Архиварий-Ус

Она сгребла разложенные на столе бумаги, захлопнула окно.
— Побежали? Мне хочется их  проводить: давние друзья.— Закрывая дверь, спохватилась: — Я же могу с ними послать что-нибудь родственникам...
Мы выскочили на улицу, задыхавшуюся от зноя, уставшую от пронзительных звонков трамваев, фырчания «МАЗов».
На лотках продавали помидоры, морковь, кабачки.
— Смотрите, скумбрия! — потащила она меня за руку.— Такое только в Одессе.
В длинных ящиках, стоящих прямо на тротуаре, лежали голубые рыбы. С тигровыми полосатыми спинами, серебряными боками. Будто только что вынырнули из соленой морской глубины.
— Вот был бы одесский подарок! Товарищи! Разрешите мне, пожалуйста, без очереди. Очень спешу к поезду...
— Нема дурных! — Толстая женщина в ярком полосатом платье придвинулась к весам.— Три кило мне... Ишь какая бойкая!
— Правильно, не пускайте,— подняли голос в «хвосте».
— Ладно, пошли,— тронула она меня за локоть.
И вдруг продавщица, молоденькая девушка со взбитой, как суфле, огненной прической, вырвала у моей спутницы из рук целлофановый пакет:
— Господи, что за люди! — и начала с досадой кидать в него рыбу.
— Права не имеете! — взорвалось полосатое платье.
— Она-таки пролезла! — тот же раздраженный голос в «хвосте».
— Да хватит вам!
— Чего хватит?! Чего хватит?! Таких воспитывать надо. Таким пролазам легко живется!..
До чего равнодушно, просто так, взяли и швырнули в человека ком черствости. И тут же я поймала себя на том, что в другое время, наверное, не обратила бы на это внимания. Подумаешь, инцидент! Очередь да еще жара... Но рядом стояла ОНА. И все, что говорили люди из очереди, так не вязалось с ней, с ее отношением к человеку, к его жизни, горестям, радостям и жизненным мелочам...
Екатерина Алексеевна Петлюк заведует районным загсом. «Запись актов гражданского состояния» — так официально — не подступись. А по какому поводу идут сюда люди?
Появился на свет новый человек — и прибегает сюда его отец со своей радостью и неизмеримой гордостью: две недели назад в 6 часов 15 минут увеличилось население земного шара. А вот порог этого дома перешагивают двое.
Рождается семья. Если бы не существовало раз навсегда утвержденных анкет, можно было бы просто записать в толстой, как альбом, книге: «Сегодня гражданин Икс и гражданка Игрек, самая красивая, самая добрая и ласковая (это просил отметить Икс), счастливы. Они уверяют, что этого счастья хватит им на всю жизнь».
Открывается дверь, и входит поникший от горя человек. У него не стало отца. Жил, жил — и вдруг нет его.
А близких, может быть, впервые, больно терзает вечный философский вопрос:  «Зачем жить, если вот так, в один миг, может все кончиться,  оборваться?»
И если человек, которого не стало, был Человеком, то они находят ответ:  «Жить — чтобы остались после тебя твои дети, крепкие, жилистые акации, которые ты посадил на улице, дороги, которые ты проложил, отутюжил, чтоб не задерживали движение».
Вот в какие дни люди открывают двери этого дома.
Загс Ленинского района Одессы находится на Пересыпи, на шумной Московской улице. Пройдешь под Пересыпским мостом, перешагнешь через
железнодорожные рельсы, ведущие в порт, а потом прямо по улице, мимо школы, аптеки. Маленький старый дом, увитые плющом окна.
— Куда?! — зашикали на меня в приемной, когда я подошла к кабинету заведующей, будто совершалось святотатство, но я все-таки вошла...
— Вега, у вас будет нелегкая жизнь.
Сейчас вам трудно расстаться с ним даже на день. Ведь трудно, да?
Вега незаметно спрятала руку в широкой ладони жениха.
— А через несколько дней он уйдет в море на целых три месяца. Потом на полгода и дольше. Нужно научиться ждать. А вы. Юра, вы верить умеете?
Ну, смотрите. А то начнутся придуманные обиды, ссоры... Желаю вам только счастья!
Екатерина Алексеевна поднялась из-за стола. В кремовом чесучовом костюме с орденскими ленточками на груди она была строгой и подтянутой.
— «Именем Украинской Советской Социалистическом Республики...»
Не звучал светлый торжественный Мендельсон, как во Дворце бракосочетаний. И не было парадных лестниц и залов. Но было все очень приподнято.
