Главная | Регистрация | Вход | RSS

Архиварий-Ус

Меню сайта
Категории раздела
>
Новости
Мои статьи
Политика и экономика 1980
Литературная газета
Газета "Ленинская Правда"
Газета "Правда"
Еженедельник "За рубежом"
Газета "Полярная Правда"
Газета "Московская правда"
Немецкий шпионаж в России
Журнал "Трезвость и культура"
Политика и экономика 1981
Журнал "Юность"
Журнал "Крестьянка"
Журнал "Работница"
Статистика
Яндекс.Метрика
Мы и они
Лариса ВАСИЛЬЕВА

Мне трудно определить жанр этих заметок. Размышления? В какой-то степени. Рассказы? Тоже в какой-то степени. Все ситуации и люди не придуманы, лишь имена изменены. И то не всегда. На путях поисков к взаимопониманию между народами много непонятного и непонятого, ибо мы и они очень разные. И все же они и мы — люди, живущие в одном земном доме.

«ИЗВИНИТЕ», «БУДЬТЕ ЛЮБЕЗНЫ»...

Слово человеческое — богатейшая кладовая. Сколько в одном коротком слове самых различных оттенков, интонаций, значений! Наши придорожные плакаты, так называемая «наглядная агитация», куда ни посмотришь, предлагают полюбоваться словом «МИР». Любуюсь и думаю: в каком смысле, в каком из четырех значений? Мир как Вселенная? Мир как Земля? Мир как человеческая общность: «всем миром порешили»? Или же мир как состояние этой общности? Разумеется, плакаты имеют в виду последнее, но мысль невольно отталкивается от одного значения и стремится объединить все вместе. Земной мир велик и мал — как посмотреть и с чем сравнить. Если со Вселенной— капля океана. Если с клочком почвы, где умещаются две стопы, то необъятен. Но какие разные и похожие миры в нас, людях!

Часто думаю я о двух окошках вокзальной кассы. Окошко, скажем, на Курском вокзале в Москве и окошко на вокзале Юстон, в Лондоне. Начну с Москвы.

Подходит ваша очередь, и вы с ужасом узнаете, что последний билет на нужный вам поезд продан. Вы начинаете жалобно просить, просить, просить — бесполезно. Вы нервничаете, повышаете голос и сами не замечаете, как кричите, требуете! В ответ из окошка несется достойная ваших криков брань. Очередь сзади включается в ссору. Слышны возгласы: «Безобразие! Хулиганство! Не задерживайте! Вам же сказали, что билетов нет!»

Вы разрываетесь между окошком и очередью, огрызаясь в ту и другую сторону. Наконец, это нередко бывает, кассирша сдается, откуда-то из-под бумаг достает желанный билет, и вы, как корабль после бури, с оборванными парусами — нервами, покачиваясь от усталости, отчаливаете от оконной пристани.

Из окошка на вокзале Юстон в той же ситуации на вас смотрят нежно-сочувствующие, внимательные глаза кассирши. Она говорит, что крайне сожалеет, извиняется, но билетов нет. Правда, она обещает что-нибудь сделать специально для вас. Долго звонит куда-то, объясняет, получает отказы, опять звонит, объясняет.

Время отстукивает минуты. Очередь за вашей спиной молча, терпеливо ждет, ничем не выдавая своего беспокойства. После пятнадцатиминутных телефонных поисков кассирша сообщает вам, что на сегодня, увы, нет ни одного билета, но она может продать билет на завтра, очень удобное место, у окна. (Вам, заметьте, необходимо уехать именно сегодня.) Вы отчаливаете от оконной пристани, унося в руках билет на завтра, а в памяти ласковую улыбку кассирши и молчаливое сочувствие облегченно вздохнувшей очереди, уходите, в сущности, без результата.

Разница? Немалая. В первом случае вы получили желаемое, но какой ценой! Во втором — не получили, но вроде бы и не очень расстраиваетесь: слишком уж хорошо и доброжелательно обошлись с вами. Что лучше?

Скажете, что лучше с билетом, но без растраченной нервной системы? Согласна. Недолгое время в нашем отношении к миру, начинающемуся от границ, разделяющих две разные социальные системы, мы пользовались лишь двумя красками — черной и белой: у нас хорошо, у них плохо. Писали и говорили, что наш образ жизни самый лучший в мире, а всем, вместе взятым, иностранцам из стран капитала куда как далеко до нашей силы, душевной чуткости, доброты и справедливости.

