Главная | Регистрация | Вход | RSS

Архиварий-Ус

Меню сайта
Категории раздела
>
Новости
Мои статьи
Политика и экономика 1980
Литературная газета
Газета "Ленинская Правда"
Газета "Правда"
Еженедельник "За рубежом"
Газета "Полярная Правда"
Газета "Московская правда"
Немецкий шпионаж в России
Журнал "Трезвость и культура"
Политика и экономика 1981
Журнал "Юность"
Журнал "Крестьянка"
Журнал "Работница"
Статистика
Яндекс.Метрика
Проверка делом
Михаил Синельников

Огромен масштаб проблем, связанных с осуществлением курса на ускорение социально-экономического развития, курса, с которым партия идет к своему XXVII съезду.


Думая об этой масштабности, соотнося с ней направления художественного творчества, дела и заботы литературы, вот на что, прежде всего, обращаешь внимание: на глубочайший моральный, человеческий смысл предпринимаемого ускорения. Интенсификация производства, совершенствование техники необходимы нам для целей, имеющих отнюдь не узкий, утилитарный характер. Мы стремимся к приумножению могущества Родины — гаранта мира и международной безопасности.


Стремимся к всестороннему улучшению жизни советских людей. Стремимся окончательно ликвидировать негодную практику искажения прогрессивных принципов социалистического хозяйствования, утвердить непримиримость к любым расхождениям между словом и делом, неукоснительно претворять в жизнь идеи социальной справедливости. Во всей многогранной, грандиозной этой работе нет мелочей, которые имели бы лишь технический характер. Вернее сказать, всякая «мелочь», всякая подробность технико-экономических, производственных отношений приобретает в свете особых задач особое же значение, по-своему отзываясь в людях, находя отражение в складе их поведения, мышления, чувствования. О «человеческом факторе», необходимости активизировать его недаром говорится в материалах апрельского и октябрьского (1985 г.) Пленумов ЦК КПСС. Стоит подчеркнуть положение, зафиксированное в проекте новой редакции партийной Программы: цель ускорения — достижение качественно нового состояния общества.


Содержание переживаемого нами сейчас ответственнейшего периода, несомненно, являет собой благодатный материал для литературы, искусства. Ускорение только начинается, глубинное познание его линий, связей, коллизий впереди. Но уже сегодня нетрудно предвидеть: мощный жизненный стимул должны получить художнические искания, в центре которых — интерес к движущейся, каждодневно творящейся социальной действительности, к человеку, находящемуся в плотной среде гражданских, трудовых отношений.


Очень серьезна, очень обнадеживающе эта перспектива.


Порой приходится слышать, читать, что дескать, неплодотворно для литературы вникать в повседневную деловую, производственную конкретику, что она, конкретика, мешает постижению высокого, вечного. Что ж, встречаются — и, увы, нередко — книги, не поднимающиеся над фиксированием производственных подробностей, лишенные мысли. Но стоит ли грехи того или иного автора толковать расширительно, возводить в некое правило?


Высокое и вечное — оно ведь не на пустом месте возрастает, а питается сегодняшними страстями. Эффектно, конечно, произнести: «Вперед, к Данте!» Но если этот лозунг сопровождается, как довелось однажды слышать на писательской конференции, утверждением, будто художнику не стоит снисходить до несообразностей социально-хозяйственной практики, ибо с ними и так «рано или поздно» будет покончено, тут уже невольно думаешь о том, что великие тени все-таки не следует тревожить всуе. На равнодушии к общественным делам, заботам, противоречиям невозможно создать большую литературу.


А между тем формулу «рано или поздно», легко сошедшую с уст оратора, иначе как равнодушной не назовешь. Ибо весьма и весьма это важно — рано или поздно будут изжиты, устранены из нашего бытия аномальные явления. Важно для общества, Важно для художника, если он ощущает себя гражданином, если в полной мере сознает воспитывающие, преобразующие возможности искусства. Нет, не стоит третировать как нечто «мелочное», не заслуживающее внимания проблематику, прямо или косвенно касающуюся огромного множества судеб, коллизии, отражающие неприятие истинными тружениками неправедного, безнравственного отношения к делу. Здесь проходит одна из важных линий борьбы за душу человека, за воспитание гражданина, борца.


Современная советская литература много образна, многопроблемна, она обогащает, воспитывает всей совокупностью гуманистического содержания, всем своим эмоциональным, образным строем. И к какому бы срезу, ракурсу действительности ни обращался писатель, какой предмет ни изображал, подлинная художественная правда способна возникать лишь при условии точного ощущения помыслов и дел современника, заинтересованного знания сегодняшних проблем. Русская классика, опыт советской литературы дают нам множество примеров активного, если так можно выразиться, граждански оперативного вмешательства книги в жизнь.


