— Стой! Куда идешь?!— крикнул немец, увидев нищенку, вынырнувшую из темноты»— Ты кто есть?— спросил он, рассматривая ее удостоверение.
Клаве Шинкевич можно было дать лет тринадцать, хотя в ту осень 41-го года ей исполнилось шестнадцать. Она выглядела жалкой. Большие впалые глаза на худом лице смотрели просительно. Немец, брезгливо поморщившись, швырнул ей помятую бумажку.
— Быстро отсюда!
Девочка поспешно подняла удостоверение. Октябрь на Витебщине стоял холодный, и Клава мерзла в большом, не по росту кожушке и разбитых отцовских сапогах.
* * *
Первое большое, удачно проведенное дело воодушевило юную партизанку. Когда в Браславе пылал склад горючего, Клава видела зарево за много километров. Теперь предстояло взорвать военный телеграф в Глубоком. Объект охраняли эсэсовцы:
прямая связь с Берлином. Несколько раз
партизаны, переодевшись в форму полицаев, пытались туда проникнуть. Не удавалось.
Начальник разведки партизанской бригады «За Родину» Ким Евсеевич Антипенко познакомил Клаву с новым планом операции.
— А теперь покажись, какая ты будешь?— попросил Клаву Антипенко.
Она надела свое единственное платье в цветочках. Туфли-лодочки. На шее бусы «под жемчуг» — старенький дешевый туалет деревенской девушки, старающейся походить на городскую.
— Ну и ну! Да ты невеста уже!
...В доме Коли Бресского, участника той же диверсионной группы, была вечеринка.
Справляли его «день рождения». Собрались приятели, несколько девушек, два немецких офицера и телеграфист. Телеграфист, бледнолицый, с вытянутым носом и светлыми глазами, обхаживал соседку. Клава была оживлена, но старалась не выходить за рамки того естественного поведения, которое предназначалось ей, как двоюродной сестре Коли.
— Оставайся на денек-другой,— упрашивал ее телеграфист.— Погуляем, с отцом познакомлю. Он видный здесь, немцы его уважают.
— А вдруг отцу твоему не понравлюсь?
— Что ты! Он только и думает, как бы женить меня. Немцы и земли дадут больше. Свое поместье будет, как у отца до Советов было. Вечером приходи ко мне на
телеграф, там никого не будет. Приходи, а?
Поломавшись еще немного, Клава приняла предложение. Они вышли из-за стола потанцевать. Клава, положив голову на его плечо, что-то мурлыкала под медленное танго. «Вот гад,— думала она,— надо же, с Колькой в одном классе учился! А теперь мечтает выслужиться, помещиком стать».
— Никуда я отсюда не уеду,— сказала она телеграфисту.— Буду с тобой. С первого взгляда понравился.
К «свиданию» Клава готовилась тщательно. Финский нож надежно запрятала за голенище. Мину с часовым механизмом привязала к ноге, выше колена. Уже вечерело, когда они подходили к телеграфу.
— Пройдем через подвал,— сказал телеграфист.— Там есть люк с выходом на второй этаж.
Кабина — небольшая комната с окном на улицу. Он сел у аппарата, а ее посадил на табуретку возле себя. Пока он рассказывал, как работает, она искала взглядом, куда установить мину. Потом стала думать, как выпроводить ухажера. Заметила на подоконнике пустой графин.
— Сходи за водой...
Залпом выпив стакан, она немного пришла в себя.
— Чего ты такая бледная?— испуганно спросил телеграфист.
— Душно. Устала, видно. Проводи меня и скорее возвращайся обратно. А то влетит тебе от немцев.
...Она была уже в километре от места свидания, когда вздрогнула земля. Телеграф пылал.
«Почерк» разведчика-диверсанта был известен фашистам, но напасть на его след они не могли. По делам своим диверсант представлялся фигурой значительной, и гестаповцы не допускали мысли, что им может быть девочка-подросток. Узнали, правда, что есть у диверсанта кличка «Стрелка»...
Шинкевич получила очередное задание:
найти связного в Браславе и разведать обстановку в городе. Сначала все шло гладко. Но вот мимо прошли два полицая. Она их видела раньше и хорошо запомнила лица. У одного на щеке крупная сизая бородавка. Он уставился на Клаву, шагнул, схватил за рукав.
В полиции ее били смертным боем: «Сознавайся, ты партизанка?!» Когда начальник полиции Козырь пришел на помощь своим исполнителям, Клава лежала полумертвая, потеряв сознание. Всматриваясь в лицо девочки, Козырь не мог предположить, что она та самая партизанская разведчица, которую ищет гестапо: «Занимаемся избиением младенцев вместо того, чтобы по-настоящему искать преступника!» От этой мысли он пришел в ярость.
— Как фамилия девчонки?
Полицаи развели руками.
— Идиоты!— вопил Козырь, тупым носком сапога ткнул в тело арестованной. — Выкинуть! Она мертва!
Шинкевич выбросили на пустырь, на кучу мусора. Ночью она пришла в сознание и поползла.
Подобрала ее какая-то женщина, привела домой, обмыла и перевязала раны, накормила. Утром, когда хозяйка ушла, Клава оделась. День был базарный, и она пошла на рынок. Из города выехала на чьей-то подводе и к ночи была в штабе партизанской бригады.
А вскоре Антипенко давал ей новое задание — достать медикаменты в аптеке вражеского гарнизона, где работала подпольщица Нина. Опять она нищенка, да еще больная чесоткой. Часовой, которому Клава протянула было бумажку, шарахнулся в сторону: «К черту!» Клава знала: как чумы,
боятся немцы чесоточных. Иначе нипочем бы и не пройти этот пост. Вскоре она вернулась в штаб, снабдив бригаду нужным количеством лекарств и перевязочного материала.
