Архиварий-Ус

Почти в каждом польском городе есть своя древняя крепость или старое поселение — словом, то, с чего начинался город.
Есть Старе Място в Гданьске, есть во Вроцлаве, весь Краков как будто сошел со средневековой гравюры. Но, конечно, главное — Старе Място в Варшаве. «Без Стара Мяста не было бы столицы»,— говорят на Висле.
И вот я иду по Новомейской улице, по Пивной... Низенькие, в два-три этажа, домики, украшенные барельефами, рисунками. Окошки, забранные коваными решетками, дивной резьбы тяжелые двери. Улочки узенькие — едва проедет бричка, и потому здесь мягкий, чуть сонный полусвет.
С Рыночной площади доносится музыка.
Это играет дворовый оркестр — аккордеон, гитара, скрипка. В Старем Мясте удивительное эхо, и кажется, что мелодия льется и из двориков, и из улочек-лесенок, из каждого окна. Зацокали копыта — мимо проехал извозчик. Как мне сказали, один из двух, оставшихся в Варшаве. Из винарни вышла шумная компания молодежи, скрылась за углом, и снова медленная тишина.
Я выхожу на улицу Широкий Дунай. Скорее это даже не улица, а маленькая площадь, с трех сторон огороженная уютными домами. Традиционный фонарь в узорчатом одеянии покачивается возле приоткрытой калитки. Интересно, куда она ведет? Перехожу мощенный плоскими камнями переулок и оказываюсь в арке городских ворот. Передо мной мостик, переброшенный через ров, некогда окружавший стены крепости.
Этот узенький мостик с тонкими железными перильцами будто вывел меня из старой сказки в сегодняшний день. Он словно соединил две эпохи, как бы знаменуя собой связь времен и событий.
С высоты холма Старого Города я вижу сверкающую солнцем, звенящую, молодую Варшаву. Стекло и бетон многоэтажных зданий, широкие проспекты, вдали, на горизонте, трубы заводов. Сотни машин мчатся по автостраде. Куда-то спешат ярко одетые, оживленные люди...
Глядишь, и просто трудно себе представить, что в 1945 году Варшава была мертвым морем черных развалин, что на улицах города лежало 20 миллионов кубометров битого кирпича, штукатурки, исковерканного железа.
Более двух тысяч километров проехали мы — группа журналистов — дорогами Польши, побывали во многих городах. И всюду наблюдали необычайно бережное отношение к истории страны, ко всему лучшему, творческому и героическому, что было в жизни польского народа.
Трубы металлургических заводов, конверторы, шарообразные цистерны, шахтные вышки... И так километр за километром, город за городом... Кажется, что вся Силезия слилась в единый огромный промышленный центр: нередко на правой стороне улицы кончается один город, а на левой начинается соседний.
Столица этого рабочего края — Катовицы. Красивый современный город с университетом, институтами, научными центрами, филармонией. Три мраморных крыла, трепещущих в полете,— памятник на центральной площади города в честь трех восстав ний рабочих в 1919, 1920 и 1921 годах. Они
боролись за воссоединение с Польшей захваченных Германией силезских земель.
Сегодня Катовицкое воеводство называют индустриальным сердцем страны. Это родина многих патриотических начинаний.
Именно здесь родился призыв, подхваченный всей трудовой Польшей: «Делами поддержим политику Польской объединенной рабочей партии!» На всепольском собрании шахтеров, состоявшемся в Катовицах, было решено дать дополнительно к плану года миллион тонн угля!
По всей стране сейчас обсуждают директивы ЦК ПОРП «За дальнейшее социалистическое развитие Польской Народной Республики». Обсуждают горячо, заинтересованно: директивы главной целью хозяйственного развития поставили значительное улучшение условий жизни населения страны, рост реальной заработной платы и доходов трудящихся.
В ближайшие годы в силезскую промышленность придет новая техника. Электроплавильными печами заменят старые, уже уставшие доменные печи, на предприятиях прочно обоснуются электроника и автоматика.
