Сомерсет Моэм, рассказ
Это произошло за два или за три года до начала войны. Семья Перегринов завтракала. Муж и жена были одни за длинным столом, но сидели на разных его концах. Со стен на них смотрели предки Джорджа Перегрина.
Принесли утреннюю почту: несколько писем для полковника, деловые письма, «Таймс» и небольшая бандероль для Эви. Джордж просмотрел письма, раскрыл «Таймс» и погрузился в чтение. Позавтракав, они встали из-за стола.
Только теперь он заметил, что жена все еще не вскрыла бандероль.
— Что там? — спросил он.
— Да так, книжки.
— Развязать их?
— Как хочешь.
— Все одинаковые,— сказал он, разглядывая книги. И к чему это тебе шесть экземпляров одной и той же книги?
Он открыл одну из книжек и констатировал:
— Какие-то стихи.
Потом взглянул на титульный лист и прочел: «Когда рушатся пирамиды. Э. К. Гамильтон». Эви Кэтрин Гамильтон?
Так ведь это же девичья фамилия его жены! Он с удивленной улыбкой посмотрел на жену:
— Ты написала книгу, Эви? Ах ты, плутовка!
— Я думала, тебе это будет неинтересно. Хочешь взять себе один экземпляр?
— Ну что ж, давай. Ты ведь знаешь, я мало смыслю в поэзии. Но я почитаю, только не сейчас. У меня сегодня утром уйма дел.
Полковник покинул столовую, прихватив с собой письма, «Таймс» и книгу.
Кабинет его был большим и уютным: громоздкий письменный стол, кожаные кресла и охотничьи трофеи на стенах. На книжных полках — справочники и книги по земледелию, садоводству, рыбной ловле и охоте. Были здесь и книги о прошлой войне, во время которой он получил ордена «Военный крест» и «За отличную службу». Ведь до женитьбы он служил в уэльсской гвардии. После войны он ушел в отставку и занялся земледелием. Хозяйственные дела Джорджа Перегрина шли хорошо.
Кроме всего прочего, Джордж был избран мировым судьей и исполнял свои обязанности на совесть. Во время охотничьего сезона он каждую неделю на два дня отправлялся на верховую охоту с собаками. Он считался хорошим стрелком и игроком в гольф и, несмотря на то, что ему уже пошел шестой десяток, все еще был достаточно подвижен для тенниса. Он с полным основанием мог назвать себя разносторонним спортсменом.
С недавнего времени Джордж начал полнеть, но статная фигура, высокий рост, вьющиеся седые волосы (начинающие слегка редеть с затылка), честные голубые глаза, прекрасный цвет лица, носящего печать благородства, делали его внешность очень привлекательной. Джордж находил большое
удовлетворение в общественной деятельности: он был председателем нескольких местных организаций и в силу своей классовой принадлежности и общественного положения являлся лояльным членом консервативной партии. Он считал своим долгом заботиться о благосостоянии жителей своего
имения и великодушно возложил на Эви заботы по уходу за больными и всякого рода попечительские дела. На окраине деревни Джордж построил коттедж под больницу и платил сиделке из собственного кармана. Единственное, чего он требовал от тех, на кого распространялась его щедрость,—
это чтобы во время выборов (в графстве или всеобщих) они голосовали за его кандидата. Джордж отличался дружелюбием среди равных ему, приветливостью по отношению к людям, стоящим ниже его на общественной лестнице, внимательностью к своим арендаторам и пользовался популярностью среди соседей, мелкопоместных дворян. И если бы кто-нибудь сказал ему, что он мировой парень, он, наверное, воспринял бы это с легким замешательством, но тем не менее с внутренней гордостью. Именно таким ему и хотелось быть, большей похвалы он не желал.
К несчастью, у них не было детей. А ведь он был бы отличным отцом: добрым, но строгим. Но так уж получилось, что единственным его наследником был племянник, сын брата, погибшего в автомобильной катастрофе.
Эви была для Джорджа печальным разочарованием. Что и говорить, она истинная леди, и у нее есть небольшое состояние; в хозяйственных делах и по дому Эви незаменима.
