сама лед рубила, прорубь делала, воду на гору ведрами носила. Много воды. Хороший человек Надя!
И сестра ее Люба — хороший человек: помогала Наде!
— Надя!—Четко, с каким-то особым выражением выговаривает Тайшек это имя. Повторяет: — Надя! Вот она, Надя! — И показывает в сторону реки.
С крутого берега, от фермы, словно подтаявший снег По весне, движется белая лавина уток-пекинок.
— Хороший человек Надя! Большая вторая целина будет!
Позже, побывав на новых совхозных фермах, познакомившись с дояркой Верой Довжик и ее подругами, с молодыми совхозными свинарками, я понял: не для красного словца говорил чабан о второй большой целине.
И в совхозе «Ярославский» уверены, что получать 76 центнеров мяса на 100 гектаров пашни и 16 на 100 гектаров угодий — дело нескольких лет.
...Бывает, едешь степью, и вдруг порадует глаз зеленая, в ладошку, рощица. На Алтае такие рощицы называют колками. А всякий колок начинается с одинокого деревца. Пустит оно крепкие корни, выстоит на ветру и морозе, и, тлядишь, через год-другой закудрявится вокруг него молодая зеленая поросль. А пройдут годы — уже шумит, вызванивает на ветру зеленая рощица.
Вот такую рощицу и напомнила мне дружная семья Довжиков.

Кийминский район, Целиноградская область

Крестьянка № 10 октябрь 1961 г.