Двое рабочих разговаривали в поезде.
— Петр-то в партию подал...
— Чего это он? Вроде ничем, кроме своей выгоды, никогда не интересовался.
— Вот ради выгоды и вступать собирается. Надеется, место потеплее дадут.
— Для беспокойства, чтобы спать меньше,— шутливо ответил отец.— Сытого человека в сон клонит, а в партию вступишь —и уже не спится, совесть мучает: ты сыт, а есть ведь еще голодные на земле. Чем бы помочь им?
— А вот они говорят, что для корысти. Разве так бывает?
— Бывает, к сожалению,— уже без улыбки ответил отец.— Вступает для корысти, но вид делает, что тоже для народа. Только народ ведь не проведешь, он всегда видит, кто о себе печется, а кто о людях...
«В партию вступают для беспокойства... чтобы людям помочь...» Эти случайно услышанные слова о многом напомнили молодой доярке Вале Мосоловой.
Затих вдали шум поезда, увозя ее случайных попутчиков, а Валя никак не могла забыть их разговор, и мысли вихрем проносились в ее голове.
Работала Валя добросовестно. Все, что поручали, выполняла. Кандидатом в партию ее приняли, но... коммунист из нее получался пока неважный. Валя это хорошо понимала.
Началось все с пустяков. Валя считала, что мужу лучше не перечить, главное, чтобы мир в семье был. И не заметила, как от случайных прихотей: «Не ходи сегодня к подружке», «Сбегай за водкой» — он перешел к самодурству, замахнулся на самое святое.
— Не хочу,— заявил как-то, подвыпив,— чтобы на собрания ходила. Не бабское это дело! Сиди дома. Сына выхаживай, обеды готовь — хватит тебе работы!
Думала, спьяну сболтнул. Нет, и трезвый то же стал твердить. Пристыдила: ты же комсомолец, понимать должен. Не помогло. После каждого собрания— шум, крик, чуть не кулаки в ход пускает... Из семьи грозится уйти.
Испугалась Валя: а сын как? Сама не заметила, как спасовала: собрания стала пропускать, взносы с перебоями платить, а уж об общественной работе и не заикалась. Так, наверное, и покорилась бы самодурству мужа — мало ли женщин в селе живут служанками при детях и мужьях? — если бы не одна встреча.
Остановила ее однажды возле фермы ветеринарный фельдшер Камнева и сердечно начала расспрашивать, как живет, как сын. И не столько разговор с Валентиной Аркадьевной, сколько дела этой женщины заставили Валю задуматься, правильно ли она поступает.
Высокая, дородная, со спокойной улыбкой, ходила Валентина Аркадьевна по улицам села, как хозяйка.
— Валентина Аркадьевна, что-то Пеструха скучная.
— Комбикорма снова не привезли, поругали бы вы управляющего.
И Камнева осмотрит Пеструху, похлопочет о комбикормах, поспорит с начальством о задержке с ремонтом коровника...
— Валентина Аркадьевна всегда поможет,— часто слышала Валя.— И рука у ней легкая, и к людям уважительная.
Осмотрит Камнева больных животных, выпишет лекарство, а потом и за здоровых примется: как содержатся, каков рацион, соблюдаются ли правила санитарии? Управляющий отделением уж и не рад, что пригласил «на свою голову» беспокойного фельдшера.
— Ваше дело рога да копыта! — грубо заявил Камневой однажды управляющий.— Не лезьте не в свое дело!
— Я коммунистка! — возмутилась женщина.— И меня все касается. А если вы не хотите прислушиваться к добрым советам, то поговорим в райкоме...
— Сразу же и пугать! — ворчал управляющий, но все, что требовалось, сделал, не откладывая.
— Настойчивая,— одобрительно говорили про нее.— Партийная. За все болеет.
Валя с завистью слушала эти разговоры. Очень хотелось, чтобы и о ней хоть раз так же сказали.
А Камнева действительно все успевала, во все вникала и, где только можно, старалась помочь людям.
Вселили доярок сестер Труновых в недостроенный дом — без кладовой, без сеней, без крыльца.
— Подождите немного,— сказали.— Чуть освободимся, достроим.
Ждали-ждали женщины, а все не до них. Пошли напоминать. Снова отмахнулись — мол, и так проживете!
Узнала Камнева, возмутилась. Пошла к строителям.
— Поважнее дела есть,— говорят.
Отправилась к управляющему. И этому «некогда».
Ну и досталось же им от Камневой на очередном партийном собрании! Мигом нашлось время — достроили Труновым дом.
И еще одна история припомнилась.
Приехали в совхоз на работу городские девчата. Часть их поселили на Валином втором отделении. Началось все хорошо: выделили им домик, закрепили коров. Но вскоре по селу поползли слухи:
— Городские работать не умеют.
Бригадиру дерзят. Скажет: «Езжайте за свеклой»,— а они: «Мы вчера ездили, других посылай».
Особенно осуждали Тамару Федину.
«Не поставите группу в коровник — не буду больше доить! — передавали ее разговор с управляющим.— К чертовой матери и совхоз ваш и коров!..