Речь, понятно, не только о публицистике — о жанрах «чисто художественных», повестях, романах. Вот и ныне, отдавая должное достижениям радеющей за общественное благо публицистики (достаток, но назвать такие имена, как В. Чивилихин, или А. Аграновский, или Ю. Черниченко), мы со всем основанием можем говорить также об острой оперативности произведений художественной прозы.


В «романных», масштабных ее картинах находят естественное, закономерное отражение самые насущные, злободневные реалии.


Как актуально сегодня звучание романа Ф. Абрамова «Дом»! Собственно, оно было таковым и в момент появления книги, но разве не служит высшей похвалой писателю то обстоятельство, что последующие годы подтвердили, дополнительно обосновали направление его раздумий, характер наблюдений, душевных забот? Можно не соглашаться с развитием иных линий, с иными акцентами романа (мне, как и некоторым другим критикам, такое несогласие доводилось высказывать), однако это вовсе не становится в противоречие с глубоким уважением ко всему ценному, что содержится в «Доме».


«Меня всегда волновала глобальная проблема — человек и время, их взаимовлияние и взаимообусловленность», — говорил Ф. Абрамов. Говорил, что и примечательно, как раз в связи с «Домом», романом, обладающим еще и качествами социологического исследования, близким пафосом своим к абрамовской публицистике. Тут, прежде всего, вспоминаешь открытое письмо землякам «Чем живем-кормимся», то самое, что сначала было опубликовано в районной пинежской газете, а затем широко обнародовано «Правдой». И в романе, и в письме одна страсть, одна жажда — видеть на родной земле жизнь достойную, по-хозяйски организованную, такую, в которой не будет места безответственности, равнодушию, пьяному угару.


Другой пример — «Грядущему веку» Г. Маркова. Недавно, смотря телевизионный фильм, созданный по этому произведению, мы вновь смогли оценить, как широк круг злободневных проблем, затронутых писателем, предложенных им для обсуждения. Лишь предметно зная жизнь — как крупные ее проявления, так и частные подробности, лишь последовательно стремясь к постижению диалектической взаимосвязи экономического, политического, нравственного, можно было передать — точнее, предощутить — дух обновления, утверждающийся сегодня в стране. Фильм, проявляя заложенное в книге, в главных своих моментах как нельзя лучше пришелся ко времени: именно об обновлении повествует он, о назревшей необходимости действенных перемен.


А взять «Годы без войны» А. Ананьева: сколько здесь веских жизненных наблюдений, относящихся к сфере трудовой деятельности современника. Противоречат ли такие наблюдения философскому настрою романа? Нисколько, напротив, находятся в согласии с ним, во многом питают его. Так, достаточно подробно рассказывая о «зеленолужском эксперименте», опыте закрепления в колхозе части земель за семейными звеньями, показывая, какие трудности, противоречия сопровождали новшество, А. Ананьев закономерно вводит эту историю в русло настойчивых раздумий о сути человеческой, раскрывающейся в отношении к земле, к природе. Философский настрой... Но совсем неудивительно будет, если свидетельства романиста придутся, кстати, в практической работе по организации земледелия, подобно тому как это бывает с фактами, приводимыми «деловой» очеркистикой.


Оказал ведь влияние роман Д. Гранина «Картина», об этом писалось в печати, на деятельность энтузиастов, пекущихся о сохранении красоты природы, памяти истории. Имею в виду создание в городе Пензе интересного художественного музея. Примечательны слова Д. Гранина, сказанные в ходе «круглого стола», организованного «Литературной газетой»: «...то, что роман помог появлению этого музея, конечно, доставляет большое удовлетворение. Могут сказать, что роман писался не для этого, что литература не обязана вызывать такой прямой, непосредственный отклик.

Правильно, не обязана, и не этим определяется ее ценность. Но все же, когда это происходит, ничего не можешь поделать со счастливым чувством, чувством активного соучастия в жизни, зримых результатов».


Да, при всем многообразии, многосложности путей влияния искусства, чаще всего опосредованных, — не замечательно ли, если возникает возможность вот так, наглядно ощутить его действенность? Подобные случаи как бы проявляют силу социального заряда, присущего художественному произведению. И счастливое чувство соучастия, о котором взволнованно говорит автор «Картины», — это ведь и есть, в сущности, сокровенная цель художника, живущего интересами общества.