Сегодня в нашем отношении к миру начинает, к сожалению, преобладать другая крайность: идет разговор, что за границей все несравненно лучше, что мы, дескать, сильно отстали и нам необходимо учиться у них всему на свете...

Жизнь — сложное образование. Она состоит не только из двух красок — черной и белой. Одной-то краской проще простого намазать по полотну. Такое под силу любому неопытному маляру. А как создать выпуклое изображение мира, нанести тончайшие оттенки? Как расплести и вновь сплести достоинства и недостатки разных земель и народов? Как понять, какая ткань лучше? Эта — прекрасна на вид, но непрочна, та — прочна, но не красива.

«Здравствуйте», «пожалуйста», «извините», «будьте любезны»...

Как тяжело они произносятся в нашей жизни, если сравнивать! Что это — национальный характер? Чей? Наши города — конгломерат наций, и не мною замечено: чем меньше у нас город, тем доброжелательней и вежливей народ в нем. Да и путешественники-иностранцы, в прошлые времена посещавшие Россию, не отмечали таких грустных черт нации.

Самая знаменитая и пространная книга немецкого ученого и путешественника Адама Олеария «Описание путешествия в Московию...» рассказывает о разных народностях, населяющих Россию, и нигде (я по крайней мере не помню, такие вещи ведь очень запоминаются) ни слова о грубости или хамстве.

Выходит, это — благое приобретение нашего века, совершившего культурную революцию? Впрочем, грубость и хамство русских вельмож, как и вельмож многих других стран, история отмечала неоднократно. Неужели простой человек, принявший в сердце формулу «мы не рабы», вместе с нею приобрел худшие вельможные черты прошлого, провозгласив для себя не «мы — хозяева», а «мы — господа»?

Как бы то ни было, налицо очевидное: сегодня нам не хватает чувств взаимопонимания и терпимости друг к другу, хотя и по сей день — я в этом уверена — наши добросердечие, открытость и гостеприимство почти легендарны.

ЦЕЛЬНОСТЬ ЛИЧНОСТИ И КОМПЛЕКС НЕПОЛНОЦЕННОСТИ

Сильная, умная, знаменитая советская женщина приехала в Англию на склоне своих лет. Это был ее первый выезд в «капиталистическую заграницу». Мы дружили давно, и для меня стало радостью знакомить ее со страной. Мне были хорошо известны ее взгляды. Как личность, она сформировалась в те годы, когда разделение социумов капитализм — социализм носило предельно резкий характер, и ничто, никогда не колебало ее уверенности в том, что «наш мир» во всех отношениях превосходит «их мир». Сама она при всей своей известности и ощутимом благополучии жила типичной для наших женщин жизнью: стоя в очередях, доставала продукты для большой семьи, высиживала в парикмахерских, отмечалась в списках на приобретение мебели. Почему? Разве не могла переплатить, нанять? Могла. Ей претило. Она считала подобное поведение буржуазным пережитком.

Первые три дня в Лондоне, заходя со мной в продовольственные магазины, переполненные товарами универмаги и мебельные магазины, она хранила глубокое молчание. Казалось, этот многопредметный, налаженный, облегчающий жизнь мир не производил на нее никакого впечатления. К вечеру третьего дня разрешилась вопросом:

— Скажите мне прямо: на сколько лет мы отстали? Лет на тридцать?

Не знала я, что ей ответить. Видела — она искренне расстроена. Нет, не была она одной из тех, кто ради тряпки может поступиться идеалами. Ей стало больно, что дома не так. Хуже.

Щадя ее чувства, я забормотала о неприглядных сторонах капитализма: безработице, духовной нищете, страхе перед завтрашним днем, бездомных под мостами. Она резко перебила меня:

— Не пересказывайте мне наших газетных передовиц. На сколько лет мы отстали? Что нужно, чтобы мы жили благополучно? Откуда мне было знать?

