Обзор писем
«Недавно мы с мужем отметили двадцатилетие первого свидания. Мы сидели вдвоем
за столиком ресторана, и оркестр по нашей просьбе играл вальс, на который он пригласил меня двадцать лет назад. Все эти годы прошли, как счастливая сказка. Муж — прекрасный отец и семьянин, трудолюбивый,
заботливый, жизнерадостный. Многие годы семейной жизни мы ни разу не ссорились, и я его по сей день люблю. Взаимно, конечно. Наши отношения влияли и на характер детей..
Мы рано приучили сыновей к самостоятельности, и они не заставили нас в этом раскаиваться: учатся без понуканий, по дому помогают безотказно. Я уверена, что сыновья никогда не нагрубят женщине: отец научил их уважать женщин. Как обкрадывают себя люди, которые не умеют на всю жизнь сохранить любовь».
Сколько мужчин и женщин с тайной завистью прочтут эти строки признания в любви, этот рассказ о зрелом семейном счастье.
Действительно, каждый ли из нас сумел создать и сберечь величайшие человеческие ценности, объединенные емким словом семья?
«Семейное счастье — что это такое? — восклицает Татьяна А. из Киева.— Какие взаимоотношения должны существовать между мужем и женою? Не с первых лет совместной жизни, нет, а лет через десять — пятнадцать. У нас трое детей, хорошая квартира, достаток в доме, но почему-то сильно изменились наши отношения. Мы перестали делиться мыслями, не ходим ни в кино, ни в театр. И где-то в глубине души чувствую: какое-то равнодушие, привычка, как ржавчина, разъедают нашу семью».
«А по вечерам,— словно продолжает печальную исповедь Григорий И. из Тюменской области,— уложив детей, мы с женой сидим у телевизора. Сидим молча, ее не интересуют мои тракторы, меня — ее дела.
Мне даже неприятно, что она рядом. Как я ни стараюсь быть хотя бы терпимым к ней, сколько ни говорю себе о прежних чувствах, о долге, об обязанностях отца, об ответственности перед обществом — ничего не получается. Ушла любовь — и вместе с ней рухнуло все. И когда я думаю, что вот так будет всю жизнь, я не вижу другого выхода, кроме развода».
Какое мучительное, тоскливое «одиночество вдвоем» проглядывает сквозь письма. Казалось бы, прав Григорий: развод — единственный выход из тупика. Но тут на стол ложится письмо Марии К. «Я против! Я хотела бы жить с мужем, сохранить семью. Но он, не считаясь со мной, подал на развод и уверен, что нас разведут. Почему же закон на его стороне?»
То, что одному кажется освобождением и единственно верным выходом, для другого оборачивается трагедией неразделенного чувства. Мария не принимает того, что случилось, отказывается верить и понимать.
Она согласна многим поступиться, лишь бы все осталось по-прежнему, пусть хотя бы считалось, что у нее есть муж. И, не в силах удержать его женской властью, пытается сохранить семейные отношения с чужою помощью. Но ни местный комитет профсоюза, ни администрация не в силах «поставить
мужа на законное место». И Мария теряет веру в справедливость: в месткоме, кажется ей, сидят бюрократы, а закон, разрешающий разводы, вообще никуда не годится. «Прошу внести дополнение к закону о семье и браке,— пишет М. Л. из Карагандинской области,— При нарушении брака с той
или с другой стороны должны приниматься серьезные меры взыскания в виде временного лишения работы, жилья или даже свободы и другие более веские меры».
Вот сколько сразу «лишений»! И ни капли сомнения, что, оставаясь под одной крышей с нелюбимым, другой человек уже несет наказание, и, может быть, не менее жестокое, чем перечисленные выше. А разве кто-то стал счастливее оттого, что силой удержал любимого, но не любящего человека?
Сказав свое «новое слово», М. Л. и не догадывается, что много лет назад уже пытались поддерживать супружескую любовь «вескими мерами» и предлагали «уличенных в супружеской неверности приговаривать к строжайшей форме рабства или карать смертью».
И сколько же на черном счету жестокости и ханжества загубленных жизней, несостоявшегося счастья! Требуя утвердить за собой право на мужа, как на недвижимое имущество, вроде шкафа или табуретки, сегодняшние противницы разводов желали бы поступать с мужчинами точно так, как поступали мужчины с женщинами не в столь уж отдаленные от нас времена домостроя. Не только на развод, даже на мысль о нем женщина не имела права. Насилие над женщиной, над ее любовью было нормой жизни вплоть до дней революции.
«Нельзя быть демократом и социалистом,— говорил Ленин,— не требуя сейчас же полной свободы развода». Наш новый, социалистический кодекс о браке и семье — это большое социальное завоевание, в первую очередь для женщины, получившей право самой решать свою судьбу. И сегодня женщины, пожалуй, не реже мужчин пользуются этим правом.
