Пожилая женщина, стоявшая у обочины, подняла руку. Синяя «Победа» тормознула метрах в пяти от нее, чтобы ненароком не обдать пылью.
Человек, уважаемый в районе, вышел, поздоровался, спросил:
— Подвезти вас, Марфа Ивановна? И заботливо придержал дверцу.
— Да нет, ехать мне нынче некуда,— ответила женщина.— Тут другое дело: агроном срочно нужен, с кукурузой заминка.
— Ладно. Пришлю агронома.
Женщина подумала, покачала головой.
— Лучше ты, милый человек, посиди тут со мной, поговори. А шофер твой тем часом агронома привезет. Так вернее будет.
Тот виновато улыбнулся.
— Дел ведь у меня много, Марфа Ивановна.
Женщина уверенно ответила:
— Главней кукурузы сейчас у нас дела нет.
Минут через десять шофер уже стучался к агроному.
— Поедемте в поле!
— Кто велел?
— Марфа Ивановна.
...Разное бывает уважение. Уважают людей за должность, за звание. Но самое дорогое, когда уважают вот так, за одно имя-отчество. Право на
такое уважение можно заслужить только всей жизнью...
В молодости Марфа Ярыгина батрачила на помещика. Брали ее на сезон. Условия — работать от снега до снега, от темна до темна. За все про все платили ей когда четырнадцать, когда пятнадцать рублей. Зиму живи как хочешь, а весной опять приходи.
Однажды Марфа спросила подружку:
— А царь-то неужели не видит?
Эх, дойти б до него, рассказать, как мучается народ!
Подружка ответила:
— Царь богатый. А богатый за богатого держится...
Батрачила Марфа и у попа. Тот говорил ласково, обещал за старание не только деньги, но и райское блаженство. Деньги — это земное, суетное. Зато блаженство вечное. А праздничными вечерами к попову дому подкатывали гости, и батюшка до утра предавался суетным, земным радостям.
Марфа как-то прибежала к матери, стала спрашивать:
— Почему нам батюшка за грешные мысли адом грозит, а сам и пьянствует и распутничает? Он, что ли, ада не боится?
Мать печально ответила:
— Дура ты, дура! Свои-то грехи батюшка перед богом в первую очередь замолит. Уж себя-то не забудет... Он к богу ближе.
Ответ на многие свои вопросы батрачка Марфа Ярыгина услыхала через несколько лет, когда первый красногвардейский отряд прошел по
селу с песней:
Никто не даст нам избавленья —
Ни бог, ни царь и не герой,
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
Марфу Ивановну выбрали в сельский Совет. Ни в бога, ни в царя она больше не верила. Верила в ленинскую правду, в народ, в свои собственные руки. Как создали
колхоз, из первых записалась. Вскоре выбрали ее в правление, поставили бригадиром. Дела в бригаде неплохо шли. А вот
в колхозе не ладились. И самое главное — начался падеж лошадей: морили их кулаки. Знали: без тягла не быть ни урожаю, ни самому колхозу.
Вызвали на правление конюха, пошел обычный разговор: и управиться, мол, с лошадьми никакой возможности, и кормов нет, и того нет и другого...
Марфа Ивановна — она у двери на табуретке крикнула: сидела — не вытерпела,— А совесть есть? Совесть у тебя есть? На ногах не стоишь, водочная
душа, потому и коней ноги не держат!
— Ишь ты!, — разозлился конюх.— Ты меня водкой не попрекай: не подносила... Языком-то трепать все вы горазды!
— Языком?
Ярыгина вскочила, повернулась к председателю:
— А ну, давай пиши меня в конюхи! Пиши, говорю!
— Да ты в уме? — развел руками председатель.— Ты же бригадир, начальник над людьми.
— Начальника быстрей найдешь, чем хорошего конюха.
— Мужики! Ну, видали вы когда, чтобы баба— конюхом?
— Не видали, так увидите,— стояла на своем Марфа Ивановна.
Ходила она по конюшне и только головой качала. Бывший конюх брел следом. Ворчал обиженно:
— Вон гляди, закром пустой. А все меня хаяли: я, мол, виноватый...
Ярыгина перегнулась через дощатую стенку закрома — что-то тускло поблескивало в трухе. Вытащила бутылку из-под водки.
— Ну? Что теперь скажешь? Вон они где, корма! Вот они где, труды наши, деньги наши колхозные...
Бывший конюх бежал к выходу, орал:
— Да ты что?! Ты что дерешься?! Да разве ж можно так, бутылкой?
-Кулаки шептались по селу:
— От бабы <на конюшне одна беда. Это ж закон!
Да кони, видно, того закона не знали — крепли, отъедались. Марфа Ивановна не отходила от них — и ночью раза по два на конюшню забегала.
Иной раз председатель распорядится: «Выдать пару коней для свадьбы». А Марфа Ивановна скажет жениху и невесте:
— Вы, деточки, молодые, здоровые и пешком дойдете — уж не сердитесь. Кони, сами видите, от работы усталые, заморенные.
Председатель потом в амбицию:
— Кто здесь хозяин: ты или я?
Марфа Ивановна в ответ спокойно:
— Над конями я хозяйка. Я их кормлю, я за них перед колхозом отвечаю.
Сняли колхозники старого председателя, стали выдвигать Ярыгину.
— Я ж неграмотная,— отказывалась она.
— Ничего! Вот председатель сильно грамотный был, да только трудодни считать никак не умел: все дружкам да собутыльникам лишку падало,— отвечали колхозники.— А у тебя всегда порядок был — хоть в бригаде, хоть на конюшне.
Как стали голосовать, против подняли руки двое — муж да свояк. Люди смеялись.
— Что ж ты так, Иван Михайлович, против жены-то?