В поместье все просто обожают ее. Когда он женился на Эви, она была прелестным смуглым созданием со светло-каштановыми волосами и хорошенькой фигуркой, не страдала никакими болезнями и неплохо играла в теннис. Непонятно, почему она так и не стала матерью; теперь Эви, конечно, увяла: как-никак, а ей должно было исполниться сорок пять; цвет кожи и волос потускнел, и худоба делала ее похожей на рельс. Одевалась Эви всегда опрятно и со вкусом, но, казалось, была безразлична к своей внешности: она даже никогда не пользовалась губной помадой, не говоря уже о всякой другой косметике; и только увидев ее принаряженной на каком-нибудь званом ужине, можно было заметить, что когда-то она была весьма привлекательной; обычно же она была... как бы это сказать... словом, она была женщиной, которую просто не замечаешь.
Нет, конечно же, Эви — приятная женщина, и не ее вина в том, что она бесплодна; но каково ему, ее мужу, который хочет плоть от плоти своего наследника. Вся беда, наверное, в том, что Эви всегда не хватало жизненной энергии. Пожалуй, он был влюблен в Эви, когда предложил ей стать его женой; по крайней мере он был достаточно влюблен для молодого человека, который хотел жениться, начать семейную жизнь. Однако со временем он обнаружил, что у них мало общего. Она не находила ничего хорошего в охоте и считала рыбалку скучнейшим делом. И в результате они все больше и больше отдалялись друг от друга. Впрочем, Эви никогда не причиняла ему неприятностей. Никаких сцен.
Никаких ссор. Казалось, она считала, что полная свобода действий супруга в порядке вещей. Она никогда не напрашивалась в попутчицы Джорджу, когда тот уезжал в Лондон.
Там Джордж завел себе одну девушку... Впрочем, не совсем девушку: ей было по меньшей мере лет тридцать пять, она была блондинкой и вполне лакомым кусочком; Джорджу достаточно было лишь дать ей заранее телеграмму о при езде. Они ужинали вместе, шли в какой-нибудь театр или
кино, а потом проводили вместе ночь. Ничего особенного: имеет же мужчина, здоровый, нормальный мужчина, право хотя бы на небольшое развлечение. Джорджу пришла в голову мысль, что, не будь Эви такой добропорядочной женщиной, она бы только выиграла, как жена; но подобная мысль претила Джорджу, и он поспешил отогнать ее.
Джордж Перегрин дочитал «Таймс» и, проявив обычную для него внимательность, вызвал лакея с тем, чтобы тот отнес газету Эви. Затем взглянул на часы: была уже половина десятого, а на десять у него назначена встрече с одним из его арендаторов. Значит, остается еще полчаса.
«Посмотрю, что тут Эви насочиняла», — решил он и с улыбкой взял книгу. Джордж обратил внимание на то, что в книжке Эви было самое большее страниц сто. Что ж, тем лучше. Он разделял мнение Эдгара По, что стихотворения должны быть короткими. Но по мере того, как он переворачивал страницу за страницей, его начало раздражать то, что часть стихотворений состояла из длинных и к тому же нерифмованных строк.
— Ну и поэзия,— хмыкнул Джордж.
Впрочем, не все стихи в книге были такими. Вперемешку с непривычно-странными местами, в которых строки из трех-четырех слов чередовались со строками в десять, а то и пятнадцать слов, встречались и небольшие, короткие стихотворения, в которых, слава богу, рифмовались строки одинаковой длины. Несколько страниц были озаглавлены просто словом «Сонет», и Джордж из любопытства посчитал количество строк: их оказалось четырнадцать. Он прочитал эти страницы. Все в сонетах, казалось, было на своем месте, но смысл их как-то ускользал от него.
— Бедняжка Эви,— вздохнул он.
В этот момент лакей объявил, что пришел тот фермер, которого ждал Джордж. Отложив книгу, Джордж пригласил арендатора в кабинет, и они занялись хозяйственными делами.
— Прочитал я твою книжку, Эви,— сказал Джордж, когда они сели обедать.— Просто здорово. Наверное, тебе обошлось в копеечку напечатать ее?
— Нет, мне повезло. Послала ее издателю, и он взял.
— На поэзии много не заработаешь,— сказал Джордж, как обычно, добродушно и сердечно.