Надо ли добавлять, что такое чувство знакомо многим советским писателям, независимо от того, в какой форме отзываются, участвуют в жизни людей их книги.


В свете проблем, задач, вставших в сегодняшнюю повестку дня; уместно напомнить о значении опыта ряда романов, повестей, пьес 70-х годов, чутко, остро реагировавших на обозначившиеся тогда слабости, узкие места хозяйственной практики, показавших, какие морально-психологические проблемы здесь существуют, как жаждут люди истинной, социалистически организованной работы, как неукротимы в борьбе за ее утверждение. «Несовершенство нашего планирования приводит к несовершенству нашего мышления и поведения...» — такой аналитический тезис сформулировал для себя один из героев романа Ю. Скопа «Техника безопасности». И этот тезис закономерно продолжался горячим призывом к действию: «Никогда не смогу понять людей, которые знают что-то, что может привести к пользе, и при этом молчат».


С подобным кругом гражданских забот, приобретших ныне новую актуальность, мы в той или иной степени встречались и на страницах повестей А. Черноусова «Практикант» и «Непривычное дело», книг Ю. Антропова, А. Кривоносова, М. Колесникова, И. Герасимова, В. Попова, В. Добровольского. А гражданская боль и страстность пьесы А. Абдуллина «Тринадцатый председатель»? А «Премия» («Заседание парткома») А. Гельмана, произведение, стоящее у самых истоков данного направления, в ярком, политически точном обобщении показавшее, как велика, животворна сила правды, гласности, партийной принципиальности?


Недавно опубликованная пьеса А. Гельмана «Зинуля» представляется мне одним из признаков того, что на фоне современной общественной ситуации следует ожидать новой активности литературы, обращенной к будням человека труда, исследующей глубины его духовного мира, природу гражданственности.

Пьеса — о том, как жива, неистребима воля к действию у людей, свободно, как дыхание, воспринимающих идейные, моральные заповеди Советской власти. Зоркие наблюдения, острые сюжетно-психологические повороты, неординарные ситуации — все это способствует выявлению непримиримого конфликта, причину которого так определяет один из персонажей: на стройке произошла «...самая настоящая расправа... за то, что человек честно выполнил свои служебные обязанности». Такие обязанности, показано в пьесе, составляют органическую часть всего склада жизни труженика, всей системы его миропредставлений; отважное противостояние молоденькой Зинули - лжи, двоедушию — это одновременно борьба за честный, разумный, радостный труд.


...Упрямо сидит Зинуля на лесной поляне, на пеньке, отказываясь уйти, пока не накажут клеветника, не восстановят истину. Потом ее по очереди сменяют подруги-комсомолки... Нет, не наивен, не курьезен этот протест. Зинулин пенек — как же он прочен! Его не выкорчевать, не объехать, не обойти. Он — вера, справедливость, правда. Привлекательность, яркость произведений насущной социальной проблематики — это, прежде всего привлекательность, яркость их героев, воплощающих в себе положительные начала, настойчиво, через трудности, поиски, подчас ошибки идущих к справедливой цели. Глубоко содержательно духовное бытие таких людей. Оно, разумеется, не исчерпывается делом, связанными с ним обязанностями, охватывает разные сферы жизни. Однако же именно в деле, в обязанностях этих, в общественном мышлении способны проявляться с наибольшей отчетливостью существо характера, ценность личности.


Героям такого рода неизменно принадлежит ведущее, центральное место в советской литературе. Так происходит не просто в силу традиции, но оттого, что сама традиция постоянно обновляется, поддерживается жизнью, созидательной, революционной ее направленностью. Благотворно внимание литературы ко всему спектру современных характеров, к широкому разнообразию обстоятельств. Но при всем том образ человека активного гражданского склада, знающего глубинный гуманистический смысл практического дела, всегда сохраняет значение критерия, начала отсчета. Памятуя о нем, соотнося с реальностью, в которой он действует, другие, прочие жизненные реальности, можно, думается, куда точнее представлять себе нравственно-психологическую сущность персонажей самой разной, разнохарактерной прозы.

* За «круглым столом» «Вопросов литературы» (№ 8, 1984) мне довелось говорить — с естественной озабоченностью — об определенном затишье, наступившем в начале 80-х годов в развитии этого направления — направления производственной, рабочей темы: называл я, как их понимаю, и причины данного явления, общественные и литературные. Упоминаю сейчас об этом вот почему: в «ЛГ» 41 «ЛГ» Л. Коробков, участник дискуссии «Современная проза: правда и правдоподобие», ссылаясь на мое выступление, невнятно, неверно его толкует. И, насколько можно понять, за носит меня в некий список... равнодушных к судьбам производственной темы.