Проект плана развития воеводства предполагает пуск автомобильного завода, текстильных, химических, пищевых фабрик и комбинатов (специально для того, чтобы в этом шахтерском районе была работа и для женщин), большое жилищное строительство, озеленение заводских районов. Будет посажена широкая лесозащитная полоса вокруг угольного бассейна, здесь откроют 50 баз для отдыха рабочих и их семей.
«Щедловице» — одна из шахт Верхнесилезского угольного центра. Ее территория буквально утопает в розах.
Встретили нас на шахте как близких друзей. Рассказывали об успехах, показывали великолепное подсобное хозяйство, где выращивают овощи и фрукты, разводят зеркальных карпов для рабочего магазина и шахтерской столовой. Не скрывали и трудностей: пока мало работы для женщин, не хватает детских садов, жилья. Четверть всей годовой прибыли отдают руководство и рабочий совет шахты на дотацию шахтерам, строящим кооперативные квартиры, но все равно мало. Тем более что в ближайшее время шахта готовится почти вдвое увеличить добычу угля, а это потребует дополнительных рабочих рук.
В этом же воеводстве, в городе шахтеров и прославленных на весь край музыкантов, в городе Рыбнике, я познакомилась с Яниной Адамской. Она заведует финансовым отделом Рыбниковского угольного треста, объединяющего 13 шахт, а помимо этого отдает массу времени районной Лиге кобет (так в Польше называется организация женщин), которой руководит.
Янина рассказывала о работе Лиги, а я слушала и невольно сравнивала: и у наших женсоветов те же заботы: улучшение условий труда работниц, «трудные» семьи, воспитательная и просветительская деятельность женских клубов.
Но есть у рыбниковских хозяек дела, о которых хочется сказать особо.
Члены Лиги кобет и ее активистки много душевных сил отдают сиротам. Навещают их в детских домах, приносят им подарки, на праздники берут к себе домой. Пожалуй, даже балуют. Радость ребенка — самая большая награда за хлопоты. Думают женщины и о будущем этих детей. Они договариваются с руководителями шахт, заводов, фабрик района, и те открывают в сберегательных кассах лицевые счета на каждого воспитанника детского дома, и ежемесячно вносят определенные суммы денег.
Таким образом, к 18 годам у молодых людей накапливаются деньги для вступления в жилищный кооператив.
Однако женщины Рыбниковского района заботятся не только о своих, польских детях. Недавно они провели кампанию, которую назвали «Дар сердца». В городах и поселках района были сшиты для вьетнамских детишек сотни платьиц, кофточек, рубашонок, штанишек. На 20 тысяч злотых.
А еще 15 тысяч собрали деньгами. Все отправили во Вьетнам.
— Война... Я на собственном опыте знаю, что это такое,— вдруг посуровев, сказала Янина. Но, словно отбросив свои мысли, заговорила о другом:—Мечтаю отправить наших детей на следующее лето в советский пионерский лагерь. Мы очень дружим с женским советом из города Львова, и я
надеюсь, нам помогут. Дети должны увидеть вашу страну своими глазами и жить в дружбе,— добавила она.— Им заступать после нас.
В войну Яна была связана с Сопротивлением, а это означало: смерть за каждым углом.
— Танки с красными звездами принесли мне жизнь,— сказала Янина. И неожиданно спросила: — Вы были в Освенциме? Я кивнула.
Янина приехала туда сразу же после освобождения, и хотя людей в лагере уже не было, все еще сохранялись приметы той немыслимой жизни, которой жило это ужасное место пять последних лет. Темнела Стена смерти во дворе 11-го корпуса. Там расстреливали и заключенных лагеря и тех, кого привозили из других районов Польши. На виселице, в центре лагеря, еще раскачивался обрывок веревки.
