Первый раз я прочла «Педагогическую поэму» залпом. Неужели все это действительно так и было? Биографическая справка подтверждала: все правда. Каждая строчка поэмы и других книг А. С. Макаренко — это минуты, часы, дни, бессонные ночи — горе и радость его самоотверженной жизни. Биографическая справка ставила точку на апреле 1939 года. Его уже давно нет в живых, но педагоги и непедагоги, родители и неродители обращаются к нему за помощью, за советом.
И даже чудо из чудес: произведение, в самом заглавии которого стоит слово «педагогика», прочно вошло в круг чтения подростков, а они ведь постоянно испытывают перегрузку наставлениями.
Когда я, студентка педвуза, пришла к своему будущему подопечному, затвердив данную мне в детской комнате милиции характеристику: «Бьет в школе стекла, курит, злостно прогуливает»,— то на грубо сколоченной полке среди пыльных птичьих чучел и пустых бутылок увидела «Поэму».
— Саша, почему только она одна?
В нашем первом разговоре не были затронуты знакомые и привычно ожидаемые Сашей вопросы (почему хулиганит, почему пропускает уроки, знает ли, как вредно курить), мы говорили об этой единственной книге. И открылось одиночество мальчишки, над которым бились и школа и милиция, а отец над ним не бился, попросту бил. Хотя, как оказалось, именно отец в порыве пьяного раскаяния купил книжку да так и не притронулся к ней, а сын вот прочел. И я услышала самую короткую и самую страстную рецензию из всех слышанных и читанных мною:
— Если бы отец был такой или хоть в школе кто...
Несколькими годами позже,
на Сахалине, мои девятиклассники собирались вечерами, и я читала им вслух, чтобы всем сразу, и «Поэму» и «Флаги на башнях». Не без учительской ревности я замечала в ребятах зависть к мужественной, интересной жизни их сверстников рядом с таким человеком, как Макаренко.
...С ребенком в дом входит особенная жизнь. Всем хочется видеть своих детей счастливыми, в чем-то лучшими, чем мы сами.
Как сделать, чтобы рядом вырастала гордость твоя? И, что греха таить, даже зная, что нет готовых рецептов воспитания, прислушиваешься к всевозможным историям, приглядываешься к другим семьям:
— И что вы ему ответили?
— А наказали как?
— Ну, я бы этого так не оставил!..
Педагогические дискуссии возникают постоянно и везде - между соседями, сослуживцами, случайными попутчиками. Какие приводятся аргументы? Какие установки берут верх? Но есть же наука, педагогика, призванная отвечать на сто тысяч взрослых "почему". Откроем же Макаренко. А как вы думаете, Антон Семенович? И тут же слышу два голоса:
— Что, читать Макаренко? Увольте, я ведь не педагог...
— Макаренко? Собственно говоря, какая там особенная наука — беллетристика, да и все.
Педагогическая наука и творчество писателя — действительно близкая родня. Замечали закономерность? Все великие педагоги обладали художническим даром. Все великие педагоги творили поэмы. Они будили и чувства и разум, потому что чувства и разум — равные участники воспитания.
Есть в «Книге для родителей» глава «Дети и деньги». Описаны две сценки в двух семьях. Казалось, можно бы этих сценок не давать, а объяснить, как нужно приучать детей к бережливости, как внушать, что деньги заработаны трудом и тратить их следует аккуратно. Но Макаренко показывает, что даже такой разумный акт можно обратить в свою противоположность, если отец, дающий копейки на трамвай, на кино или на завтрак, подозрительно переспрашивает о цели расхода, выясняет, не завышена ли просимая сумма, всем своим видом дает понять сыну, что тот дармоед и отчаянный мот и вообще сидит у него на шее.
И долго у тех, кто читал это, стоит перед глазами жалкий, униженный мальчишка с пылающими ушами.
Макаренко открыл дверь в другой дом, и мы незримо сидим в кругу дружной семьи, где тоже разговор о деньгах между отцом и детьми. Совсем другой разговор... Милота, доверие, коллективная ответственность за семейный бюджет — какие-то они все в этой семье равноправные, что ли. Подольше бы побыть у них...
Что это, беллетристика? Да. Педагогика? Да. Настоящая педагогика всегда говорит образами, языком сочным, житейским. Она наука особая, выведенная из опыта народа и к народу же обращенная своими наблюдениями и выводами.
Каждый эту беллетристику-педагогику поймет и усвоит в меру своего жизненного опыта и возможностей. Макаренко умеет заставить думать над формированием личности, а это куда больше, чем воспитательный рецепт, выписанный на манер поваренной книги. Попробуем почитать:
"... разве можно не знать как мы должны воспитывать своих детей?" Это не самоуверенная фраза "удачливого педагога".