Через несколько дней эта женщина выступала перед студентами одного из английских университетов, рассказывала о себе, отвечала на вопросы. Произвела на молодых людей неизгладимое впечатление. Неделю спустя после ее отъезда преподавательница университета прислала мне несколько сочинений, написанных студентами по живым следам впечатлений от встречи с гостьей. Вот строки одного из них:

«Я хочу назвать ее русской матерью. Она, как большая птица, готова обнять своими жаркими крыльями всех жаждущих тепла и участия. Сразу видно, что она обладает высокой силой духа. Ей чуждо обывательское отношение к жизни. Она пришла из страны, так трудно становящейся на ноги, как, может быть, ни одна страна в мире. Она была честна с нами, сказала, что мечтает о дне, когда женщины в ее стране получат возможность иметь такой же быт, как здесь. Одета она более чем скромно, не молодится, не хочет показаться лучше, чем есть. И, может быть, даже не понимает, что в этом ее сила. Жанна д'Арк, которую англичанам есть за что недолюбливать, в мужском платье стала бессмертной. В конце концов, не быт, а дух определяет человека и ценность его личности.
Дэвид УАЙТ».

Я послала ей перевод сочинения. Когда мы встретились в Москве, она сказала, что Дэвид Уайт заставил ее покраснеть. И опять спросила:

— Будет у нас когда-нибудь такое же изобилие? Для всех без исключения? Это мне спать не дает.
Что я могла ей ответить? Она принадлежала к поколению отцов века. Я была из поколения детей, которое сегодня должно взять на себя решение этого вопроса.

Приходилось мне видеть и другое - яркий, уверенный в себе советский человек, попав на Запад, робеет (та женщина не робела, а переживала) перед западной отмытостью и отутюженностью. Как крестьянин робеет перед чудесами большого города, попав в него впервые. Появляется нечто похожее на комплекс неполноценности — человек сворачивается в улитку, предпочитая помалкивать, дабы не показать смущения: пусть уж лучше покажется нелюдимым. Он начинает остро ощущать мешковатый, плохо сшитый костюм, неэлегантность неудобных башмаков фирмы «Восход», старомодность плохой стрижки. Знаменитое «Попала Дунька в Европу» переполняет его. От подобных ощущений многое определяется в поведении, явно скованном. Он знает: того не скажи, в том не признайся, а ведь приехал отстаивать позицию, что мы — самое передовое, прогрессивное общество. Неудобоносимые башмаки мешают быть неискренним. Они же мешают быть искренним — как-никак, «у советских собственная гордость: на буржуев смотрим свысока». Чувство недовольства собой, раздвоенности усугубляется. И нет ему возможности знать: Запад — понятие неоднородное. Те люди, с кем он встретился для возможной дискуссии и знакомства, чаще всего на его башмаки и не взглянут, костюма мешковатого не заметят. Им нужна его откровенность и искренность.

Наше старинное «Встречают по одежке, провожают по уму» там не звучит, там доподлинно знают: нас по одежке встречать бесполезно. По уму же и встретить, и проводить не грех. Был бы ум.

«А ЕЩЕ В ШЛЯПЕ!»

При слове «дипломат» человек, не имеющий к дипломатии никакого отношения, внутренне подтягивается. Дипломат должен быть непременно и образованным, и воспитанным человеком. Иначе какой же он дипломат?
Саломея Николаевна Андроникова-Гальперн (имя подлинное.— Л. В.) провела в эмиграции большую часть своей долгой жизни. Всегда с сочувственным вниманием, относилась ко всему происходящему на Родине. И, как могла, помогала прогрессивному эмигрантскому движению Запада. Так, при ее материальной поддержке увидел свет в издательстве «Плеяды» роскошный том — «Борис Годунов» Пушкина. Экземпляр книги с дарственной, типографским способом выполненной надписью издатель преподнес ей. Эта книга теперь библиографическая редкость, а уж с дарственной надписью — тем более. В 1975 году Саломея Николаевна решила передать ее в дар Советскому Союзу. Попросила меня сообщить об этом в посольство. Сказала:

— Придет ко мне дипломат, мы поговорим, попьем чаю, я отдам ему книгу. С тридцатых годов близко не видела советских дипломатов.

Я передала в посольство желание Саломеи Николаевны и уехала в отпуск, в Москву. Вернувшись, пришла к ней, спросила о книге.

— Ничего не понимаю. Какой-то ужас. Пришел. Молодой, здоровый. Сел в кресло, хотя я еще не успела сесть. Говорит: «Нам стало известно, что вы должны передать нам книгу Пушкина». Я оторопела. Должна?! Я никому не должна! Это была моя добрая воля! С тем и ушел. Возьмите книгу вы и передайте кому нужно.