В последнее время это хорошо чувствуется, усилилось, чаще стало выходить на страницы печати критическое отношение к литературе мелкотемной. Наконец-то! Не секрет, что литература эта распространилась довольно широко, располагается в журналах и издательствах не без уютности. Едкое определение «дачная», которое к ней стали применять, имеет в виду, конечно, не столько территориальные пристрастил авторов, сколько очевидную, в иных случаях даже вызывающую неглубину, необязательность содержания. Да, тут перед нами предстают отнюдь не те ситуации из «дачной жизни», что имелись в произведениях Ю. Трифонова или, допустим, в такой острой антиобывательской повести, как «Лошадь в тумане» Г. Семенова, Литературе, о которой идет речь, не нужны тревожащие вопросы, она вполне довольствуется бойким бытописанием, и, кажется, самая главная, вожделенная ее цель — чтобы узнал себя в персонаже сосед за забором. Да каким еще философствованием, какими амбициозными самохарактеристиками вся эта немощь содержания порой сопровождается! Дескать, вот она, литература нерегламентированная,не поддающаяся скучным требованиям насчет определенности авторской позиции и всяких прочих там долгов и обязанностей...


Не стану называть конкретные примеры, это предмет другого разговора. Сейчас же, следуя теме статьи, важно сказать: в основе возникновения подобной литературы — праздное отношение к жизни. Персонажи, выводимые вот такой праздной прозой, праздной драматургией, не несут себе и грана конкретного знания, относящегося к какой-либо профессии, хотя бы слабого отзвука страстей, определяющихся миром трудовых дел. Безусловно, тут закономерность. Располагай автор знанием, честно, глубоко приобретенным, осмысленным, разве оно не заставило бы по-иному смотреть на явления действительности, ценности человеческого бытия?


Слова горького осуждения по адресу «течения в литературе», фактически вступающего «в непримиримую борьбу вообще с самой сутью и смыслом истинной литературы», высказал недавно П. Проскурин (на страницах публицистической повести «Порог любви»). В его характеристике мелкотемной, мелкотравчатой прозы очень точно определено, ради чего, собственно, она возникает, на что работает: на усредненную, сытую, обывательски равнодушную психологию, на — и это представляется мне самым главным — утверждение «бессмысленности поиска, ненужности постоянного революционизирования жизни».


Еще раз скажу: благотворна широта интересов литературы, Но, разумеется, не сама по себе, а при сохранении верности правде действительности, большим, значительным социальным и нравственным целям. Тут как раз должны проявлять себя серьезность писательской позиции, точность ощущения воспроизводимых обстоятельств, конфликтов, характеров.


Кажется аксиомой, что такая точность в особой мере необходима критике, инструменту, призванному диагностировать общественный тонус искусства. В частности, не логично ли предполагать приоритетное внимание к героям, выражающим ведущие тенденции жизни?.. Однако же критическая практика, как ни странно, порой склонна игнорировать аксиомы. Сколько вокруг проблемы героя возникает суждений схоластических, узкоцеховых!

В одной из журнальных статей А. Бочарова в контексте размышлений об «усложнении» подходов к некоторым типам литературных героев, о новомодном термине «антигерой» говорится: «Как, скажем, оценить карьериста, который взбирается наверх, не пользуясь подсиживаниями, махинациями, угодничеством, а благодаря честному труду, благодаря тому, что и себя не щадит, и хозяйство прочно совершенствует? С одной стороны, он далеко не бескорыстен, с другой — вроде бы действует в интересах производства. Как подступиться к нему, если брать для оценки лишь максималистское или — или: Плюс или минус, положительный или отрицательный?»  


Возможно, вопрос об «антигерое» и впрямь увлекателен.


Но все-таки не до такой же степени, чтобы забывать о реальных жизненных, общественных критериях! Вчитаемся в сказанное критиком. Чем он озабочен, какой вопрос столь сосредоточенно затрудняется решить? «Как оценить» человека, который — подумать только — честно, даже самоотверженно трудится, нравственно себя ведет? И он-то, оказывается, — карьерист?! Да помилуйте, из чего это следует? «...Вроде бы действует в интересах производства» — сказано в статье. Но почему «вроде бы», если строкой выше написано: «хозяйство... совершенствует», причем на как-нибудь, а «прочно»?


