Они ехали молча в ночной тишине
по широкой украинской степи...
Почти все было, как в той давней комсомольской песне. Распахнутая украинская степь летела под ноги горячим коням, ветер захлестывал полы шинелей, и к вечеру все тело нализалось свинцовой усталостью.
Когда они медленно, степенным шагом въезжали в очередной городок или село, то-то приваливало счастья ребятне! Непонятным образом информированная, молниеносно налипающая вихрастая толпа ошарашенно глазела на живых, настоящих красных конников. И буденновки звездастые! И тачанка с «максимом»!
Женщины, будто сговорившись, бежали в хаты и тащили запотевшие кринки с молоком. А старики смотрели на отряд из-под корявых ладоней сурово и требовательно — наверное, видели сейчас в степном мареве, в беспокойном всхрапывании разгоряченных коней собственную далекую юность...
— Такое было чувство... Нет, я и рассказать не сумею.
Катя Карнаух, глазастая, худенькая, мало похожая на третьекурсницу сельскохозяйственной академии, роется в своем рюкзаке, выхватывает одну за другой фотографии:
— Проводы в поход. Неважные снимки, а все равно видно, как торжественно. Правда? Это мы в честь комсомольского юбилея придумали — трехсоткилометровый конный переход... Вот памятник в селе Боярка. Средства на него заработали сами...
А тут Николай Островский работал. Та самая узкоколейка — помните, в «Как закалялась сталь»?
Соседки Кати Карнаух по палатке заинтересованно и несколько ревниво прислушиваются к ее рассказу. То и дело вклинивается в разговор: «А вот у нас...», «А наши»... Каждой есть о чем поведать: о памятнике ли, воздвигнутом на месте подвига отцов; о новых ли именах, высеченных на плитах братских могил, прежде безвестных; о встречах с зачинателями колхозов, ударниками первых пятилеток; о помощи семьям погибших; о новых музеях, новых торжественных ритуалах...
Да мало ли о чем могут рассказать искатели — участники похода по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа!
Просторный палаточный городок под Киевом показался мне похожим на шумный, многолюдный перекресток. Здесь пересеклись сотни, тысячи дорог и тропинок, по которым прошли, проехали, проплыли, пролетели за год молодые следопыты страны.
А еще лагерь IV Всесоюзного слета — залитый слепящим солнцем брезентовый лагерь под соснами, веселый, белозубый, песенный, гитарный, подтянуто-четкий лагерь показался мне похожим на огромное комсомольское собрание поколений.
Повестка дня: отчет советской комсомолии за все 50 лет ее существования.
И рядом с сегодняшними парнями и девчатами присутствуют на этом общем комсомольском собрании ветераны. Среди почетных, гостей слета —
шахтеры Алексей Григорьевич Стаханов и Кузьма Антипович Северинов, запевалы движения пятисотниц Мария Софроновна Демченко, прославленный снайпер Людмила Михайловна Павличенко и многие другие.
Присутствуют на собрании и те, о ком взволнованно рассказано в рапортах и отчетах искателей. Те, кто смотрит на нас со стендов, длинными шеренгами растянувшихся по лагерю. Комсомольцы с правом самого решающего голоса — они так и остались навеки молодыми...
На общем комсомольском собрании я вижу Марию Захаровну Щербаченко.
...Фашисты держались за Днепр бешено: это был последний крупный водный рубеж на территории нашей страны, и им отчаянно хотелось зацепиться за него.
В темноте, раздираемой шальными автоматными очередями, тринадцать наших бойцов форсировали реку. Лодка уткнулась в мель. Прыгали один за другим в сумрачную холодную воду и тихо, стараясь не плеснуть, шли к берегу. Рядом с товарищами шла Маша, юный санинструктор роты...
— Ну все, думаю, Днипро за нами. Назад дороги нет,— рассказывает Мария Захаровна.— Фрицев застали врасплох, выбили их с высоты, укрепились.
В жизни каждого человека, наверное, выпадают дни, которые помнишь потом всегда. До чего длинным, до чего нескончаемым показался Маше тот огненный день на приднепровской круче!
Они перестали считать фашистские атаки. А патроны на исходе.
Командир роты Зульфу ар Наджахов собрал всех, кто остался в живых:
— Какие будут предложения?
— Стоять насмерть...
Ночью подоспело подкрепление. А на рассвете снова бой. И снова санинструктор переползает от одного раненого к другому, стараясь не замечать надсадного визга пуль, не думать о смерти.
В боях за Киев Маша вынесла из-под огня 166 солдат и офицеров. Ей было присвоено звание Героя.
...Мы беседуем с Марией Захаровной в сквозном сосновом перелеске, за судейским столиком. Тут проходит трасса военизированной эстафеты «Готов к защите Родины». Девушки торопливо накладывают «раненым» шины, струятся в быстрых пальцах снежные бинты.