...В местечке Слободка, что в восьми километрах от Браслава, на секретное совещание должно было съехаться большое фашистское начальство. Задача Клавы — устроиться в комендатуру и подготовить ее взрыв, когда там соберутся участники совещания. Направляясь в дом связного, она неожиданно натолкнулась на... Козыря.
Изумленный взгляд полицая впился в нее: «Выжила!» Он надел на нее наручники и повел теперь уже в гестапо.
Когда Клаву ввели в кабинет начальника контрразведки полковника СС Мюллера, он попытался подкупить Шинкевич. Вынул из сейфа груду награбленных золотых вещей, обещал отдать ей, если она признается во всем и расскажет, с кем связана. Но Клава упорно твердила, что о Стрелке впервые слышит.
Ее пытали с изощренностью садистов. Пытали шесть суток. Перерывы Мюллер делал лишь для того, чтобы разведчица могла прийти в себя. И всего лишь два вопроса: «Кто такая Стрелка?», «Где эта Стрелка?».
На шестой день ее, бесчувственную, поволокли в камеру. Прошла ночь. Утром не беспокоили. В середине дня загремели засовы, отворилась дверь. Поняла: ведут на расстрел.
Она шла с двумя незнакомыми парнями, тоже в кровоподтеках, в изорванной одежде. Конвоиры — несколько автоматчиков, офицер. Привели на окраину Слободки.
«Вот и конец. Знают ли наши, что сорвалось задание?»— мелькнуло в голове. Их остановили около ямы. Приказали подойти к самому краю. Конвоиры еще не успели выстроиться в шеренгу, как внезапно грянули выстрелы, а до слуха донеслось: «Ребята, прыгайте в яму!»
Оказывается, в отряде узнали день и час расстрела и подготовили засаду. Учитель Антон Филиппович Борисенко и его жена, Анна Васильевна, долго выхаживали Клаву. Ее увезли партизаны из хутора, когда по доносу предателя в дом учителя нагрянули немцы и забрали его и жену за укрытие партизанки.
Едва зажили раны, Шинкевич снова встала в строй бойцов диверсионной группы Восемь взорванных железнодорожных эшелонов, семнадцать мостов, три завода — в этих операциях есть и ее доля. Она выследила полицая с сизой бородавкой на щеке.
Тот получил повышение и доставлял важные документы в штаб немецких гарнизонов. Клаву интересовало содержимое его планшета. Она подкараулила предателя у дома его любовницы. Когда полицай вышел на крыльцо, вонзила финку ему в спину.
Документы, доставленные ею, уточнили обстановку в районе и раскрыли намерения карателей против партизан. Однажды Клава возвращалась в штаб
бригады с добытыми сведениями о вражеском гарнизоне. Прошла полпути и услышала цоканье копыт. Оглянулась — вдали два всадника. Притаилась в густом кустарнике.
Полицаи ехали не спеша, разговаривали.
Один высокий, плотный... Учащенно забилось сердце, пистолет дрогнул в руке: «Козырь!»
— Стой! — громко крикнула она из засады.— Бросай оружие! Отряд, без команды не стрелять!— Первый огрел коня плетью, пригнулся к седлу и пустился наутек. Но Клава держала его на мушке. Он рухнул на землю после первого же выстрела.
— Бросай оружие,— повторила она другому. К кустам полетел пояс с пистолетом.— Слезай с лошади, руки вверх!— Стрелка вышла из-за кустов.— Узнал?—Лицо полицая стало белым, на лбу выступил пот. Его рука потянулась к карману. Но грянул выстрел.
* * *
Клавдия Аполлинарьевна и сейчас кажется много моложе своих лет. Трудно поверить, что у нее два взрослых сына. Оба — офицеры Советской Армии. Над письменным столом младшего, Саши, висят две фотографии: 41-го года и сегодняшнего дня. Первая отмечена жестокой печатью войны.
Член научно-методического совета по пропаганде военных знаний при правлении Всесоюзного общества «Знание», лектор-пропагандист, Клавдия Аполлинарьевна Шинкевич (Ермолаева) ездит по стране с рассказами о героизме советской молодежи, сражавшейся в тылу врага
в годы Великой Отечественной войны.
У нее большая почта. Пишут школьники, молодые рабочие и колхозники, ветераны труда и минувших боев.
«Дорогая Клавдия Аполлинарьевна,— пишет руководитель клуба «Родина моя» М. М. Гринзайд из Кишинева.— Почти год прошел с тех пор, как вы у нас были. А все помнятся слова о днях битвы нашего народа с фашистскими оккупантами. В каникулы мы планируем посетить Минск, Брест, Хатынь. И ваши рассказы о мужественной борьбе молодых патриотов на белорусской земле дадут нам возможность полнее почувствовать и представить то героическое
время».
«Очень хочется видеть вас, дорогая Клавдия Аполлинарьевна, в нашем молодом городе Волгодонске на берегу Цимлянского моря,— пишет завуч средней школы № 7 Л. П. Емельянова.— Вы столько принесете радости детям, пользы нам, учителям и всем взрослым».
Пропагандистская деятельность К. А. Шинкевич отмечена Почетным знаком Советского комитета ветеранов войны, Почетным знаком ЦК ВЛКСМ. Совсем недавно ей была вручена медаль имени М. В. Ломоносова за успешную работу среди советских и иностранных студентов МГУ.
Г. БАКШЕЕВА
Работница № 08 август 1974 г.