И посреди этого ада стоял, по-прежнему утопая в зелени, дом коменданта лагеря штурмбанфюрера СС Рудольфа Гесса. Дом, где он жил с женой и двумя детьми.
Прямо от этого дома Янина пошла к крематорию. Она стояла и смотрела на печи, на их разинутые пасти и думала: «В которой же из них сожгли моего отца? В этой? Или в соседней? Или в той, крайней?..»
Когда в Берлине поймали бежавшего Рудольфа Гесса, бывшие заключенные Освенцима и все, кто верил в справедливость, потребовали его казни там, где некогда он сам был палачом. И Гесса привезли в Освенцим. В присутствии тысяч людей его повесили на той же самой виселице, на главной площади лагеря.
Нынешний Вроцлав — самый молодежный город Польши. Около половины его 500-тысячного населения родилось после войны.
Город студентов и ученых. В восьми вузах Вроцлава учится 20 тысяч молодых людей.
Не случайно именно в этом городе нашла свое начало и молодая для Польши электронная промышленность. Вроцлавские инженеры разработали отечественные модели электронно-счетных машин, и завод «Эльвро» с успехом выпускает их на экспорт и для внутреннего пользования.
Среди талантливых конструкторов на «Эльвро» отличают инженера (и депутата сейма) Алицию Куберскую. Она из той плеяды первых, кто десять с небольшим лет назад начинал «вроцлавский электрон».
Впрочем, Куберская далеко не единственная женщина на «Эльвро». В какой-то мере задача использования женского труда была заложена в проекте
предприятия: такова специфика производства, требующая от рабочих исключительной собранности и чутких, легких пальцев. Они особенно нужны в цехе, где собирают «память машины».
Входишь в этот цех, и кажется, будто попал в научную лабораторию. Обилие воздуха, света, цветов и такая тишина, что хочется ходить на цыпочках. Девушки в белых халатах сидят за аппаратами, напоминающими микроскоп... На столах лучших бригад социалистического труда — имени Ванды Василевской, Молодой гвардии, Розы Люксембург, крейсера «Аврора» — вымпелы за успешную работу и белые лилии.
Еще больше женщин — 600 человек — работает в другом цехе, на сборке радиотелевизионных элементов.
Как раз у «телевизорщиков» меня и познакомили с мастером смены и председателем цехового комитета профсоюза Яниной Вожняк, черноволосой, черноглазой и — сразу видно — энергичной женщиной.
В год 100-летия Владимира Ильича Ленина в коллективе цеха началось соревнование бригад за почетное право называться Ленинской; здесь ввели обычай, проверяя выполнение социалистических обязательств, «ходить друг к другу в гости» всей бригадой, чтобы посмотреть, у кого какой порядок на рабочих местах. А к 8 Марта мужчины цеха удивили весь «Эльвро»: они подарили женщинам уютную комнату отдыха.
А разве хоть одну из них мать пустила бы в вуз лет пятнадцать назад? — Янина даже приостановилась.— Да никогда! «Незачем,— сказала бы.— Все равно выйдешь замуж и сядешь дома». А нынче и мамы начали рассуждать иначе: их дочкам диплом, оказывается, необходим. Они должны быть
самостоятельными.
По данным статистики, в Польской Народной Республике среди молодых специалистов, имеющих высшее образование, в настоящее время женщин больше, чем мужчин.
Гданьская верфь ошеломила меня грохотом и лязгом металла, шипением пара, множеством непонятных и незнакомых звуков. Огромные строения — будущие корабли — все в лесах, стояли в сухих доках, словно разинувшие пасти киты. Люди рядом с ними были не больше муравьев. Где-то здесь, в одной из этих громадин, трудится и Ирена Островская...