Собственным выстраданным опытом доказал Макаренко справедливость этих слов. Он вложил в них и большое доверие к родителям.
Что же нужно для правильного воспитания? Только любовь к тобою рожденному человеку и желание, не мимолетное, не время от времени, а постоянное, настойчивое и упорное желание идти рядом и чуть впереди.
«Воспитатель, будь воспитан сам»,— призывал Маркс. Макаренко развивает его мысль: «Если вы родили ребенка,— это значит, на много лет вперед вы отдали ему все напряжение вашей мысли, все ваше внимание и всю вашу волю. Вы должны быть не только отцом и шефом ваших детей, вы должны быть еще и организатором вашей собственной жизни, ибо вне вашей деятельности как гражданина, вне вашего самочувствия как личности не может существовать и воспитатель».
Мысль Макаренко глубже и шире простого поучения — будь хорошим, и дети будут такими же. Обратили внимание? «Все напряжение мысли и всю волю», не просто жизнь рядом со мною, любящим человеком: «Слушайся меня, смотри и делай, как я», но еще: «Будем расти вместе».
Личный пример, организация, «самочувствие» семьи, где есть дети,— вот тот нижний слой атмосферы, чем дышит ребенок.
Не будем кивать на отца, в сердцах выругавшегося утром, а вечером, поставив сына меж колен, объясняющего вред и бессмысленность мата. И не в том даже дело, что вы создадите себе жизнь с двойным дном: без ребенка можно, а при ребенке нельзя. «Есть какой-то приводной ремень, который должен соединять с этой игрой вашу прекрасную личность»,— писал Макаренко. И дальше: «Невозможно дать транспарант такого поведения в коротком виде, но все дело сводится к требованию: родители должны сами жить полной, сознательной жизнью гражданина Советской страны, а это значит, что и по отношению к детям они должны быть на какой-то высоте, но высоте естественной, человеческой, а не созданной искусственно для детского
потребления».
«Но он все равно не слушается!» Бессилие и тревога этого возгласа понятны. «Как же я его научу и тому и этому, коли все внушения от него как от стенки горох!»
Кажется, как далека эта распространенная ситуация от сложностей науки! Естественно подумать: наука ведь обобщает, а я, бессильная мать, и мой малолетний неслух — люди конкретные, и никакой Макаренко про нас знать не может. Но все-таки попробуем спросить его и в этом «частном» случае: «Воспитание детей начинается с того возраста, когда никакие логические доказательства и предъявления прав вообще невозможны, а между
тем без авторитета невозможен воспитатель. Наконец, самый смысл авторитета в том и заключается, что он не требует никаких доказательств, что он принимается как несомненное достоинство старшего, как его сила и ценность, видимая, так сказать, простым детским глазом. Все родители, у которых дети не слушаются, склонны иногда думать, что авторитет дается от природы, что это особый талант. Если таланта нет, то и поделать ничего нельзя, остается только позавидовать тому, у кого такой талант есть. Эти родители ошибаются. Авторитет может быть организован в каждой семье».
Я обрываю здесь речь Антона Семеновича. Я знаю, вы заглянете в «Книгу для родителей» для того, чтобы проверить себя, утвердиться в своей правоте или... пересмотреть свои позиции.
Вы найдете там то, что можно назвать методикой овладения секретом родительской власти, а история «гражданского крещения» трехлетнего Васи Назарова, рассказанная Макаренко, может быть, заставит вас другими глазами посмотреть на «уличную жизнь» ваших мальчишек и девчонок и на свое место в этой сложной жизни.
Разговор о семейном воспитании — это всегда интимный, глубоко личный разговор. Само собой, что в школьной-страде нашей большую тревогу и волнение несут именно родительские собрания.
Вот и на этом родительском собрании, когда основные рифы я считала пройденными, меня остановила мать Юры Н. (все уж расходились) и сказала:
— Что ж, все, что тут говорили, верно. Да говорил-то кто?
У них у всех семьи нормальные. А заметили, кто из матерей молчал? Вы ведь знаете, что Юрин отец нас оставил недавно, о каком же здесь семейном коллективе толковать? Он да я...
Да, мне было известно, что в самую сложную для юности пору Юрка был брошен отцом. В самую ответственную пору, когда каждый из родителей держит экзамен перед взрослеющим сыном или дочерью. Когда сын или дочь негласно ставят нас под прицелом вопроса: соответствуешь ли ты, отец или мать, моему детскому представлению о тебе? Выдерживаешь ли сравнение с другими, и в твою ли оно пользу?