«Мой муж — моя первая любовь. Казалось бы, все при нас: молоды, полны сил и здоровья. Но он еще парнем любил выпить, и вот прошло десять лет после свадьбы, а я с отвращением вспоминаю первые встречи, слова, клятвы... Год назад я, жена и мать, полюбила другого настоящей, сильной
любовью. У меня словно крылья выросли, мне стало легче жить, я почувствовала, что я человек и не все притупил во мне пьяница-муж. Я ухожу от него...»
Да, если духовный, внутренний развод уже состоялся, то в суде, по словам Маркса, происходит лишь установление факта того, «что данный брак есть умерший брак, его существование есть только видимость и обман».
«Так сколько же раз можно любить? Сколько раз бросать жен и детей?!» — восклицает с возмущением, вступая в разговор, читательница Александра К- Она просит редакцию «разобраться в ее семейной жизни с Николаем Климовым». И, видимо, чтобы легче было разбираться, сообщает, что она
у Николая не первая жена. Первой была Нина В. Второй была Валентина Б. Елизавета М. была третьей, Аня Н.— четвертой.
«После этих жен упросил меня выйти замуж за него и по-серьезному жить. Прошло два года, слово своё он не сдержал, женился на Валентине Г. Я обращалась в прокуратуру — заставить его жить или привлечь к ответственности — мне отказали. Прошу вас не отказать в моей просьбе».
А. С. Макаренко, умный и тонкий педагог, прекрасно разбирающийся в мотивах поведения человека, называл «мотыльков», подобных Николаю Климову, донжуанами, «которые с безобразной слабостью рыскают по семейным очагам, разбрасывая стайки полусирот. Эти донжуаны, изображающие
из себя ревнителей свободы человеческой любви... просто ничего не стоят как люди и не заслуживают никакой милости». Распущенность и нищета души едва прикрыты парой-другой «красивых фраз» и на редкость однообразными легендами о «плохой, не понимающей его душевных запросов жене». Но, оказывается, еще немало ушей алеют от восторга, доверчиво внимая пошлому, избитому мотиву. Читая очередное письмо о том, что «обещал, потом обманул», невольно думаешь: а не сама ли себя обманула женщина, на слишком многое закрыв глаза? На какое чудо можно надеяться, на какую «серьезную жизнь» рассчитывать, становясь шестой по счету супругой? Теперь Александра К. требует «привлечь мужа к ответственности». Допустим
на минуту, что кто-то «заставит его жить с женой». Но с которой же? С первой, второй, пятой? Нет, даже прокурор не поможет, если у самой не хватило ума, сердца, культуры отличить фальшивое от настоящего. Значит, не развито чувство собственного достоинства, которое немыслимо без уважения к другой, пусть даже незнакомой женщине.
Пошлые доводы «бейся за свое счастье», «ты любила, теперь я буду» унижают женщину не только в глазах других женщин, но и в глазах мужчины. И когда возмущенная читательница спрашивает, так сколько же раз можно жениться, то ответ прост: столько же, сколько раз отвечают согласием на предложение. Не больше и не меньше.
* * *
Регулировщик стоит на перекрестке. Взмах рукой — и движение замерло. Еще плавный взмах — путь открыт. Красиво. Полный порядок. Вот о таком регулировщике чувств мечтают авторы некоторых писем. Поставить бы его на перекрестке человеческих судеб — насколько меньше было бы семейных аварий, тяжелых травм, больших и маленьких трагедий. Порывшись в карманном справочнике, такой регулировщик легко и просто ответил бы на вопросы: «Можно ли любить женатого?», «А можно ли любить женатому?», «А замужней любить не мужа можно?». Впрочем, есть люди, которые разом и категорично покончили бы с этими «вредными» вопросами, дав на все один ответ: «Нельзя».
Нельзя, и точка. И незачем было страдать Анне Карениной, Евгению Онегину писать письмо к Татьяне Лариной.
Как правило, сторонники «запретов» и «наказаний» — люди, чья семейная жизнь сложилась неудачно. Но причины своих бед и ошибок они склонны видеть в чем и в ком угодно, только не в себе самих. Соперница, разлучница, «судить таких надо» — сколько острых жал впивается в женщину,
появление которой на самом-то деле не причина, а следствие распада семьи. Любовь ушла, о счастье нет и речи, но сама потребность любить и быть любимым — одна из главных потребностей человека — не исчезает. И соперник или соперница часто занимает в сердце не чужое, а свободное место. Так возникают повторные браки. Что же, их заключают «последние, никуда не годные, плохие люди»?
«Но разве можно сбросить со счетов все, что было отдано друг другу, было вместе пережито? Неужели теперь все перечеркнуто и жизнь нужно начинать сначала? — спрашивает Екатерина Михайловна П. — Это невыносимо больно. Суд даст ему развод, но что скажет суд его собственной совести?»