Судья придирчиво поглядывает на секундомер, поправляет, советует. И волнуется, болеет за каждую команду, как за свою.
Закончив дистанцию, девчата возвращаются к нашему судейскому столу, просят Щербаченко сфотографироваться с ними, прикалывают ей значки на память. Она улыбается перед объективом, а потом тихо и устало говорит мне:
— Больше всего на свете хочу, чтобы они не увидели в жизни настоящих раненых...
Я привезла сыну в подарок ржавую гильзу от патрона, со скомканным краешком, плотно забитую песком. Нашла ее на мели у самого берега, где разворачивалось одно из интереснейших событий слета — «малая операция Днепр».
Сын мгновенно определил, что гильза — автоматная, и даже назвал мне марку автомата (наверное, действительно воинские задатки у мужчин с младенчества). Ржавая гильза примостилась рядом с другими сокровищами — обрывком пулеметной ленты, который я привезла как-то с Витебщины, и двумя спекшимися осколками с Мамаева кургана. Их я искала чуть ли не полдня — израненный курган сплошь зарос сочной аккуратной травой, и
лишь на сдвинутом бульдозером краю воронки угрюмо проглянули кусочки бурого, некогда смертоносного металла. Она прячет свои следы, война.
Она уходит от нас все дальше и дальше, вот ушла уже на возраст целого нового поколения. И среди делегатов слета — подавляющее большинство тех, кто уже не застал бомбежек, не помнит голода, не знает, каково это — терять на войне отца.
Так почему же вновь и вновь молодежь обращается мысленно к тем далеким, к тем героическим дням?
Здесь не просто любознательность, свойственная возрасту. Не просто азарт следопытов. Благодарность тем, кому мы обязаны сегодняшним счастьем.
Ответственность перед их памятью.
♦ ♦ ♦
На общем комсомольском собрании поколений я вижу двух белорусок — сестер Веру и Машу Дмитрукович. Вера внешне постарше, посерьезнее, у Маши милое застенчивое лицо, стриженые волосы.
Родная деревня сестер Смоляны затерялась в брестских лесах. С первых же дней оккупации в Смолянах возникло комсомольское подполье. Подполье организованное, боеспособное, отчаянное. Оно объединяло сорок человек. А во главе встала Маша Дмитрукович.
Подпольщики собирают продовольствие и теплую одежду для партизан. Ходят по окрестностям, слушают, запоминают, высматривают. Один фашистский эшелон летит под откос, второй, пятый...
Бережно заглаженный на сгибах тетрадный листок:
«Граждане Советской Белоруссии! Уже год, как вы живете в фашистском аду, испытывая на себе ужасы средневековья. Вы с нетерпением ждете дня своего освобождения. Вы ждете не напрасно. Красная Армия перешла от обороны к наступлению. Она идет вперед на Запад. Братья и сестры, партизаны и партизанки! Повсеместно взрывайте мосты, железные дороги, склады, разрушайте средства связи, уничтожайте живую силу врага!»
Удивительная это штука — подлинность.
Представляю, как замерли ребячьи сердца, когда из сундука или из какого-нибудь заветного ящика достали им этот тетрадный листок. Листок, который в черные дни принес сюда дыхание Родины. Листок, за передачу которого, равно как и за его хранение, грозила немедленная лютая смерть.
А ведь сохранили! Вот он, можешь потрогать своими руками...
По крупицам, по черточкам собирали ребята из Пружанской средней школы № 1 сведения об организации. Беседовали со Степаном Филипповичем Потерухой, секретарем подпольного райкома партии. Ходили по деревням, из избы в избу. В одной им подарили записанную карандашом сводку Совинформбюро, в другой погнутую алюминиевую кружку, вроде бы принадлежавшую сестрам Дмитрукович. А в третьей и вовсе неоценимая находка — комсомольский значок Маши.
...Ты идешь по следам мужества. Вот сюда, в эту избу пробралась Мария для встречи с партизанами. К этому окошку метнулась, заслышав внезапный треск мотоциклов. Немцы! Мария сдергивает с гвоздя передник, мажет руки сажей, гремит у печи ухватами.
— Дочь,— кивает на нее хозяин дома, партизанский связной.
И ты явственно, будто это было с тобой, видишь, как бесцеремонно рассаживаются фашисты за столом, как один из них небрежно отпихивает сапогом котомку Марии, не подозревая, что в ней — листовки и патроны. Ты слышишь, как фрицы нахваливают стряпню молодой хозяюшки, и та стеснительно улыбается. Вот она подбрасывает в печь дрова. Холод, пускай гости отогреются. Густющий дым валит среди бела дня из печной трубы. Что-то здесь не так, печи в деревне обычно топят с утра.
Да это же партизанам знак — не приближаться...
...Ты стоишь на лесной поляне. Червонные листья шуршат под ногами, не по-осеннему яркое небо над головой.