Как они вели себя, его родители, когда рвали свои отношения? Что видел, что думал о них Юрка?
Понимаю, что такие семьи — действительно особая статья, вернее, не семьи, а дети в этих семьях. Слов нет, перед матерями (а это большей частью матери) в разрушенной семье возникает множество проблем, иногда трагичных в своей кажущейся безысходности.
На страницах «Книги для родителей» живет Евгения Александровна, которую муж бросил с двумя детьми. Ушедшая в свои переживания, она стоит на пороге новой трагедии — потери детей, своего влияния на них и потери их уважения к себе. Многое приходится пересмотреть ей в своих жизненных позициях, но главное — гражданская и женская гордость — помогает ей вновь обрести уверенность в себе и этим вернуть уважение собственных детей.
Часто приходилось сталкиваться Антону Семеновичу с последствиями распада нормальной некогда семьи: отряд трудновоспитуемых детей в колониях пополнялся большей частью из этого резерва. Поэтому в книгах его настойчиво звучит: «Хорошо своего ребенка воспитать может каждый человек, если он этого действительно захочет, а кроме того, это — дело приятное, радостное и счастливое. Совсем другое — перевоспитание. Перевоспитание требует и больше сил, и больше знаний, и больше терпения, а не у каждого родителя все это найдется. А кроме того, работа перевоспитания, переделки, это работа не только более трудная, но и горестная. Такая работа даже при полном успехе причиняет родителям постоянные огорчения, изнашивает нервы,
часто портит родительский характер». Это — предостережение для тех из нас, кто, нянча младенца, откладывает воспитание на потом.
Собрали мы в школе родителей, чтобы обсудить, как отметить получение ребятами паспортов, и незаметно перешли к более отвлеченным темам. Общая вначале, беседа разбилась на ручейки, и вот слышу разгоряченные нотки:
— Вы думаете — дети, они для собственного удовольствия?
— А почему бы и нет?!
Что скажет по этому поводу Антон Семенович?
«Вы, наверное, наблюдали такую картину: по улице идут отец с матерью, ребенок разряженный, и по выражению глаз родителей видно — ребенка вывели, чтобы похвастать. Для них это игрушка, которой можно похвастать. Разве отец, который вызывает ребенка при гостях, чтобы заставить его остроумно отвечать на вопросы, не из тщеславия делает это? Особенно часто это у матери бывает: похвалиться своим ребенком, доставить себе удовольствие. А на самом деле ребенок ничего не стоит, потому что избалован».
И даже если он стоит. Оглянитесь в радости своей. Не от этой ли «любви для себя» быстро отцветает искренность, непосредственность и даже честность наших ребятишек? И не на постоянный ли наш вопрос отвечает Макаренко: «Почему люди здравомыслящие, которые могут хорошо работать, учиться, даже получившие высшее образование, значит, с нормальным разумом и способностями, общественники, которые могут руководить целым учреждением, ведомством, фабрикой или каким-нибудь другим предприятием, которые умеют с очень разнообразными людьми поддерживать нормальные отношения и товарищеские, и дружеские, и какие угодно,— почему эти люди, столкнувшись со своим собственным сыном, делаются людьми, неспособными
разобраться в простых вещах? Потому что они в этом случае теряют тот здравый смысл, тот
жизненный опыт, тот самый разум, ту самую мудрость, которую они накопили за свою жизнь.
Перед своими детьми они останавливаются как люди «ненормальные», неспособные разобраться даже в пустячных вопросах. Почему? Оказывается, единственная причина — любовь к собственному ребенку. Любовь — это самое великое чувство, которое вообще творит чудеса, которое творит новых людей, создает величайшие человеческие ценности. Если точно обозначить наш вывод, то придется просто и прямо сказать: любовь требует какой-то дозировки, как хинин, как пища. Никто не может съесть десять килограммов хлеба и гордиться тем, что он так хорошо поел. И любовь требует дозировки, требует меры».
На моем экземпляре «Книги для родителей», на титульном ее листе, автографы — фамилии прочитавших эту книгу пап и мам моих учеников. Долгая, долгая жизнь у Антона Семеновича: тот, с кем соотносят свои мысли живущие потомки, продолжает оставаться в человеческом строю. Уверена, что и вы оставите свои автографы на книге Макаренко и вы оцените чудесное свойство Антона Семеновича — учить не поучая. Он предлагает соучастие в счастливом воспитательском труде, если вы имеете в виду определенную цель — воспитать прекрасного сына своего и прекрасного сына Отечества.
Л. НИКОЛАЕВА, учительница
Работница № 04 апрель 1968 г.