Когда любишь — веришь. Да у Эллен и не было оснований не верить Арону. Сдержанный, не щедрый на слова, он коротко сказал ей:
— Я очень хочу, чтобы ты была моей женой. Расписываться будем после демобилизации. Так немногословие сочеталось в нем с прямотой.
Потом, когда родился ребенок, Арон так же скупо сказал:
— Отслужу—увезу тебя с мальчиком из Эстонии в свою Осетию, справим веселую свадьбу. Потерпи! — И, чуть сведя густые брови, подавил короткий
вздох.
— Теперь уже меньше года, совсем недолго,— успокаивала его и себя Эллен. Она, как говорится, души не чаяла в муже. Гордилась тем, что Арон нравится ее отцу. Часто думала: «Если бы мать была жива, как бы она порадовалась за нас...»
Арон учил Эллен своему языку, рассказывал ей о своей старенькой бабушке. Он рано остался сиротой, и сыновняя нежность и почтительность, сквозившие в его рассказах о бабушке, еще раз подтверждали, что муж будет верным спутником жизни.
Свой отпуск Арон решил провести с женой и ребенком. Эллен была довольна, что сможет побаловать мужа, дать ему возможность хорошо отдохнуть.
Вечерами, уложив сынишку спать, она торопливо доканчивала вышивать новые занавески на окна, крахмалила салфеточки и скатерти — дом должен выглядеть празднично. Радовалась Эллен и за маленького Арона: он начал уже протягивать ручонки к отцу, и в лепете его можно было разобрать что-то очень похожее на «папа».
Как отрадно ей было вспомнить на работе, что дома ждет муж, возится с малышом! Теперь она не шла, а мчалась домой из почтового отделения, в
котором работала и где впервые увидала Арона. Однажды, возвратясь утром с дежурства, Эллен еще за порогом услышала негромкий голос мужа, нараспев говорившего что-то.
«Наверно, осетинские песни поет сыну!» — улыбнулась Эллен, неслышно открывая дверь, и остановилась, пораженная.
Малыш спокойно спал в своей кроватке, а муж, чуть раскачиваясь, закрыв руками лицо, бормотал что-то, то повышая, то понижая голос. «Уж не пьян
ли?» — подумала Эллен, но Арон никогда не пил... И вдруг тревожно сообразила: не случилась ли какая беда с бабушкой?
Участливо обняла она широкие плечи мужа и в ту же секунду отпрянула в испуге: Арон глядел на нее жесткими, злыми глазами.
— Зачем ты мешаешь мне? — раздраженно крикнул он.— Разве ты не видишь? Я молюсь!
Точно глыба придавила вдруг молодую женщину. «Я молюсь!» — тревожным набатом гудело у нее в ушах, пока она убирала комнату, готовила завтрак.
«Я молюсь!» Непонятные, словно на чужом языке сказанные слова.
Проснулся малыш. Эллен склонилась над кроваткой. Нет, нет! Она не хочет, чтобы и сын сказал ей когда-нибудь: «Разве ты не видишь? Я молюсь! Так учил меня отец».
Но как поступить? Эллен не верилось, что все это серьезно.
— Да, серьезно — спокойно подтвердил Арон.Меня тек воспитала бабушка, так я и сына буду воспитывать. Если жить со мной хочешь, должна принять
мою веру.
Все в Эллен восстало против этого.
Принять веру ей, комсомолке?! Молиться и выполнять дикие обряды?! Позволить изуродовать душу своего ребенка?!. А если никуда не ехать, остаться
здесь, тогда, может, все будет по-прежнему. Арон начнет работать, спокойствие придет в их семью.— Что ты?! — ужаснулся Арон.
Месть моих родных настигнет всюду нас, они убьют сына! Не хочешь принять мою веру — прощай. Осетины — народ гордый, никому не навязываются!
Все, чем жила, о чем мечтала Эллен, рухнуло. Как жить дальше?
