«Огромные массы теплого воздуха, вторгшиеся с берегов Атлантики, вызвали резкое потепление в средней полосе страны...»
«Холодные воздушные течения с берегов
Ледовитого океана задержали в этом году приход весны...»
Вот они, скупые слова сводок Бюро погоды, и в каждой из них почти всегда упоминается океан. Его своенравное дыхание сказывается не только на побережье. Оно проникает на тысячи километров в глубь суши. И люди, никогда в жизни не видевшие океана, живущие от него за тридевять земель, неизбежно испытывают на себе его властное влияние.
Наша планета присвоила себе чужое имя. Она должна была бы называться Океаном, а не Землей: более семи десятых земного шара занимает грозный, щедрый и все еще таинственный океан.
Океан — колыбель жизни. Там впервые много сотен миллионов лет назад зародилась жизнь. Там она развивалась и совершенствовалась, пока не почувствовала себя в силах выйти на сушу.
Но океан не только колыбель жизни, он хранитель летописи Земли. На его дне слой за слоем откладывались осадки, а в них оставило свой след все, что за миллионы лет нарождалось, развивалось и умирало в водной стихии.
Океан — убежище причудливых животных, хранилище огромных запасов полезных ископаемых, в его глубине скрыты горные хребты и вулканы. Дно океана — дверь, самым ближним путем ведущая к недрам Земли; под океаном земная кора много тоньше, чем на материках.
В океане обитает огромное количество животных.
Населенными сказались даже места глубиной в десять-одиннадцать километров. Животные приспособились и к царящему там кромешному мраку, и к жестокому холоду, и, что самое любопытное, к огромным давлениям: ведь там на каждый квадратный сантиметр поверхности давит сила в несколько тонн.
Находки в океане до сих пор поражают своей неожиданностью.
В конце тридцатых годов у берегов Южной Африки рыбаки выловили диковинную рыбу длиной в полтора метра и весом в пятьдесят семь килограммов. Никто из местных жителей никогда не встречал такой рыбины. Да это и не мудрено: чтобы видеть ее, им потребовалось бы жить всего на триста миллионов лет раньше! Зоологи считали, что именно тогда вымерли все сородичи этой кистеперой рыбы — родоначальника всех позвоночных, в том
числе и человека. И вдруг — вот оно, «ожившее ископаемое»!
В 1952 году датская зоологическая экспедиция обнаружила моллюска с красивым названием «неспилина» — маленькое существо размером всего в пять сантиметров.
Его собратья также считались вымершими около трехсот миллионов лет назад. Они хранились в зоологических музеях лишь в виде окаменелостей.
Не так давно многие зоологи на вопрос: можно ли на Земле найти принципиально новых, неизвестных дотоле животных — не разновидность, а новый тип — категорически отвечали: нет! Относя животных к тому или иному типу, ученые учитывают самые общие характерные для них признаки. Вот почему так, казалось бы, отличающиеся друг от друга рыбы, птицы, млекопитающие животные объединяются в один тип — позвоночных.
По наиболее распространенной классификации все многообразие животного мира Земли объединяется всего в
тринадцать типов. Тем неправдоподобнее, казалось отыскать на нашей, вдоль и поперек изъезженной, исхоженной и облетанной планете новый тип животных. Подобного рода поиски многие считали делом космонавтов, завоевателей новых планет.
И вдруг ошеломляющая весть, мгновенно облетевшая всех зоологов мира: новый тип животных найден!
Мое знакомство с новым типом обитателей земного шара состоялось в мае этого года в Ленинградском университете, на кафедре зоологии беспозвоночных животных. На длинном массивном столе выстроились микроскопы и бесчисленные баночки, бутылочки, стаканчики, стеклышки, вобравшие, как мне показалось, все огромное многообразие беспозвоночных животных, населяющих нашу планету.
Навстречу мне вышел Артемий Васильевич Иванов — ученый, чье имя известно теперь каждому зоологу мира, коренастый, крепкий человек с внимательными и добрыми глазами, смотрящими из-за толстых стекол очков.
Много времени проводит Артемий Васильевич в плавании по морям и океанам. Отсюда, а может быть, и от природы, характерная походка вразвалку — так удобнее сохранять устойчивость, когда палуба в шторм идет ходуном.
Кое-как, с помощью общих фраз, мы пробираемся через первые неловкие минуты знакомства, и вот уже Артемий Васильевич показывает мне содержимое банок. Но что это? В одних в бесцветной прозрачной жидкости плавают рыхлые клубки волокон пеньки. В других лежат на дне тоненькие обломки темно-вишневых веточек какого-то кустарника. В третьих — волоконца потолще и кажутся разлохмаченными на конце. Словом, вид у всего показанного был самый невыразительный. Я, очевидно, не сумела скрыть своего разочарования, и профессор поспешил предложить мне место у микроскопа.
Сам он верным движением натренированной руки подхватил пинцетом волоконце и положил на блюдце под объективом. Один, другой поворот установочного винта, и прямо передо мной в ярком световом поле проступает из мутного наплыва многократно увеличенное волокно с густой, пышной бородой на конце.
— Вот именно этой части туловища новые животные (а это оказались именно они) и обязаны своим именем. Их называют погонофорами — бороду несущими, от греческого «погон» — «борода» и «форо» — «нести»,— поясняет профессор.