Может, вон та сосна видела их — Машу и Веру Дмитрукович, видела их друзей, обнявшихся перед расстрелом? Их схватили в январе 1944 года, когда наши были уже совсем близко.
Не должна оставаться безвестной могила героев! По просьбе ребят останки подпольщиков перехоронили, и сегодня рядом с деревней Смоляны высится гордый обелиск.
Школьники же послали запрос о посмертном награждении участников Смолянского подполья. Запрос удовлетворен.
— Одно только осталось: раскопать, кто их выдал. А что тут предательство, по всему видать. Первое — арестовали сразу восьмерых. Второе — самую головку. Но мы раскопаем.
Валера Капорович говорит это убежденно. Темноволосый, лет шестнадцати, вихрастая челочка на сторону, голос ломается, и жмет он старательно на нижний регистр.
«Мы раскопаем»... Нет, не ради собственного любопытства. Ради восстановления исторической справедливости. Он, Валера Капорович, считает себя обязанным воздать должное героям и строго спросить с предателей. Он понимает, что это — дело важности государственной, и считает себя вправе им заниматься.
— А недавно наши наткнулись на тако-ое! Взрывать
фашистские поезда партизанам, оказывается, помогал... немец-железнодорожник. Представляете, против своих шел! Причем война-то катится все дальше на восток, Гитлер готовится в Москве парад принимать, а тут человек желает поражения своим. Наверно, коммунист был. Конечно, коммунист... Когда фрицы удирали, он остался. Любил одну нашу белоруску. Поженились. А после войны она вроде бы умерла, а его следы потерялись. Так хочется разыскать!
Звание у Валеры Капоровича солидное — председатель школьного клуба «Гвардеец». В клубе все честь по чести: и свой устав, и гвардейское знамя, подаренное воинской частью. Их музей на Всесоюзном слете был признан лучшим из школьных.
Действительно, музей великолепный, на слет ребята привезли с собой массу ценнейших документов, фотографий, вещей.
Но все-таки не любовно оформленные стенды, не обилие интересных подлинников потрясли меня. В конечном итоге ведь поиск ведется не ради поиска как такового. Да, это чрезвычайно важно: собрать редкие документы, пройти по дорогам славы отцов, записать рассказы очевидцев, которых все меньше, ибо время безжалостно.
Однако поиск может превратиться в пустоватое приключение детективного плана, в некую азартную погоню за количеством «тако-ого» материала, если в процессе поиска молчат ребячьи души.
А тут я увидела ребят увлеченных и ответственных. И лишь после того, как я познакомилась поближе с Валерой Капоровичем и другом его Сашей Шоленкиным, я поняла, какое место занял клуб в их жизни.
— В прошлом году я слышу, создается клуб,— рассказывает девятиклассник Саша Шоленкин.— А, думаю, ерунда какая-нибудь... Раньше в школе скучновато было, кончились уроки — оставаться и не тянет. А тут первый сбор. Задание: разузнать подробно обо всех своих знакомых, близких, родных... У меня мама партизанка, Доменика Федоровна ее зовут. Я ее рассказ хочу записать, а она отмахивается: «Да у нас же вся Беларусь
партизанила! Почему именно меня?» А самой приятно, я ж вижу. В школу ее потом пригласили, на встречу. Ну, я, конечно, горжусь — моя мама...
Вспомнилось: в добром фильме «Дом, в котором я живу» есть небольшой, но значимый эпизод.
Юный герой фильма, последний в доме из мужчин, тайком от матери относит заявление в военкомат. Подавленная внезапной новостью, мать распахивает в дверях руки:
— Не пущу!
А парень спокойно и ласково говорит ей:
— Мама, ты знаешь, что я тебя люблю. Больше, чем люблю — я тебя уважаю...
Человек любит мать и отца с младенчества, точно так же, как солнце и ласковую траву, как рябину у родного крыльца, уютную чистоту в доме. А вот уважение приходит только с пониманием. Взрослея, человек задумывается: каков он, мой отец? Что отдает людям моя мать? Какой след оставляют после себя мои родители?
И, строя собственную свою биографию, формируя собственный характер, ты обязательно равняешься на тех людей, которых уважаешь, будь это твои родные, знакомые, герои книг или земляки, с которыми ты встретился в походе. Прежде ты наверняка и не подозревал, что вокруг так много героев — и тех, кто отличился в бою, и тех, кто сумел поднять до высоты подвига свой повседневный, вроде бы будничный труд.
Учись разглядеть красоту человека. И помни: они многого ждут от тебя, впереди идущие поколения. Да, ты вырос в благополучное и относительно спокойное время. У тебя другие возможности. Но и спрос с тебя другой.
Сегодня на общем комсомольском собрании поколений ты слушаешь других. Пройдет немного времени — и следующее поколение уже по твоим делам будет определять для себя истинную красоту человека, с твоим характером будет сверять свой, еще только формирующийся.
Работница № 11 ноябрь 1968 г.