Архиварий-Ус

— Господа, пожалуйте на воздух! Дубы зацвели!— взволнованно объявлял, входя в класс Московского училища живописи, профессор Алексей Кондратьевич Саврасов.
— Фиалки распустились! — сообщал он в другой раз.
— Вот уже голуби из Москвы в Сокольники летают!..
Саврасов, проживший тяжелую и трагическую жизнь, оставил России в наследство бесценный подарок — картину «Грачи прилетели». Сколько веков грачи суетливо вили гнезда над жильем человека!.. Сколько веков хлопали рамы окон и радостные голоса неслись вдоль улиц: «Смотрите! Весна! Грачи прилетели!..» Но только Саврасов открыл для весенних птиц, как створку окна, раму своей картины. Всю Россию обошла в гравюрах, фотографиях, цветных копиях картина «Грачи прилетели».
И еще один подарок оставил соотечественникам Саврасов: в натурном классе профессора Перова он облюбовал черноглазого юношу — Исаака Левитана — и переманил его к себе в пейзажную мастерскую.
Всю жизнь помнил Левитан своего учителя. «Саврасов создал русский пейзаж»,— утверждал он. Без Саврасова, как и без России, не было бы Левитана. И сам Левитан стал поэтом, певцом русского пейзажа.
«Картины Левитана требуют медленного рассматривания»,— писал К. Паустовский. Всю свою короткую жизнь (а умер он в 1900 году, всего сорокалетним) Левитан «медленно рассматривал» пейзаж отчизны. Лежа на траве в березовой роще, посвистывая, он часами следил за трепетом теней на белых стволах берез, за движением колеблемых ветром ветвей, глядел на крошечные зубчики клейких березовых листьев.
— Нет лучше страны, чем Россия! — восклицал он.— Только в России может быть настоящий пейзажист!
Можно подумать, что красота иных стран оставляла Левитана холодным. Ничего подобного! «Сижу теперь у подножия Mont Blanc и трепещу от восторга! Высоко, далеко, прекрасно!»— писал он из Италии.
«Вчера вечером я взобрался на скалу и с вершины взглянул на море, и знаете ли что,— я заплакал, и заплакал навзрыд; вот, где вечная красота...» —
эти строки написаны в Ялте.
«Трепеща от восторга», писал Левитан этюды снежных гор, синего моря и крымских скал. Но в картины превращались только пейзажи России. Властно звала Левитана русская природа. «Смертельно хочется в Россию...» — писал Левитан из дальних краев, где, вдали от отчизны, удерживала его болезнь. «Мучительно хочется видеть тающий снег, березку...»
«Школой любви к Родине» называют живопись Левитана.
Зрители инстинктивно чувствуют, что холсты Левитана требуют «медленного рассматривания», и подолгу стоят перед «Озером», «Мартом», «Березовой рощей», картинами «У омута» и «Над вечным покоем».
Что за смысл глядеть на нарисованную березу, когда под окном у тебя шумит береза живая? Но дело в том, что Левитан не только рассказывает о березе, он рассказывает о всех тех чувствах, которые охватывали его, художника.
Зритель думает, что, глядя на левитановскую речную гладь, стежку, взбирающуюся на косогор, залитые луной, похожие на призраки, белоствольные березки, он просто узнает их. Но это не только так: зритель учится по-новому видеть, по-новому любить их, он учится новому для себя отношению к родной природе. Каждой своей картиной, каждым крошечным этюдом Левитан и после своей смерти говорит то, что неоднократно, волнуясь, повторял при жизни: «Какая всюду нас окружает красота! Какое величие!..»
В картинах Левитана нет людей. Художник пейзажем и через пейзаж передавал свои мысли и свое настроение. Но критика отмечала, что, хотя «в пейзажах Левитана почти никогда нет фигур.., невольно приходит мысль, что если бы в них были фигуры, то это были бы фигуры, взятые из передвижнической живописи». Левитан и был членом Товарищества передвижных выставок. Та же гражданственная любовь к родине, что и у других передвижников, та же скорбь о горестях народных волновали Левитана. С картины «Владимирка» словно бы несется кандальный звон, и, глядя на
вьющуюся по полям проселочную дорогу, зритель невольно думает о тех, кто, гремя кандалами, прошел по этой дороге в ссылку, на муки, на смерть. И
как часто проходили здесь по этапу «политические преступники» — лучшие люди России!..
На холстах Левитана утро сменяется полднем и вечером. От картин тянет запахом цветов и ароматом нагретых полуденным солнцем листьев березы.
Но, как его учитель Саврасов, Левитан, кажется, больше всего любил весну. Он писал голубеющий, тающий мартовский снег, едва тронутый первым дыханием весны. Он писал весеннюю яркую зелень. Он писал разливы широких русских рек. «Весна перед вами, и душа ее, ее сокровеннейшее настроение охватывает вас с непривычной силой»,— эти слова написал А. В. Луначарский о картине Левитана «Весна. Большая вода».
Да, весна перед вами. Еще не зазеленели почки, но уже растаял весь снег, и прозрачная, весенняя, голубая вода вышла из берегов и затопила леса и
прибрежные деревушки. Эта весна еще не зеленая — она голубая. В нежнейшей лазури прозрачной студеной воды отражаются тонкие, как свечки, белые стволики берез. Тени голых деревьев падают на подсушенную солнцем рыжую землю. Тени — голубые — лежат на поверхности голубой воды. Но это не стихийное бедствие — это радость. Весна!.. Земля пробуждается!.. И если разотрешь пальцами еще сухую и мертвую на вид березовую почку, услышишь резкий радостный запах: сок струится по оттаявшим
стволам деревьев. В весне всегда таится надежда на хорошее лето, на урожай, на счастье. Может быть, за это предвестие счастья, тепла, надежды и
любил Левитан весну...