И не появилось скованности, которая наступает почти всегда после такой минуты.
Вегу и Юру поздравляли. Друзья острили. И Екатерина Алексеевна тоже шутила, смеялась, открывала шампанское.
— Молодожены, а где вы будете жить? У родителей? Вега, только чтобы не было ссор со свекровью. Вы ведь не забудете, что она родила вашего мужа, вырастила и любит его не меньше, чем вы?
Вега, тоненькая, напряженная, порывисто обняла ее. Золотистая голова прижалась к седой.
— А знаете что, ребята, через двадцать пять лет, в день серебряной свадьбы, зайдите в загс, в наш или любой другой. Поздравите молодоженов,
которые сейчас еще, вероятно, не родились, ну и, наверное, сможете уже в те времена поучить их уму-разуму. Ну, а теперь идите. Счастливо! Юра, держите же за руку жену. Крепче!
Стало очень тихо. И даже бесконечный поток машин за окном оборвался. Прошелестел ветер, помел по улице шуршащие лепестки белой акации.
В этом году акация цвела поздно и бурно. До конца июня по вечерам наплывал на город ее дурманящий запах.
...В дверь входила новая пара. Присела на кончик стула невеста. С деловым видом начал отвечать на вопросы жених.
Я так и не уловила того момента, когда церемония перестала быть церемонией. Они уже рассказывали Екатерине Алексеевне, что завтра утром уезжают
в деревню, к родителям невесты. Конечно, мама их очень ждет. Вареники с вишнями? Будут. Там, в деревне, речка. Можно ловить рыбу, бродить по лесу. Только им обоим нужно готовиться к экзаменам. Да, учатся в вечернем институте...
Человеческое обаяние... Почему у одних оно напрочь отсутствует, зато переполняет других? Что это за свойство? Из чего оно складывается?
Я сижу и во все глаза смотрю на Екатерину Алексеевну. У нее хорошая прическа —задорная, короткая стрижка.
Хорошие глаза — серые и добрые. Мягкая улыбка. Но разве будешь человеку, которого встретил первый раз в жизни, выкладывать так много о себе лишь за красивую улыбку? Нет, это случается, когда почувствуешь, что ты этому человеку симпатичен, что он хочет действительно о тебе все знать, что ему все интересно... Мне кажется, назначая кого-то заведовать загсом, нужно непременно проверить: обаяние — плюс или минус? Мы собирались с ней уходить, как вдруг раздвинулись нити плюща за окном. Взгромоздилась на подоконник сумка с батонами, стеклянный сифон с пузырящейся водой. Появилось сияющее лицо женщины.
— Здравствуйте! Водички хотите? Холодненькая! А вы меня помните? Ну да, год назад вы Светку нашу расписывали.
Скоро опять к вам нагрянем: Светка вчера родила. Парня!
За восемнадцать лет Екатерина Алексеевна зарегистрировала тысячи браков и тысячи рождений. Нет, она, конечно, не помнит всех, кто за эти годы приходил к ней. Но ее часто останавливают на улице неизменным:
— Вы нас помните?
А многих она действительно помнит.
Рассказывая потом о них кому-то из своих друзей, она всегда начинает со слов:
— Был у меня случай...
Ее случаев хватило бы на три романа.
Был случай...
В тот день у нее страшно болела голова, и она уже собиралась идти домой.
Вошел в кабинет посетитель.
— Мне нужно подать заявление на развод.
— Это не к нам. В народный суд.
А он вдруг замялся. Снял с головы шляпу, снова надел.
— Да вы садитесь, садитесь. Сюда, поближе. Почему вы решили разводиться? Сын ведь, наверное, уже большой?
Он встрепенулся:
— Откуда вы знаете?
От посетителя пахло водкой. Может, выпил с горя?
— Что же у вас случилось?
А ничего такого не случилось. Просто не хочет он жить с ней, и точка! Ноет, всем недовольна. А чего ей еще надо? В доме достаток, зарабатывает он дай бог! Не может подать ему ужина: видите ли, ей всегда хочется спать. «Не стучи, не греми». Он человек общительный, а она ругает последними словами его друзей. Точка! Заявление он уже написал...
— Ну что ж, дело ваше, только попытайтесь сначала посмотреть на все ее глазами. Она пришла с работы, еле донесла сумку с продуктами. Вертится на
кухне, убирает квартиру. Ждет вас. Строит планы. Поужинаем, может быть, сходим в кино. Час проходит, два... Она в третий раз подогревает ужин, выбегает в прихожую на каждый звонок... Волнуется: не случилось ли что? У нее начинает болеть голова. Она ложится. Тут являетесь вы. В грязных ботинках вваливаетесь в комнату. Опрокидываете стоящий на пути стул. «Тише,— просит она,— сын спит». Вы взрываетесь. Начинается ссора. Все это слышит проснувшийся сын. Пьете вы часто?