Здоровье потеряешь — все равно спасибо не скажете!..»
— Ну и ну! — неодобрительно качали головами пожилые доярки.— Приехали помощнички! Возвращались бы уж к себе в город, пока коров не перепортили!
И сторонились городских, а те тоже в друзья не навязывались.
Бригадир видел в их поведении лишь нежелание работать.
— Комсомолки ведь! — шумел он.— Внушить бы им как следует, чтобы не подрывали дисциплину!
— Подожди, не кипятись,— урезонивала его Камнева.— Дай им привыкнуть, оглядеться...
Но однажды ей сообщили:
— Сдержала Федина обещание. Недоенные коровы стоят. С самого утра. Гнать надо за такие дела из совхоза.
«Пропадут коровы»,— забеспокоилась Валентина Аркадьевна и поспешила на ферму. Дело было осенью.
Хрустел под ногами прихваченный первыми морозцами снежок. Коровы бродили возле недостроенного база. Но что это? Из-за угла коровника
послышались звонкие удары струй о подойник и чей-то певучий, ласковый голос: «Гагарочка! У-умница! Стой, маленькая моя!»
Валентина Аркадьевна подошла ближе. Тамара доила коров. Пестрая Гагара громко вздыхала и, повернув голову, все норовила лизнуть девушку шершавым языком. Остальные коровы терпеливо ожидали своей очереди. Доить на улице было уже явно не по сезону, особенно если на плечах тоненькая телогрейка, а на ногах старые резиновые сапоги.
Вскоре доярка отставила подойник и запрыгала возле коровы, пытаясь согреться. Она стучала ногой об ногу, дула на покрасневшие пальцы.
Согревшись немного, ласково начала звать Рябиночку.
«Вот тебе и Тамара-грубиянка! — думала Камнева.— Разве же такая сможет коров оставить недоенными?..
А хотели «прорабатывать». Управляющего надо «прорабатывать», а не ее.
Как же так оказалось, что опытные, местные доярки все уже в помещении работают, а городских на улице оставили?»
На другой же день зашла Камнева к «городским». В неуютном домике без стола и стульев встретили ее девушки молчаливым вопросом: «Что?
Снова ругать пришли?»
Камнева ругать не стала. Присела на одну из коек и начала расспрашивать про жизнь. Девчата разговорились, и совсем в другом свете предстало все их поведение.
Нелегко городскому жителю привыкнуть к селу, к новой работе, к новым порядкам. Но особенно трудно привыкнуть к непорядкам, а их в совхозе еще достаточно.
Организация труда неважная, летом строители, бывало, не знали, что делать, а коровники остались неотремонтированными.
Красного уголка на ферме нет, а в Кочки в клуб после дойки даже на последний сеанс не успеть. Стоило бы на полчаса позже его начинать — и
все было бы в порядке. Но получилось, что никому до этого дела нет. Даже стол и лавки сколотить, и то не нашлось в селе мастера.
Много обид накопилось у девушек. Долго говорили о порядках на ферме, о том, как повысить удои, ввести график работы, оборудовать красный
уголок.
— А что вы сегодня ели? —спросила Валентина Аркадьевна на прощание.
Опустили девушки глаза. Оказалось, второй день как кончились у них деньги, на картошке сидят, а зарплата только дня через два будет. Всю дорогу до своего дома ругала Камнева Тамару, которую увела с собой.
— Как не стыдно, что за гордость глупая! Можно же прийти, сказать. Разве не помогут вам?
Усадила дома девушку за стол, заставила надеть теплые валенки, налила борща... Кто бы узнал в этой притихшей, послушной девочке «горластую», «задиристую» Тамару?
— Ох, и человек же Валентина Аркадьевна! — задумчиво сказала Тамара, вернувшись в общежитие с деньгами, маслом и овощами из погреба Камневых — Каждого как мать будто...поймет. Ну,Матери у Тамары не было давно, росла она в детском доме и слово «мать» употребляла редко.
А Валентина Аркадьевна, наскоро покормив ребятишек, направилась на центральную усадьбу поговорить с парторгом и директором совхоза о том, чем помочь девушкам...
«Неужели,— думала Валя, шагая со станции по дороге в совхоз,— и я такой не могу стать? Вот ведь тоже женщина, и ребят у нее трое — не один, а человеком живет, всем интересуется, партийную работу ведет да еще в институте заочном учится. Небось, ей муж не запретит на собрания ходить!»
Поднялась Валя на очередном партийном собрании и рассказала все как есть: почему от работы уклонялась, почему взносы не платила...
— Не могу мужа своего перевоспитать, помогите.
Сложная штука жизнь! Не всегда можно с уверенностью сказать, что поступил ты правильно, но когда Валя мысленно ставит на свое место Валентину Аркадьевну, ей почему-то кажется, что та сделала бы так же. И от этого становится спокойнее.
А. НУЙКИН
Совхоз «Московский», Кочновский район, Новосибирская область
Крестьянка № 10 октябрь 1961 г.