Что ж, выходит, упрек, в «небескорыстности» труженик, человек дела может заслужить уже по одной той причине, что стремится к большей реализации своих сил, возможностей, к более высокому уровню ответственности?


Далек от мысли, будто критик задумал ополчиться на самое идею социальной активности, на общественный прогресс. Однако каковы бы ни были его «усложненные» посылки, объективно вот какой пассаж получается. Общество настоятельно нуждается в работниках, которые не были бы просто исполнителями, а обладали чувством нового, смелостью, инициативностью, способностью брать ответственность на себя. Ну, а критика — критика стыдливо опускает очи долу: «как подступиться», как быть с «максималистским или — или»?


В связи с возникшим поворотом нашего разговора как не вспомнить добрым словом В. Липатова, писателя, в немалой степени наделенного даром социальной прозорливости. Сколько было сломано в свое время критических копий вокруг «Сказания о директоре Прончатове», вокруг полемического вызова, с каким герой романа утверждает свое право занимать ответственное должностное положение. Но вот прошли годы, споры о Прончатове давно приутихли, а ссылки на присущее атому липатовскому герою прямое, неукоснительное стремление быть максимально полезным производству, общему делу и нынче передки, они возникают то в выступлении хозяйственника, то в очерке, а то и в драматургическом произведении. Время не просто подтвердило, но и упрочило правоту тех, кто нравственно готов к борьбе за новое, чья личная активность совпадает с общественной пользой.


Побольше бы, повнимательнее учитывать критике подобные уроки, даваемые самой жизнью. Несомненно, это очень помогало бы упрочению социальных критериев в анализе художественного процесса, способствовало трезвости, взвешенности суждений.


Разве, к примеру, не чувствуется необходимость внесения отрезвляющих начал в трактовку частью критики вопроса о поисках новых изобразительных средств, «надреальных» приемов письма? Нередко ведь бывает, что побудительные причины таких поисков игнорируются, в благожелательном свете выставляется не только глубинное, идущее от потребностей содержания, но и пустенькое, возникшее как расчетливая дань моде. Да при этом еще принижают, вольно или невольно, то, что не усложнено, выглядит «просто», звучит «прямо.


Порой впечатление, будто мы уже и не с поветрием имеем тут дело, а с чем-то основательно внедрившимся в литературно-критическую психологию. Иначе как объяснить казус, который случился в статье А. Овчаренко, обозревающей литературу последних лет? критик довольно скептически оценивает «условно-метафорическое, «мифологическое», течение» и, напротив, , похвально отзывается о прозе «строго, сурово реалистической манеры» (в том числе о произведениях А. Крона, М. Алексеева, В. Карпова). И вдруг, именно в связи с дачной манерой, пишет: «Творческий полет если и ощущается ряде рассмотренных произведений, то целиком направлен на внутренний мир героев, на утепление их лирическим чувством и т. п.»


Оставляя в стороне гримасы стиля («полет... направлен на внутренний мир»), скажу: странное, узкое тут проявилось у А. Овчаренко понимание творческого полета! «Если и ощущается...». Выходит, похвалы похвалами, а вроде бы и не дано «строгому»-то жанру подняться к должным высотам — так, всего лишь «утепление... и т. п.»?


Точным, ответственным должно быть слово критики. Этого требуют критерии профессиональности. Этого требует само время.

Советская литература всегда была сильна органической связью с общественными, народными устремлениями.


Неисчерпаем потенциал духовных сил народа, огромно стремление к совершенствованию всех сфер жизни, к наиболее полному использованию великих возможностей социализма. Сегодня, когда осознанные потребности, задачи прочно соединились с политической волей, когда проверка делом становится главным критерием любых общественных проявлений, долг и честь литературы быть на уровне этих благотворных, исторически значимых процессов, помогать им силою художественного слова.


"Литературная газета", № 46(5060), 13 ноября , среда, 1985 г.


Оптимизация статьи - промышленный портал Мурманской области

Похожие новости:


Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
publ, Литературная газета | Просмотров: 3028 | Автор: platoon | Дата: 3-11-2010, 13:02 | Комментариев (0) |
Поиск

Календарь
«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Архив записей

Февраль 2024 (1)
Ноябрь 2023 (7)
Октябрь 2023 (10)
Сентябрь 2023 (128)
Август 2023 (300)
Июль 2023 (77)


Друзья сайта

  • График отключения горячей воды и опрессовок в Мурманске летом 2023 года
  • Полярный институт повышения квалификации
  • Охрана труда - в 2023 году обучаем по новым правилам
  •