— Да, пожалуй. Зачем это Бэннок приходил к тебе утром?
Бэннок был тот самый арендатор, из-за которого Джордж так и не дочитал книгу Эви.
— Он попросил у меня ссуду на племенного быка. Бэннок — хороший человек, и я склоняюсь к тому, чтобы дать ему ссуду.
Джордж Перегрин почувствовал, что Эви не желает говорить о своей книге, и он не имел ничего против того, чтобы переменить тему разговора. Он был рад, что на титуле книги стояла девичья фамилия жены: ни к чему трепать его фамилию, которой он так гордился.
Шли недели. По соображениям такта Джордж не расспрашивал жену о книге, да и сама Эви ни разу не вернулась к этой теме. Но потом случилось нечто странное. Как-то Джорджу потребовалось наведаться по делам в Лондон.
Там он встретился с той самой Дафнией, с которой так приятно проводил свободное время в столице. И вот за ужином Дафния спросила его:
— Кстати, Джордж, это твоя жена написала книгу, о которой все только и твердят?
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Ты знаешь, у меня есть один знакомый парень, критик. На днях он повел меня в ресторан пообедать, и у него была какая-то книжка. Я его спрашиваю: «Что это за книга?» А он мне говорит: «Это не в твоем вкусе. Стихи. Только что написал об этой книге статью». Я отвечаю:
«Да, стихи — это не по мне». И знаешь, что он тогда сказал?
«Читаешь — не оторвешься. А покупают нарасхват, как горячие пирожки». Очень, говорит, яркая книжка.
— И кто же ее написал? — спросил Джордж.
— Какая-то женщина, Гамильтон. Мой приятель сказал мне, что ее настоящая фамилия — Перегрин. «Вот интересно,— говорю,— у меня есть один знакомый по фамилии Перегрин». А он говорит: «Полковник, живет под Шеффилдом...»
— Мне бы хотелось, чтобы ты не распространялась обо мне со своими приятелями,—недовольно сказал Джордж.
— Не волнуйся, дорогуша. За кого ты меня принимаешь? Конечно же, я сказала: «Значит, не тот»,— успокоила его Дафния и, довольная собой, захихикала...
— Ты могла бы еще сказать ему, что, напиши моя жена книгу, уж кто-кто, а я бы узнал об этом первый,— со смехом сказал Джордж.
— Еще бы,— подтвердила Дафния.
...Джордж был членом нескольких клубов, и на следующий день перед отъездом решил позавтракать в одном из них, на улице св. Джеймса. Он сидел в удобном кресле за стаканом хереса, когда к нему подошел один из его старых друзей.
— Приветствую, дружище! Как дела? Как тебе нравится быть мужем знаменитости?
Джордж Перегрин с удивлением посмотрел на приятеля.
Ему показалось, что в его глазах играла какая-то скрытая усмешка.
— Не понимаю, о чем ты говоришь,— ответил он.
— Не притворяйся, Джордж. Все знают, что Э. К. Гамильтон— твоя жена. Не часто книга стихов пользуется таким успехом. Ты знаешь, я здесь с Генри Дэшвудом. Он хочет познакомиться с тобой.
— Кто такой этот Генри Дэшвуд, и какого дьявола ему от меня нужно?
_ И чем только ты занимаешься в своей провинции, приятель? Генри — один из лучших критиков Лондона. Он написал превосходную статью о книге Эви. Уж не хочешь ли ты сказать, что Эви не показывала тебе своей книги?
Не дожидаясь ответа, друг Джорджа взял инициативу на себя, и вот уже к столу подошел высокий тощий человек, сутулый, с крупным лбом, длинным носом и бородкой: этот тип людей всегда вызывал у Джорджа неприязнь. Последовали неизбежные формальности знакомства, наконец Генри Дэшвуд сел.
— Может быть, миссис Перегрин тоже в Лондоне? Я бы очень хотел встретиться с ней,— сказал он.
— Нет, моя супруга не любит Лондон. Она предпочитает провинцию,— сухо ответил Джордж.