Ирена оказалась невысокой, ладной женщиной. В рабочем комбинезоне она выглядела почти девочкой. Просто не верилось, что вот уже 20 лет работает электросварщицей. И в холод, и в жару, и на ветру, и в дождь. И все время на верфи имени Парижской коммуны. Ей, одной из лучших сварщиц верфи, доверяют самую ответственную работу. У нее много орденов и медалей, она пользуется всеобщим уважением, ее избрали членом Всепольской лиги кобет. А в прошлом году Ирена удостоилась особой чести — ей доверили почетную роль крестной матери самого крупного судна, построенного на верфи,— сухогруза «Июльский манифест» водоизмещением в 55 тысяч тонн.
Народу собралось тогда тысячи. Приехали гости из Варшавы. Оркестр играет марши, люди довольные, смеются, шутят: еще бы — их детище отправляется в путь!
Ирене дали в руки топорик и попросили перерубить канат, который удерживал бутылку шампанского. Это легко сказать — перерубить канат! А если он не поддается?
То ли топорик попался тупой, то ли рука дрожит? Ирена ударила раз — канат только дрогнул. Ударила снова — опять бутылка не сдвинулась с места. А вокруг тишина такая, что слышно, как шлепает вода о причал.
И вспомнился Ирене ее первый рабочий день, в 51-м это было. Как же дрожала у нее рука, когда она, деревенская девчонка, в домашнем беленьком, в горошек платочке, клала свои первые, еще неуверенные огненные стежки!
Островская решительно тряхнула головой и в третий раз с силой ударила по канату. Раздался звон разбитого стекла, струя вина с шипением обдала нос судна. И тут же грянула музыка. Со всех сторон крики «Ура!»... Медленно, чуть качнувшись, корабль двинулся со стапелей. «Счастливого тебе плавания!» — прошептала Ирена.
Они отправились вместе в первый рейс сухогруза. Пять месяцев ходила Островская на этом судне вокруг света. Первый рейс — право крестной матери.
...Женщины народной Польши — Ирена Островская, Янина Адамская, Алиция Куберская, Янина Вожняк... Я видела женщин у станков завода «Замех», что выпускает турбины, и в сборном цехе «Жерани», где каждые пять минут с конвейера сходит польский «фиат», и на металлургическом заводе имени Костюшко, и в цехах комбината «Родомкож».
Женщины — среди строителей городов. Великолепный новый жилой район Варшавы, который называется «Сады Жолиборске», создан по проекту Галины Скибневской — архитектора, ученого, профессора Варшавского политехнического института, заместителя председателя сейма Польской
Народной Республики.
Женщины работают ведущими инженерами, швеями, крановщицами. Они растят хлеб, снимаются в кино. Самое гуманное учреждение в стране — Институт матери и ребенка — возглавляет профессор Кристина Божкова, на счету которой 75 научных работ.
Почти 4 миллиона из 10 миллионов человек, занятых в народном хозяйстве Польши, составляют сегодня женщины. И это одна из знаменательных примет того, что свершилось в стране за годы народной власти.
Перед отъездом я пошла в парк Лазенки. Мне захотелось «поговорить с Шопеном», как это делают многие варшавяне, когда им надо поразмыслить, обдумать что-то, разобраться в самих себе. «Пушками в цветах» называют в Польше музыку гениального композитора. Да она и впрямь поднимает людей, укрепляет человеческие сердца.
Когда фашисты пришли в Варшаву, они уничтожили памятник Фредерику Шопену и запретили исполнять его произведения. В те времена собираться на тайные домашние «Шопеновские концерты» было мужественным и опасным делом.  Теперь в Лазенках, у подножия памятника, каждое воскресенье лучшие пианисты страны исполняют дорогие всему миру мазурки и полонезы великого музыканта.
Тихо и торжественно в парке. Ковер алых роз устилает дорогу к Фредерику Шопену. Он сидит подле своей любимой вербы и слушает ее ласковый шепот... А вокруг — группами и в одиночку — устроились на скамьях его гости. Здесь не хочется говорить. Здесь властвуют раздумья. Музыка Шопена снова служит народу, служит Польше, которая строит большой социалистический дом.

Работница № 10 октябрь 1971 г.