Стала я объяснять ей, что он ничего плохого сказать не хотел, что оговорился, а я, мол, лицо неофициальное и нужно сделать все как нужно, то есть отдать книгу дипломату. Пообещала поговорить, в посольстве. Поговорила. Советник-посланник, умный человек, все понял, прислал ей деликатного сотрудника. Саломея Николаевна отдала ему книгу. «Борис Годунов» был отправлен в Советский Союз. Месяца через два Саломея Николаевна начала беспокоиться, получили ли книгу, почему молчат. Прошло полгода. Ответа не было.

— Неужели трудно написать две строчки, мол, получили, спасибо?

Пришлось мне, будучи в Москве, идти в Министерство культуры СССР, встречаться с заместителем министра, рассказывать, как все было, и просить написать благодарственное письмо.

Вернулась в Лондон. Саломея Николаевна любуется полученным письмом. Читает, перечитывает. При мне торжественно выносит его гостям. Как будто и не помнит своего возмущения:

— Вот, подписано самим заместителем министра! Как элегантно построены фразы.

А мне, когда гости ушли:

— Я, знаете, о чем думаю? Как бы того невоспитанного дипломата на какую другую работу перевести...

...Стою в аэропорту Хитроу, встречаю наш самолет. Из одной-единственной двери идут все прилетевшие отовсюду: шумливые латиноамериканцы, неторопливые скандинавы, китайцы в неизменных френчах, вот, наконец, первая серая фетровая шляпа — пошел наш самолет. Смотрю, как член ответственной делегации, мужчина, здоровается с двумя встречающими представительницами пригласившей его организации, и краснею: он не снял шляпу. Да еще первым протянул руку. Англичанки, конечно, виду не подают, но я знаю, что думают: «Странные манеры. Он что — сросся со своей шляпой? Нужно будет рассказать Сэму, (или Джону). Как невежливо — ух!»

У англичан есть пословица: «Здоровье нации определяется отношением к женщине». И они, нужно сказать, в массе, хоть и не без исключений, стараются придерживаться пословицы независимо от принадлежности к тому или иному классу: рабочий и потомственный лорд одинаково почтительны к женщине. Впрочем, в наших невоспитанных характерах англичане быстро находят свою прелесть, особенно если захотят объяснить такое поведение, как чудачество. Они ведь сами всемирно известные чудаки. Но не в такой степени.

Да, уж лучше бы я в той Англии не жила и лишнего не знала. Не могу теперь и я видеть, как сидят мужчины перед вошедшей женщиной. Не могу заставить себя встать, когда в зал входит мужской президиум — ведь, вставая, оскорбляю мужчин. По общечеловеческому этикету женщина может встать только перед глубоким стариком, да и то рискует обидеть его, подчеркивая возраст.

В первые дни своей жизни в Лондоне я уступила в автобусе место старому человеку с палочкой. Он не воспользовался освободившимся сиденьем и шепнул мне:

— Я произвожу впечатление полной развалины?

Вечером того же дня я рассказала об этом инциденте своей новой английской знакомой, объяснив, что у нас в общественных местах принято уступать место старшим, инвалидам и пассажирам с детьми.

— С детьми? — искренне удивилась она, — С ходячими, негрудными детьми?

— Да ведь они маленькие.

— Но они прекрасно стоят на своих молодых ногах. Лучше взрослых. Странно. И инвалидам нельзя подчеркивать, что они инвалиды. Поставьте себя на их место.
Поставила. Нет, не понимаю. Если тяжело стоять — лучше сесть на место, которое уступили. Англичанка не согласна:

— Нет, лучше стоять и чувствовать себя такими же, как все.


(Окончание в следующем номере)

Журнал "Крестьянка" № 10 1988 г.

Оптимизация статьи - промышленный портал Мурманской области

Похожие новости:


Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
publ, Мои статьи | Просмотров: 3091 | Автор: platoon | Дата: 12-09-2010, 06:56 | Комментариев (0) |
Поиск

Календарь
«    Октябрь 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123456
78910111213
14151617181920
21222324252627
28293031 
Архив записей

Февраль 2024 (1)
Ноябрь 2023 (7)
Октябрь 2023 (10)
Сентябрь 2023 (128)
Август 2023 (300)
Июль 2023 (77)


Друзья сайта

  • График отключения горячей воды и опрессовок в Мурманске летом 2024 года
  • Полярный институт повышения квалификации
  • Охрана труда - в 2024 году обучаем по новым правилам
  •