Он объяснил:
— Я ее характер знаю. Конюхом была, все на работе пропадала. А теперь я ее и вовсе не увижу...
Дома опять о том же заговорили.
— У нас ведь детей трое,— волновался муж,— уход за ними нужен. Да и работать тебе председателем никак нельзя. Ты же малограмотная —
подведут тебя подкулачники под суд.
Сами будут воровать, а на тебе отыграются...
Марфа Ивановна, как послушала мужа да подумала о новой работе, испугалась, пошла к начальнику политотдела МТС: так, мол, и так, освободите меня от такой должности.
Начальник политотдела сказал:
— Милая ты моя! Как же я тебя освобожу, когда тебя колхозники выбрали?! У них проси.
— Они не отпустят.
— А раз не отпустят, значит, справишься с делом. Себе не веришь, народу поверь!
Народ не ошибся. Вышел из Ярыгиной настоящий председатель — хозяйственный, требовательный. Ни за один проступок спуску не давала. Даже мужу, на что уж был старательный колхозник, и то один раз досталось.
Как-то Марфа Ивановна пошла ночью проверить колхозные амбары. А Ивана Михайловича в то время сторожем поставили. И надо же случиться, задремал на дежурстве...
Как ни отговаривали члены правления, Ярыгина оштрафовала мужа на пять трудодней. Вокруг смеялись:
— Ты же вроде и себя штрафуешь.
Она отвечала:
— Порядок для всех один.
...Люди знали: общее дело для Ярыгиной важнее любого своего, народное добро дороже личного. Потому, наверное, и выбрали ее депутатом,
членом Советского правительства: такой можно доверить и колхоз и государственные дела.
Много лет, много сил отдала Марфа Ивановна родному
колхозу, родному району. И председателем была, и парторгом, и скот спасала в войну,
и поднимала колхозы района после изгнания фашистов — поручили тогда ей, старой коммунистке, заведовать сельхозотделом в райкоме. После
попросили наладить дела в артели — пошла в артель. Никакой работы не чуждалась.
Есть в семье такая должность — мать. И по должности этой положено все уметь: и стирать, и варить, и детей растить. Заболел кто в семье — мать делается и врачом и сиделкой.
Пошли дети в школу — становится учительницей, следит, чтоб уроки были сделаны, задачки решены. Посторонний человек сказал бы «не умею»,
и все тут. А мать не может: на то она и мать.
Вот так же, с настоящей материнской заботой, всю свою жизнь относилась Марфа Ивановна к любому делу, на которое ставил ее народ.
А годы уже начали отсчитывать восьмой десяток. Уже давно лежит в кармане пенсионная книжка. Но Марфа Ивановна поступила со
старостью по-своему: перестала считать годы. Ведь оттого, что сосчитаешь, их не убавится.
А людям твердо сказала:
— Вы меня на печку не провожайте!
Что ж, могли бы ей, конечно, подыскать дело почетное и не слишком сложное. Но старая коммунистка осталась верной себе, взяла работу хлопотную и важную: стала инспектором по кукурузе в родном колхозе «40 лет Октября».
На первом же партийном собрании вышел насчет кукурузы спор: сеять ее на бывшем конопляном поле или нет?
Один из членов правления артели запротестовал:
— Посеем кукурузу по коноплищу— задушат ее сорняки!
Животновод Степан Алехин возразил:
— Да что они, сорняки-то, железные, что ли? А техника на что?
— Ты на технику особо не рассчитывай,— вставил бригадир трактористов.— У нас и без того своих дел по горло.
Марфа (Ивановна рассердилась:
— А кукуруза чужое, что ли, дело?
Спорили долго. Последнее слово осталось все-таки за Ярыгиной.
Собранием хлопоты не кончились, а, считай, начались. Вышли на сев механизаторы — и Марфа Ивановна с ними. Ходила по полю, раскапывала гнезда, ставила вешки — определяла точность квадратов. И трактористы знали: погонишься за выработкой в ущерб качеству, как миленький, будешь пересевать за свой счет. Инспектора не проведешь...
Конечно, и потом бывали ошибки, особенно на обработке междурядий: то вместе с сорняками подрезали и культурные растения, то ломали стебли. После сообразили: начинать обработку надо часов с одиннадцати — к этому времени растения становятся неломкими.
Учились механизаторы, училась вместе с ними Марфа Ивановна. Работали на совесть. А кукуруза — культура благодарная: никогда прежде не собирал колхоз таких урожаев, как в последние три года. Самый высокий урожай получили именно на бывшем коноплище.
Но Марфа Ивановна не успокаивается, о будущем думает, о полной механизации. Идет в райком, говорит секретарю:
— (Видела я в городе снегоуборочную машину. Удобная, что и говорить. Подойдет к куче снега, зацепит ее загребущими лапами — и через три минуты кузов грузовика полон. А наши колхозники, чтобы трехтонку навозом нагрузить, может, час с лишним лопатами орудуют. А ведь нам на одну кукурузу надо вывезти этих самых трехтонок с навозом штук восемьсот. Вот и судите сами, как нужна тут механизация. Сколько человеко-часов мы на севе да культивации выгадали, давно сосчитано, а сколько на навозе прогадываем, никто не считает...
Секретарь вежливо:
— Это, конечно, правильно, только пока нет у нас в районе таких машин...
— А нет, так добивайтесь — в области, в Москве. Подскажите, кому надо!
Обещал подсказать. А пока дали колхозу бульдозер — все-таки помощь.
Немало потрудилась на своем веку коммунистка Ярыгина. И всегда ее уважали люди за трудолюбие, за честность, за партийную страстность. За
то, что — Марфа Ивановна.
Л. ЖУХОВИЦКИЙ
Верхне-Любажский район. Курская область.
Крестьянка № 10 октябрь 1961 г.