Архиварий-Ус

Однажды я говорила о Гале Челибановой, пилоте Челябинского аэропорта, с пилотом из другого города. «Вы, наверное, с ней не знакомы»,— поспешила я предупредить его. Но летчик перебил меня. «Нет, я ее знаю,— сказал он, и суховатое его лицо просияло,— Все летчики Урала ее знают. Мы слышим,
когда она идет на посадку. Обычно в ответ на команды с земли из эфира летит командирское «понял», а тут...— Пилот певуче протянул: «Поняла».
Это «поняла» вышло как-то особенно мягко, Галя говорит резче. Но в этой мягкой растянутости мне послышались признательность ее женственности и невольное восхищение ею.
Еще учась в школе, Галя твердо решила: только авиация. Окончила Саратовский авиационный техникум, работала 10 лет техником, но главное было
впереди, главное там, за облаками.  Она все время знала, что это утро, только утро, а день, светлый и синий, летный ее день впереди.
В 60-м году Галя Челибанова пришла в аэроклуб ДОСААФ. Все тогда было впервые. Небо, и она с каждым полетом все ближе к нему. Летное поле. Сейчас, вспоминая, Галя говорит о нем: «Теплая ладонь аэродрома». Первый штурвал, который как продолжение собственных рук.  На утренние полеты надо было вставать рано-рано. А каково после вечерней смены? Но Галя ходила в тот самый аэроклуб, где когда-то начинал Юрий Гагарин,— в Саратовский, и все спортсмены-пилоты хотели хоть в чем-то походить на него.
Вначале с ней летала сестра Наташа. Но потом та поступила в институт, совмещать аэроклуб с учебой ей стало трудно, и пришел день, когда Наташа
безнадежно сказала: «Ну, вот. Все. Теперь можно и замуж выходить». А Галя продолжала летать, жизнь без неба казалась ей бессмыслицей. И когда ей предложили должность инструктора в Челябинском аэроклубе, она согласилась без колебаний. В последний свой вечер дома она долго сидела за рабочим столом. На первый взгляд занятие было странным: Галя листала свои детские дневники, пробегала их вскользь, усмехалась, рвала и жгла. Галя прощалась с детством.
С юным высокомерием она полагала, что детство с его бантиками и школьными пятерками, с этими романтическими стихами: «Подняться ввысь, под облака, обнявшись с птицами, лететь!..» — что это детство позади навсегда и невозвратимо. Тогда еще она не знала, что чем дальше от него отходишь, тем оно ярче светит, и, как мы ни меняемся с годами, самое основное в нас остается.
Вертолетчики... Вот с кем ей пришлось иметь дело в Челябинском аэроклубе. Вернее, это были бывшие вертолетчики. Она сама летала раньше на
вертолетах и знала, что это такое — переучиваться на самолете, где высота выравнивания не 80 метров, как на вертолете, а всего около шести метров.
В полете ребята забывали о том, что самолет не «зависает», и начинали гасить скорость на восьмидесяти метрах.
Эх, эта высота выравнивания памятна Гале до сих пор! Один спортсмен никак не мог опуститься до положенных метров. Галя просто отчаялась.
— Ты понимаешь, высоко! Ниже надо! — убеждала она.— Землю видишь?!
— Вижу!
— Ну, и иди вниз до последнего, как у тебя нервов хватит. Тогда выравнивай.
И он так постарался, так выровнял, что Галя даже глаза закрыла: «Ну, все». Парень и сам перепугался и ее перепугал. Но научился. Сейчас он на Севере, летает на «АН-2», и, говорят, неплохо летает. Очень спокойный, улыбчивый парень. Помнит его Галя до сих пор, как, впрочем, многих из своих учеников.
Она работала инструктором в ДОСААФе, а вечерами приходила в аэропорт. Стояла, сцепив пальцы на железном барьере. Не замечая суетливых
пассажиров, смотрела вдаль, на оранжевую от заходящего солнца взлетную полосу, по которой время от времени разгонялся тяжелый, блистательный «Туполь» или громадный «Ил». С работой в профессиональной авиации ничего не получалось. Она выслушала уже столько «нет», что можно было начать коллекционировать интонации, с которыми их произносили. «Нет!» — грубое.
«Нет» — мягкое, вроде даже с сожалением. «Нет-нет-нет» — сказанные в запальчивости. «Нет»—с искренним желанием оградить ее от трудностей летной профессии...