— Я получил от нее очень приятное письмо, касающееся моей рецензии. Вы же знаете, обычно нам, критикам, достаются только шишки. Ее книга просто ошеломила меня. Сколько в ней свежести, оригинальности! Очень современная манера, и к тому же никакого тумана. Можно смело сказать, что автор одинаково свободно владеет как вольным, так и классическим размером,— восторженно говорил Дэшвуд. Но, будучи критиком, он не мог не добавить:
— Только местами можно заметить кое-какие огрехи...
Для Джорджа Перегрина все это было чистой тарабарщиной, а сам собеседник вызывал отвращение: интеллигентствующий болтун, да и только. Однако полковник был воспитанным человеком, и, решив отделаться от назойливого критика, он прервал его речь несколькими светскими фразами. Но это не помогло. Как ни в чем не бывало, Генри Дэшвуд продолжал:
— Почему можно назвать эту книгу выдающейся? Да потому, что в каждой ее строчке клокочет страсть. А сколько у нас молодых поэтов! И почти все анемичны, холодны, бескровны, интеллектуально серы. Здесь же истинная земная страсть. Нет слов: глубокое и искреннее переживание, подобное этому, по своей сути трагично, но, мой дорогой полковник, как прав был Гейне, утверждающий, что поэт превращает в маленькие песни свои большие горести!
Терпение Джорджа Перегрина истощилось, и он поднялся с кресла.
— Ну что ж, очень любезно с вашей стороны так хорошо отзываться о скромном труде моей жены. Я уверен, что она будет очень рада. Но я должен спешить, иначе опоздаю на поезд.
Джордж приехал домой как раз к ужину. Когда Эви легла спать, он прошел в кабинет и решил еще раз просмотреть книгу, о которой ему прожужжали все уши. Но книги он так и не нашел. Должно быть, Эви взяла ее.
— Вот глупость...— проворчал он.
Как-то Эви сказала:
— Американский издатель, который печатает мою книгу, приглашает нас на коктейль у Клэриджа. Я бы очень хотела, чтобы ты пошел со мной.
— Скучища будет, должно быть, ужасная. Но если уж ты так хочешь, я пойду с тобой.
— Вот и чудесно.
...Приглашенных было много. «Полковник Перегрин, да-да: муж Э. К. Гамильтон»,— так представляли Джорджа каждому из присутствовавших. Мужчины не вступали с ним в беседу, но женщины изливали на него потоки восклицаний:
— Вы должны гордиться своей супругой! Разве это не изумительно? Вы знаете, я проглотила книгу, не отрываясь! Это какой-то магнит! Как только я кончила последнюю страницу, я перечла все с самого начала! Я была потрясена!
Английский издатель сказал ему:
— Такого успеха книги стихов не знали за последние двадцать лет. А подобных отзывов я вообще никогда не читал...
С первых же минут Эви стала центром всеобщего внимания. Джордж видел, как каждый высказывал ей что-то, очевидно, очень лестное. В ответ Эви приятно улыбалась и коротко благодарила. Она немного раскраснелась от волнения, но держалась вполне непринужденно. Хотя Джордж и был убежден в том, что все происходящее — сплошная чепуха и глупость, но тем не менее он с удовлетворением отметил про себя, что Эви ведет себя так, как и полагается в таких случаях, и что она выгодно отличается от большинства женщин на вечере.
Но откуда у него это внутреннее беспокойство? Почему чудилось во взгляде каждого, кто подходил к нему представиться, какое-то любопытство, которого он никак не мог понять? Когда он проходил мимо группы женщин, сидевших на софе, ему показалось, что они говорили о нем. Потом
они тихонько засмеялись у него за спиной. Или ему снова почудилось? Он с облегчением вздохнул, когда вечер закончился.
В такси по дороге в гостиницу Эви сказала ему;
— Ты был очарователен, дорогой. Настоящий фурор произвел. А девочки просто восторгались тобой.
— Ничего себе девочки! — сказал огорченно Джордж.— Старые ведьмы!
— Тебе там надоело?
— Смертельно.
Она сжала его руку в знак участия.
— Ты не будешь возражать, если мы поедем завтра дневным поездом? Утром у меня есть кое-какие дела.
— Нет, отчего же. Хочешь походить по магазинам?