У погонофор длинные нитевидные тела, достигающие иногда сорока сантиметров. Толщина их не превышает трех миллиметров. Даже самые большие экземпляры немного толще булавки.
— А посмотрите теперь на это.— Пинцет снова опускается в баночку, и под микроскопом оказывается небольшая темно-вишневая трубочка, составленная как бы из отдельных кусков, плотно надвинутых один на другой.
Теперь уже и я вооружилась пинцетом, трогаю трубочку, сжимаю ее. Она пружинит. Похоже, что состоит она из какого-то тонкого рогоподобного вещества.
— «Эти трубочки — и дом и крепость погонофор. Каждое животное строит для себя такое прибежище. В домике значительные излишки площади: в длину трубочка достигает иногда полутора метров. Одним концом она глубока и прочно втыкается в ил, другой, больший, торчит вертикально вверх.
Погонофоры легко передвигаются по трубочке вверх-вниз. Частенько они высовываются из домика, выставляют свою бороду, но при малейшей опасности мгновенно ускользают внутрь. Погонофоры никогда не покидают своего жилища,— передвигаться они могут лишь внутри домика, во всякой же другой обстановке они неподвижны...
И все-таки я не могу отделаться от впечатления, что погонофоры — это всего лишь разновидности червей.
— Это сходство и сыграло роковую роль в их судьбе, надолго ввело в заблуждение ученых,— поясняет Артемий Васильевич.
Начало научному изучению погонофор положил профессор Иванов. Он доказал, что это совершенно новый тип животных.
Доказать — это прежде «всего детально изучить строение погонофор, произвести тщательные исследования. Ведь надо препарировать организм толщиной с булавку.
Перед тонкостью такой работы меркнет искусство мастеров часовых дел и даже виртуозное умение наносить надписи на рисовом зернышке.
Но прежде чем исследовать, надо добыть достаточное количество погонофор, которых считали чрезвычайно редкими.
...Флагман научно-исследовательского флота Советского Союза — красавец «Витязь». С первым же рейсом этого плавучего научно-исследовательского института и отправился в плавание профессор Иванов в надежде, что ему посчастливится найти погонофоры в том месте Охотского моря, где шестнадцать лет назад их выловил профессор П. В. Ушаков, не придавший значения своей находке.
И уже вертится лебедка, на толстом тросе спускается под воду дночерпатель. Вот он достиг дна, легко вошел в ил. Повинуясь натяжению каната, сомкнул свои огромные «челюсти», унося в «пасти» кусок ила с застигнутыми там врасплох обитателями.
Уже первая проба грунта принесла большой «улов». Осуществилось желание Артема Васильевича увидеть погонофоры живыми и иметь их в достаточном количестве.
Более детальное исследование погонофор принесло интересные результаты. У них имеется разветвленная кровеносная система. Кровь проталкивается по длинному телу сокращением сильного, мускулистого сердца.
Погонофоры имеют нервную систему. У них есть даже мозг. Но самым любопытным и необычным оказалась «борода» — множество тонких щупалец. Она играет в жизни этих животных совершенно особую роль.
У погонофор нет кишечника. Сколько ни искал профессор Иванов, обнаружить его так и не удалось. Не оказалось также ни рта, ни выводного отверстия. Как же питается это животное, живущее самостоятельно и самостоятельно добывающее себе пищу?
Погонофоры пропускают сквозь густую бороду щупалец океанскую воду. Все пищевые частицы застревают в этой бороде. Ну, а как же они усваиваются организмом? И тут Артемий Васильевич высказал любопытную догадку. Процесс пищеварения у погонофор происходит вне организма, между щупальцами, которые затем всасывают питательные вещества. Такого вынесенного наружу «желудка» ученые не наблюдали еще ни разу.
Детально изучив строение погонофор, профессор Иванов, а впоследствии и видные зоологи мира, которые ознакомились с его работами, убедились, что погонофоры — совершенно новый, четырнадцатый тип животных, населяющих нашу планету!
Артемий Васильевич не раз участвовал в экспедициях «Витязя». И неизменно наряду с другой большой научной работой по зоологии он возвращался к погонофорам. Он установил, что эти животные широко распространены в океанах и морях. Их находили и в Тихом и в Индийском океане, в Антарктике, непосредственно у берегов и на больших глубинах. Даже в Баренцевом море, где прибрежная фауна, казалось, досконально изучена, недавно
нашли погонофор.
В чем же значение нового открытия? С этим вопросом я и обратилась к Артемию Васильевичу. В ответ он протянул мне рисунок, на котором я увидела необычно красивое дерево с пышной кроной.
— Это—древо жизни, которое рисуют зоологи, пытаясь восстановить все звенья развития жизни на Земле.
Ученые хорошо изучили мельчайшие ответвления пышной кроны, но чем ниже по стволу, чем ближе к корням, тем больше встречается «белых» пятен. Погоноферы закрасили одно из этих «пятен незнания». Строение их организма убедило: они произошли от одного и того же корня, что и позвоночные. Каков этот корень, ученые еще не знают. О его строении лишь догадываются.
А когда воссоздается неведомое, каждый найденный штрих, каждая новая черта все ближе подводят реставратора к оригиналу.
Артемий Васильевич Иванов результаты своих исследований изложил в книге «Погонофоры», которая удостоена в этом году Ленинской премии.
С. ИКОННИКОВА
Крестьянка № 8 август 1961 г.