Об этом времени ее жизни заместитель командира авиационного подразделения «АН-2» Владимир Полищук рассказывает так:
— Я Галину за ее упорство очень уважаю. Она просто заставила взять себя на работу. Сегодня не вышло, она завтра придет и послезавтра...
Начиналась ее жизнь, ее новая авиационная жизнь в феврале 1971 года.  Начиналась среди недавних выпускников  училищ, в «детском саду» аэропорта.
«Иногда мне становилось досадно,— вспоминает Галя,— иногда я злилась на них, на этот «детский сад», на ребят, которые рядом. Ах, если бы они во  всем были так же высоки и светлы, как их профессия! Летаешь ты над всем земным — так сохрани эту высоту в своем характере и поступках. Но я любила их.  Ведь это все мое...»
Она была много серьезнее и ответственнее этих ребят — член партии с 1962 года,— да и опыта у нее, бывшего инструктора, было побольше. А они к ней относились вначале с легким недоверием, даже недовольством («Или я хуже других, что у меня второй пилот — женщина?!»). Не рядом шли к самолету: молодой командир — впереди, а Галя — метров на десять сзади.
Все бывало вначале, но «пищать» было нельзя, слишком долго шла к мечте, слишком много ей было отдано. 31 августа 1973 года пришел приказ о
ее назначении командиром, а 1 сентября она впервые летела в левом, командирском кресле.
— Это был мой самый спокойный ввод,— сказал командир авиапредприятия ГбФ Владимир Игнатьевич Сергеев.—  Хорошо подготовленный пилот, есть знания, спокойствие, мгновенность реакции. Дисциплинированна, как никто.
...Рейс был вполне обычный. Пассажиры дремали, лишь изредка поглядывая в иллюминаторы. Галю они приняли вначале за стюардессу. А она сидела в
командирском кресле, и тонкий ее профиль был надменен и сух, подбородок чуть вздернут, хотя руки на штурвале едва заметно вздрагивали.
Ее руки... Однажды она не могла разжать пальцы на штурвале. Это случилось в Магнитогорске, на посадке. Она заруливала на стоянку при сильном боковом ветре. В азарте борьбы с ветром Галя ничего не замечала, а когда самолет остановился, когда все было позади, почувствовала вдруг боль в пальцах.  Они будто прикипели к штурвалу — с трудом их разжала.
Галя любит водолазки — голубые и белые. Они так идут к ее синей форме с птичкой классности справа. А платья висят в шкафу, их чаще всего просто
некогда надеть, разве что в выходные дни. Кстати, ее выходные. Первый день она отсыпается и занимается домашними делами. А назавтра идет в аэропорт сидит в многолюдной комнате, молча улыбается, слушая разговоры о рейсах о работе, и когда ее спрашивают: «Ну чего пришла, дома не сидится?» — она признается: «Соскучилась»...
...Я видела Галю больше на земле, в порту, на разборах полетов и в городе однажды на дне ее рождения в компании сослуживцев-пилотов.
В день Галиного рождения в ее узенькой, какой-то легкой по убранству комнате было шумно и тесно от синих кителей с золотыми птичками и шевронами. А она была в белом, узорном костюмчике, тоненькая, радостная, хлопотливая. Ленточка серпантина летела вслед за ней, запутавшись в золотых волосах, и щеки горячо розовели в ответ на веселые шутки и поздравления Просто не верилось, что завтра ей идти навстречу лютому ветру к своему самолету, а потом лететь, может, в Магнитку, а может, по точкам — по районам области.
Скоро год летает Галя в левом, командирском кресле. Она «облетела» все трассы малой авиации, и постоянные пассажиры местных линий, спешащие
в Курган, Магнитку, Кустанай, Кизил Бреды, привыкли к ней.
В конце 1973 года командира самолета «АН-2» Галину Игнатьевну Челибанову за отличные успехи в социалистическое соревновании отметили премией. Если спросить любого из ее командиров как Галя летает, они ответят просто лаконично: «Нормально». Обыкновенно это слово — лучшая похвала для любого пилота. Летчики ГВФ — им не высший пилотаж раскручивать, им пассажиров доставлять из пункта А в пункт Б, доставлять в целости и сохранности.
Буднично сказанное о пилоте «летает нормально» — значит без происшествий, без малейшей опасности для тех, кто за спиной. «Нормально» в Аэрофлоте значит стабильно, отлично, перспективно.
Сейчас, когда я дописываю последние строки, Галя в небе. Знаете, какая у неё мечта? Летать на реактивных самолетах.