— Михаил Львович, в предисловии к одному из ваших сборников ваш учитель и друг П. Антокольский писал, что популярность, которую принесли Матусовскому лирическая и массовая песня, имеет и оборотную сторону: «нередко можно услышать и такой ответ на вопрос о поэте: «А, Матусовский... композитор... Как же, знаю...»
Это, конечно, гипербола, шутка, курьез. И все же, когда называют вас «поэт-песенник», не умаляет ли это хотя бы просто сумму всего созданного вами? Не вызывает ли чувства некоторой досады или даже горечи? Ведь песенные стихи — лишь небольшая часть вашего творчества...
— Зато самая любимая и дорогая. Конечно, с легкой руки фельетонистов «поэт-песенник» воспринимается порой чуть ли не иронически. Но я считаю это очень высоким и почетным званием, ко многому обязывающим.
Не смею себя даже сравнивать, но если вспомнить Кольцова, И. Сурикова, Исаковского, чьи песни стали поистине народными, то, как говорится, дай бог иметь такое имя — «поэт-песенник».
Песню почему-то относят к жанрам малым или легким, но без нее человеческую жизнь представить себе невозможно. История народа немыслима без песен, в лучших из них остаются следы Времени, его сгустки, слитки. Например, песни Великой Отечественной. Одна только строка «Враги сожгли родную хату...» — и ты сразу представляешь все лютые беды, навалившиеся тогда на наш народ. Или вот песня «Давно мы дома не были» — какая в ней бесконечная усталость от войны, тоска по дому, по нормальной человеческой жизни. Это весь 45-й год. Или «Где же вы теперь, друзья-однополчане?», в которой столько грусти о былом фронтовом братстве. Думаю, вообще нет ни одного значительного события в жизни народа, которое не отразилось бы в его песнях.
Коль скоро мы заговорили о песнях военной поры, то должен сказать, что мне они кажутся чудом. Они появлялись вроде бы в самое неподходящее для песен время, в самые трудные и тревожные годы. Но они настолько были значительны и в них было столько поэзии и чувства, что и поныне они волнуют, даже молодых людей, не знавших войны.
Эти песни стали классикой, вошли в сокровищницу музыкальной культуры нашего народа. В первые же дни войны возникла песня Александрова и Лебедева-Кумача «Священная война». Даже в одном ее припеве — «Пусть ярость благородная вскипает, как волна...» — схвачено, сконцентрировано настроение народа, все, чем жила тогда страна. А «Вечер на рейде» Соловьева-Седого и Чуркина, или «Песня о Днепре» Фрадкина и Долматовского, или «Дороги» Новикова и Ошанина, или «В прифронтовом лесу» Блантера и Исаковского — это все маленькие песенные шедевры, образцы настоящего высокого искусства. Тогда ведь не существовало телевидения и далеко не у всех было радио, но как быстро песни эти передавались из уст в уста ч и сразу становились известными в тылу и на фронте. Эти песни были выстраданы не только их авторами, но и всем народом.
— Вы как-то заметили, что судьба песни в принципе непредсказуема: получит ли она распространение, захотят ли ее слушать и петь люди, наперед сказать никому не дано...
— Действительно часто бывает так: вроде бы все удалось — и слова, и мелодия, а не поют. И тут никто не поможет, сколько бы раз песню ни пускали в эфир. К тому же путь песни к слушателю не всегда бывает гладок. Я человек немолодой и помню трудную судьбу многих песен. Как долго, например, у нас с Дунаевским не принимали «Летите, голуби, летите...». Говорили, что в песне о мире должны звучать чеканные, маршевые призывы, а она у нас получилась такая плавная, спокойная. Про песню «Школьный вальс» в одном музыкальном журнале было написано, что это совсем не советский школьный вальс, что в нем слышен звон офицерских шпор. А в свое время, рассказывал мне А. Сурков, многие из тех, от кого зависит судьба песни, считали, что строки его «Землянки»: «До тебя мне дойти не легко, а до смерти — четыре шага» — деморализуют советского воина.
Несколько лет назад на композиторских собраниях частенько ругали песню В. Харитонова и Д. Тухманова «День Победы». Ее критики всерьез заявляли, что песня эта с ее жизнерадостным, современным ритмом совершенно не отвечает священной теме Победы, даже противоречит ей. Но песня сама себя отстояла: люди, не имеющие высшего музыкального образования, вставали, слушая ее, вытирали слезы.
