Архиварий-Ус

Корреспондент «Правды» Иван Щедров первым из советских журналистов побывал в сражающемся против американских агрессоров Южном Вьетнаме.
Вместе с партизанским отрядом он прошел свыше 1 200 километров.
На лесной поляне под навесом стоит наспех сколоченный стол, за ним пожилая женщина в очках. С виду она ничем не приметна. Черная крестьянская
куртка, широкие черные брюки, красный в белую клеточку платок. Сквозь черную копну волос пробиваются седые пряди. Грустно улыбаются глаза женщины, когда она, отвечая на мои вопросы, говорит о себе:
— Меня зовут Чан Тхи Лиеу. В 1954 году я вместе с другими участвовала в массовых демонстрациях за восстановление мира во Вьетнаме, за то, чтобы
строго выполнялись Женевские соглашения. Тогда никто еще прямо не говорил, что это — преступление, и все-таки активных участников движения старались упрятать за решетку.
В 1957 году арестовали моего мужа. Детей пришлось оставить у матери. А потом очередь дошла и до меня. Уже в тюрьме я узнала, что один предатель, знавший о моем участии в борьбе против французских колонизаторов, донес на меня в полицию.
После скитаний по разным тюрьмам я оказалась в концентрационном лагере Фу-Лой. В этом лагере в 1958 году фашистские палачи отравили свыше пяти
тысяч заключенных. Здесь был зверский режим. Тысячи людей — мужчин, женщин, детей — томились годами без суда
и следствия. Особенно варварскими были так называемые «курсы по политпросвещению». Нас заставляли приветствовать флаг марионеточных властей, выступать с заявлениями против коммунистов. А мы говорили: «Мы ничего не знаем о коммунистах, но многое знаем о вас, потому что вы держите нас в
тюрьме». Несколько раз я и мои подруги объявляли голодовку.
Восемь лет я провела в тюрьмах. Только в шестьдесят четвертом году снова оказалась на свободе. И почти в то же время вышел из тюрьмы мой муж. Так, через много лет, мы наконец увидели наших детей.
Когда речь заходит о детях, Чан Тхи Лиеу оживляется, и я вижу перед собой ласковую, добрую мать.
— Сыну девять лет,— говорит она.— Живет в освобожденном районе. Учится в третьем классе... Но мне хотелось бы поподробнее рассказать вам о моих товарищах, которые до сих пор томятся в тюрьмах. Там тоже идет борьба. Палачи издеваются над узниками. Случалось, что они раздевали женщин догола и грязно смеялись над ними. Но я считаю, что этот позор падал не на женщин, а на тех, кто над ними глумился. В тюрьме мы отмечали свои праздники. Иногда удавалось даже выпустить листовки.
Пели революционные песни, за которые потом приходилось отсиживаться в карцерах, выдерживать очередной допрос «с пристрастием» у начальника тюрьмы.
Теперь Чан Тхи Лиеу — член Постоянного комитета Ассоциации женщин за освобождение Южного Вьетнама. Эта боевая организация оформилась в
конце 1960 года. Она родилась на базе тех патриотических организаций, которые с 1954 года поднимали женщин, весь народ на борьбу за выполнение Женевских соглашений, за восстановление мира, за мирное объединение страны.
К началу нынешнего года в Ассоциации насчитывалось около двух миллионов женщин. Активистки движения работают в тылу, в освобожденных и оккупированных деревнях, в Сайгоне и других городах. Они идут в первых рядах демонстраций перед американским посольством, перед частями марионеточной армии, которых гонят на смерть.
О председателе Ассоциации женщин за освобождение Южного Вьетнама Нгуен Тхи Динь я уже рассказывал в газетных статьях. Это поистине легендарная женщина. От подпольщицы—распространительницы листовок до заместителя Верховного главнокомандующего всеми вооруженными силами Национального фронта освобождения — вот путь этой необыкновенной женщины. Тюрьмы, пытки, болезнь, гибель мужа и сына— все перенесла несгибаемая Нгуен Тхи Динь, и эти испытания еще сильнее закалили ее волю, ее решимость отдать народу всю себя до конца.
На пути партизанского отряда, с которым я шел, было еще немало памятных встреч.
Как-то, когда отряд находился в 15 километрах от Сайгона, ко мне в гости пришла девушка-подпольщица. Милое, ласковое лицо, по плечам разбросаны
черные, как смоль, волосы, в ушах сережки.
— Суан Хонг,— представилась она. А потом спросила:—А тебе известно, что это значит?
— Да, Хонг,— ответил я.— По-русски это будет «красная весна».
В революционной организации южновьетнамской молодежи Хонг участвовала с семнадцати лет. Устраивали демонстрации, расклеивали на улицах города листовки, распространяли революционные газеты, а если нужно, сражались на баррикадах.
Однажды, когда Хонг шла в школу, ее арестовали. В тюрьме ее пытали, применяя самые новейшие орудия пыток с маркой «Сделано в США». Ее заставляли выдать товарищей, назвать явки. Но она, стиснув зубы, молчала. Только в этом году ей удалось вырваться на свободу.
— Хонг,— спросил я ее,— а что ты думаешь делать дальше?
— Дальше? Бороться! Бороться в моем родном Сайгоне до тех пор, пока последний американец не покинет Южный Вьетнам.
Мы прощаемся. И теперь, когда я читаю в газетах о массовых демонстрациях в Сайгоне, мне видится в толпе учащихся и студентов, идущих на бой
против вооруженных до зубов карателей, милая девушка, которую зовут Красной Весной...
В одной деревушке недалеко от Сайгона я зашел в сельскую школу. Как и во всех школах мира, здесь слышались звонкие ребячьи голоса. Затем все стихло. Начался урок. К доске подошла худенькая девушка-учительница. Она взяла в руки мел и сказала:
— Дети, сегодня у нас урок чистописания.
На доске появились слова: «Наша деревня небогатая, часто каратели приходят и грабят крестьян, убивают мирных жителей. Но теперь они не посмеют
этого сделать. Вся деревня — партизанки, старики и дети каждый раз дают карателям мощный отпор». Над доской висели лозунги. На одном — знакомые с детства слова: «Учиться, учиться и учиться!» А над ними: «Все силы — победе над врагом!», «Родина или смерть!».
Учительнице — ее зовут Тхань Зунг — семнадцать лет, а преподавать она начала с пятнадцати. Трое ее братьев и три сестры — активные участники войны Сопротивления. От зарплаты Тхань Зунг отказалась: пусть деньги, которые ей причитаются, идут на нужды фронта. В доме, где я попал на урок Тхань Зунг, школа помещается недавно: прежнюю школу разбомбили американские самолеты. Погибло несколько учеников и один учитель. Но школа продолжает жить. Дети учатся не только арифметике и чистописанию, но и любви к родине.