На просьбу Эллен остаться в Эстонии хотя бы временно, чтобы расписаться в загсе, Арон ответил категорическим отказом:
— Сперва вера, закон, а потом загс.
Вот когда Эллен в полную силу почувствовала недавнюю смерть матери. С кем посоветуешься, кому выплачешь свое горе? Пойти в часть, где служил Арон?
В райком? Ведь она комсомолка! Впервые за много времени Эллен с болью поняла, что любовь к Арону, а потом заботы о ребенке отдалили ее от комсомола... Но о чем говорить, если знаешь, что сама виновата, проглядела главное?
А может быть, поступить против своей совести, лишь бы сохранить ребенку отца?..
Нет! Эллен не могла согласиться на это. Арон уехал один.
В последний вечер молодая женщина попыталась еще раз доказать мужу, как бессмысленно жестока религия, отрывающая его от семьи. Но тот был непоколебим.
Уже в вагоне Арон вдруг спохватился: он же не сказал ей, что передумал ехать к бабушке, он едет на Сахалин. Она может писать ему «до востребования». И вот Эллен одна. Никому, даже отцу, не открыла она настоящей причины разлада с мужем.
Она посылала на Сахалин письма, полные любви, заботы и надежды. Ответа не было...
Умер отец. Средства, которыми располагала Эллен, были невелики. Маленького Арона помогли устроить в ясли.
Работала она много, стараясь забыться. И вот наконец долгожданный конверт! Но не с Сахалина и не из горного осетинского аула.
Арон — в исправительно-трудовой колонии. Подрался, пострадал за веру. Помнит и любит ее и малыша и просит денег. Обязательно вернется к ним. Пусть ждут.
Эллен, как это ни трудно было ей, отправила мужу деньги, собрала посылку. Думалось: главное—вернуть ребенку отца! Да и самого его вырвать из цепких лап религии. Прошли два года — срок заключения
Арона. На свой запрос начальнику колонии Эллен получила ответ, что муж выбыл по такому-то адресу. Но на письма по указанному ей адресу Эллен
не дождалась ответа.
Скоро маленький Арон пойдет в школу. Жизнь Эллен проходит в работе, в заботах о сыне. Но чувство вины перед ребенком заставляет ее упорно разыскивать Арона Григорьевича Габараева.
И вот совсем недавно она получила письмо от незнакомой женщины Ульяны. Арон жив и здоров. Женился. И не однажды. Он не очень щепетилен: если
нельзя избежать загса, регистрируется, если необходимо, венчается. Но предпочитает все же ограничиваться клятвами. И всегда в запасе у него «закон» и «вера», чтобы оправдать очередную подлость. В нужный момент появляется на сцене «фанатичная бабушка», угрожая отступнику Арону местью родичей за «нечистый брак».
У женщины, которая пишет Эллен, тоже растет сын. Правда, он носит фамилию отца, и, как ни старался увильнуть Арон, она заставила его платить
алименты. А Арон? Арон уже снова женат.
«Одно из твоих писем попало ко мне,— читает Эллен.— Я велела ему написать, послать денег, но он пытался очернить тебя передо мной, не признавал, что маленький Арон его ребенок. Но я тогда уже знала, что он за человек, и не поверила ему...
Уж лучше растить сыновей одним,— заканчивает Ульяна,— чем с таким отцом. Пусть растут честными, хорошими людьми. Пусть знают правду о своем
«благочестивом» отце. Когда-нибудь все-таки ему, придется опустить голову перед своими детьми».
Голубой абажур настольной лампы загораживает свет от спящего маленького Арона. На столе перед Эллен разложены цветные нитки. Иголка быстро
снует в ее руках. Эллен торопится: завтра праздник в детском саду, надо, чтобы ее сын был таким же нарядным, как все.
А где же вы, Арон Григорьевич Габараев? Какую очередную жену пугаете суровой чистотой ваших «божьих законов»? Какие покаянные молитвы читаете?
Г. БРАИЛОВСКАЯ
Крестьянка № 8 август 1961 г.