Какие в ней простые и трепетные слова: «Это праздник — с сединою на висках. Это радость — со слезами на глазах...». Надо низко поклониться авторам за такую песню. Особенно теперь, когда мы готовимся отметить праздник всех праздников — 40-летие нашей Победы.
— А где вы встретили его 40 лет назад?
— Этот день застал меня в Померании. Везде висели белые простыни и пододеяльники, пущенные на флаги. Бешено цвела сирень, и это казалось почему-то совершенно неуместным. Редактор газеты — я ведь прошел войну военкором — требовал, хоть кровь из носу, стихи в номер, посвященный победе (тогда это слово писалось еще с маленькой буквы). А я марал один за другим чистые листки блокнота и не мог написать ни строчки. Так все внутри перекипело и выгорело, так долго мы все ждали этого часа, так его долго «приближали, как могли», что все слова казались пустыми и немощными.
— Войне отдано центральное место в большой книге ваших воспоминаний «Семейный альбом». Она оттеснила на второй план и все, что было до нее, и все, что после...
— Война действительно перевернула все в жизни моей и моих сверстников. С даты 22 июня наше поколение могло бы вести все летосчисление.
— В книге очень много людей, судеб...
— А скольких там нет?! Как и всякую историю, историю войны можно и должно изучать не только по документам, но и по человеческим судьбам. И в этом смысле, сколько еще белых пятен. Не минута молчания, а целые недели молчания потребовались бы, чтобы вспомнить всех поименно...
Я имею честь состоять членом президиума совета ветеранов Северо-Западного фронта. Не ради праздных речей регулярно собирается на заседания наш совет, которому уже 21 год. Мы проводим большую конкретную работу. Часто встречаемся с жителями новгородской земли. Выпустили книгу «Южнее озера Ильмень», В Лениздате она сейчас выходит 2-м изданием.
Авторы — непосредственные участники сражений на Северо-Западном. Земля там была серая, сырая, стылая, иногда неделями, как кондратьевскому Сашке, приходилось сидеть по колено в болоте. Дороги, так называемые «рояли», были здесь порой просто невыносимы: поперек тропы накладывали лежневку, и по ней, как по клавишам, тряслись грузовики, доставляя боеприпасы, медикаменты, питание.
Потом многие участвовали в боях за большие города, форсировали большие реки. Часть северозападников дошла до Берлина, но никто не забыл места своего первого «крещения».
— В «Семейном альбоме» очень широкая география. Вы бывали в разных странах. Что давали вам эти поездки?
— Например, после поездки в Японию я написал книгу стихов «Тень человека», которую считаю своей самой главной. Она обо всем том, что увидел и узнал в Хиросиме. Встреча с этим городом незабываема. Сперва он кажется обычным японским городом с бесконечными огнями реклам и витрин. Но когда хиросимский поэт Мунэтоси Фукагава, ставший моим гидом, повел меня в атомный госпиталь, в музей атомной бомбы, знакомил с людьми, перенесшими 6 августа 45-го года, город мне открылся совсем иной стороной. Он стал для меня похожим на незаживающую рану — келоид, который остается на теле жертв атомной бомбардировки.
Когда я начал писать эту книгу, впервые в жизни с пронзительной силой почувствовал, что такое ответственность поэта. Вдруг понял, что за меня ее никто не сможет написать. Напишут что-то другое, во сто крат лучше и интереснее, но эту не напишет никто. Я особенно боялся ее не закончить, заболеть, попасть под трамвай — мне позарез было необходимо написать «Тень человека». Советский комитет защиты мира передал книгу в токийский Музей мира, и там ее приняли как свидетельство отношения советского литератора к хиросимской трагедии.
Из Хиросимы я привез множестве записей: рассказы, свидетельства тех, кто пережил ужас катастрофы. Когда я читал все это Твардовскому, он сказал: тут ничего не надо восполнять, переделывать, дописывать, расставьте только знаки препинания и публикуйте. Я так и поступил.
— Что бы вы хотели сказать читателям в канун праздника 40-летия Победы?
— Скажу строками своей новой песни:
Слышу снова скрежет стали,
Гул недальних батарей.
И листаю, и листаю
Книгу памяти моей.
Беседу вел Е. КУЗЬМИН
Литературная газета № 17 (5031) 24 апреля СРЕДА 1985 г.
Оптимизация статьи - промышленный портал Мурманской области