Посетитель опускает голову.
— Ну, а насчет друзей... Вы поймете когда-нибудь, что собутыльники и друзья не одно и то же. Совета хотите? Идите сейчас к жене и дайте ей слово,
что бросите пить. Не поверит? Правильно сделает. Я бы тоже не поверила. А вы докажите. Не захочет ждать доказательств? Ладно, если все это твердо, помогу. Давайте ваш адрес!
Наверное, месяца два прошло. Почтальон принес открытку:
Получила зарплату, пошла в магазин и истратила половину на часы. Одному своему другу. Он сегодня окончил училище, будет теперь рабочим, плотником на корабле. Вырос парень... Вот она и решила на радостях сделать ему подарок.
Мать у Володи умерла. А отец такой, про которых говорят: что есть — что нет.
Воспитывала его бабушка. И Екатерина Алексеевна часто забегала к ним: «Ну как тут мальчик?» Устроила паренька в ремесленное училище. А потом Володя стал сам часто заходить к ней, прямо в загс. Сам показывал дневник, даже когда там были тройки (а за тройки она здорово ругала!). Почувствовал парень, что тетя Катя действительно очень болеет за него. И потянулся к ней. Как к матери, как к товарищу...
Был случай...
Услышала мельком, что в ее районе намечается золотая свадьба. Что «старики — чудесные люди. Самому-то уже семьдесят два, а он все еще работает.
С заводом не может расстаться... Сознательный человек»...
И она побежала звонить в завком завода, где работал «сознательный человек».
— Вы знаете, что у вас...
Когда села за стол вся семья: дедушка с бабушкой — на почетном месте, дочери, внуки,— пришла с завода делегация. Поздравления, подарки.
Я очень мало о ней рассказала, собственно, почти ничего. Я не рассказала о том, какой сильный она человек. В сорок с лишним лет (а здоровьем хвалиться не может) заочно училась, окончила университет. Одна — так сложилась судьба, что одна,— воспитала хорошего сына.
Я не рассказала о трудных задачах, которые она, как мне кажется, постоянно ставила перед собой, чтобы жить в полную силу, с полной отдачей. В восемнадцать лет, сразу после школы, пошла кочегаром на паровоз. Училась в аэроклубе. В первые дни войны ушла на фронт. Просилась в авиацию—не взяли: ростом не вышла. Так и сказали: «Малютка». А потом этим ласковым прозвищем назвали танк, на котором она воевала, маленький юркий «Т-60». Она прошла через ад Сталинграда, воевала на Курской дуге, форсировала Днепр, была трижды ранена и контужена...
В сорок четвертом о мужестве Кати Петлюк писала «Правда» и несколько раз «Красная звезда».
Мне она тоже рассказывала о войне.
Был случай...
Шел бой на южной окраине Сталинграда. Отбили несколько улиц. Наступило короткое затишье. Остановила танк у маленького полуразрушенного дома. Командир откупорил банку консервов: может, впервые за сутки удастся поесть. По танку кто-то постучал. Она открыла люк. Мальчишка, вымазанный землей, в ободранной телогрейке.
— Командир батальона просит вас зайти в дом.
В этом чудом уцелевшем доме было тепло. Здесь снова начиналась жизнь. Уже заклеена газетами дыра в потолке. На плите в чугуне кипела вода.
— Катя,— сказал командир,— нас приглашают на чай.
— Да, да, пожалуйста,— сказала хозяйка.— А может, помыться хотите?..
Щас, мигом.— Женщина опрокинула в таз чугунок с водой. Прикрыла на кухоньку дверь. Такое блаженство после долгих дней
боя! Женщина намылила ей спину, окатила чистой водой. А через пять минут Катя уже натянула на мокрую голову шлем и снова влезла в люк танка...
Она рассказывала мне это через двадцать с лишним лет: «Забыть не могу, так хочу разыскать ту женщину. Поехать в Волгоград и разыскать...»
Для нее это свято—человеческое тепло. Потому и сама раздает его без конца.
А я все-таки не могу никак забыть солнечную улицу и очередь за голубыми скумбриями. Всякий раз, когда я думаю об этом, мне кажется, что солнце
приближается ко мне вплотную и больно жжет щеки.