Суд совести — тем тяжелее он, чем лучше люди, которые разводятся, чем острее чувствуют, какие разрушения оставляют за собой. Любовь и долг борются между собой, и что победит — ответить не просто.
«Я любила человека намного старше себя. Он отвечал мне взаимностью. Но когда я спросила, будем ли мы совсем вместе, он сказал: «Наташа, ты должна понять, что я никогда не оставлю жену. Мы прожили много лет, у нас была и молодость, и боевая дружба, и любовь. Понимаешь, я не
могу предать все это». Я поняла и не почувствовала зла к его жене. Его уважение к ней передалось мне. Мы расстались».
«У меня второй муж, я у него вторая жена. Мы прошли через огромные испытания, принесли немалые жертвы... Но только теперь я ощутила, что значит настоящее счастье разделенной любви. Вычеркнуть его из жизни — это значит не только себя лишить счастья, но и его оставить несчастным».
Какой же из двух таких разных ответов будет признан более верным на суде нашей совести? Оба. Потому что каждый — результат конкретной жизненной ситуации. И только так, то есть не с готовыми мерками, а всякий раз заново, с учетом всех неповторимых особенностей живой ситуации можно и должно подходить к отдельному случаю. Впрочем, есть, на мой взгляд, и одно общее правило: каждый из двух должен постараться сделать все возможное, чтобы смягчить, ослабить боль неизбежного удара. Самая большая сложность, самая острая боль развода — дети. Привязанность к детям — сила такая огромная, что часто, как магнит, возвращает человека в семью.
Вот какую историю рассказывает молодая женщина Лидия П: «...Муж часами мог смотреть на фотографию дочери, и больше всего мне было жалко не себя, а его, ведь любила я его, а не себя. И вот однажды я накупила подарков и отправила его в гости к дочке. И была счастлива, увидев его благодарный, счастливый взгляд... Я ушла, когда он был на работе. Оставила записку: «Прощай и прости. Прошу тебя — верни Танюшке отца».
Недавно я ездила в тот поселок, где мы жили с ним, и там ждало меня письмо от его жены: «...любви с Валерием у нас уже давно нет, но дочь! Когда у тебя будет ребенок, ты поймешь, что это такое».
А вслед письмо из Саратова: «Да, развод приносит глубокую рану детям, это так. Но мне кажется, что уж лучше развод родителей, чем на все годы впечатления от частых и беспричинных ссор и страха за покой в семье. У моих родителей была постоянная несогласованность, но они прожили вместе всю жизнь. «Ради тебя»,— говорила мама. Что осталось мне в «наследство» от их скандалов? Только то, что я стала видеть жизнь в мрачном свете... Я ничего не берусь утверждать, но мне кажется, что для всех было бы лучше, если бы мои родители оставили друг друга».
Но как бы ни складывались отношения между мужем и женой, к детям никогда не приставишь словечко «бывшие». Дети всегда наши, настоящие. В любом случае отец должен оставаться отцом, мать — матерью. Ни расстояние, ни другие важные заботы, ни даже другие дети в новой семье не должны помешать выполнению родительского долга. Ведь совсем не обязательно, чтобы бывшие супруги становились врагами, а конец любви означал полный разрыв.
Неправы те люди, которые, не разграничивая супружеских отношений с родительскими, настраивают ребенка то против отца, то против матери. Такая «месть» — палка о двух концах, она может вызвать отрицательное отношение к обоим родителям. Ребенок — та третья жизнь, которая возникает из отношений двух,— в конечном итоге и составляет самую главную общественную ценность семьи, главное богатство всего общества. Наша ответственность за судьбу каждого ребенка делает развод не «частным делом двух лиц», а чрезвычайным общественным происшествием. И чтобы
ЧП случалось возможно реже, надо крепко беречь тобой созданную и построенную семью. Так, как, например, автор вот этого, последнего в нашем обзоре письма:
«Я влюблен, как мальчишка, и в кого бы вы думали? В свою Лизу, хотя мы с ней живем уже десять лет и я отец троих детей. Если жена задерживается на работе, я беру с собой Валерку, и мы бежим встречать маму. И когда я поднимаю на руки Светлану, то как-то чувствую ее неотделимость от Лизы и готов их обеих зацеловать.
И когда занимаюсь со старшим сыном, то невольно нахожу в нем Лизины черты. Мне всегда хочется сделать ей что-нибудь приятное. Честное слово, ни тогда, когда мы с ней познакомились, ни когда только поженились, я не испытывал ничего подобного. Мне и радостно и тревожно, и я действительно поверил, что любовь творит чудеса, делает человека лучше и чище. Я влюблен в свою жену и ничего не могу с собой поделать. Да и надо ли что-нибудь делать?
Пусть эта радость и остается до самой смерти».
Пусть.
С. ЛАПТЕВА
Работница № 10 октябрь 1971 г.