— Да, купить кое-что и сфотографироваться. Не хочется очень, но что поделаешь. Они говорят, что без этого нельзя. Ты же знаешь этих американских издателей.
Джордж молчал. Он думал. Он думал о том, что читатели в Америке будут, наверное, разочарованы, увидев портрет невзрачной худощавой женщины, его жены. Он был твердо убежден, что там, в Америке, больше всего ценят внешний эффект.
Мысли обо всем происходящем не давали ему покоя, и, когда на следующее утро Эви ушла из гостиницы, он отправился в свой клуб и поднялся в библиотеку. Там он просмотрел последние номера «Литературного приложения Таймс», «Нью Стейтсмена» и «Спектейтора». Без особого труда он отыскал в них рецензии на книгу Эви. Он быстро пробежал их глазами: все рецензии были крайне благожелательными. Потом Джордж пошел в книжный магазин
на Пикадилли, где он иногда раньше покупал книги. Он твердо решил как следует прочитать эту несчастную книгу, но ему не хотелось спрашивать у Эви, куда она дела тот, пропавший экземпляр. Он сам может купить себе эту книжку. Прежде чем войти в магазин, он взглянул на витрину, и первое, что бросилось ему в глаза, была обложка с заглавием «Когда рушатся пирамиды». Чертовски глупое название! В магазине к нему подошел молодой человек и предложил свои услуги.
— Не беспокойтесь, я посмотрю сам.
Ему было очень неловко просить книгу Эви; он сам разыщет ее и подойдет с ней к продавцу. Так и не найдя того, что ему было надо, Джордж воспользовался тем, что молодой человек оказался рядом с ним, и обратился к нему намеренно безразлично:
— Да, кстати, нет ли у вас книги «Когда рушатся пирамиды»?
— Как раз сегодня утром мы получили новое издание. Сейчас я вам принесу.
Через минуту продавец вернулся с книгой в руках.
— Как вы думаете, почему эта книга имеет такой успех? Ведь обычно, насколько мне известно, мало кто читает стихи.
— Наверное, потому, что книга хороша. Я тоже прочитал ее. Такие вещи нравятся читателю.
— Сколько я вам должен? — сухо перебил Джордж.— Не заворачивайте: я положу ее в карман.
В поезде в вагоне первого класса Джордж и Эви удобно устроились в противоположных углах купе и погрузились в чтение. Приехав домой, они приняли ванну и оделись для ужина. После ужина Эви сказала, что очень устала и хочет спать. А Джордж пошел в гостиную, достал из кармана
пальто книгу Эви и начал читать ее... И с каждой новой страницей ощущение смутного беспокойства переходило в чувство острого замешательства. Джордж был далеко не глуп и, когда кончил читать, уже совершенно ясно осознал, о чем шла речь в книге. Это была историй страстной любви
между замужней женщиной и молодым человеком.
Написанная от первого лица, книга начиналась с трепетного изумления уже немолодой женщины, догадывающейся о том, что ее полюбил молодой человек. Она старается убедить себя, что это не так. Ей кажется, что он обманывает себя. И приходит в ужас, когда обнаруживает, что сама
страстно влюблена в него. Она пытается внушить себе, что это абсурд; ведь такая большая разница в возрасте может привести лишь к несчастью. Она не должна поддаваться зову чувства. Она делает все для того, чтобы уйти от разговора с ним, но настает день, когда он говорит ей о своей любви и вырывает у нее признание в том, что и она любит его... Из-под пера лились песни любви. Женщина пела гимны своему любимому...
Джордж сидел весь красный от негодования.
Были в книге и небольшие грустные отрывки, в которых женщина горевала о пустоте жизни, которая ожидает ее, когда ее покинет любимый. Но эти стихи неизменно заканчивались волнующими словами о том, что скорбь разлуки стоит того блаженства, которое выпало на ее долю, каким бы быстротечным оно ни было.
В одном из сонетов говорилось о том, что прошло три года, а любовь все так же переполняет их сердца. Наверное, именно препятствия на пути их любви и томительное ожидание редких свиданий не дают угаснуть душевному жару первой встречи. И вдруг молодой человек умирает. Каким
образом, когда и где — осталось для Джорджа неясным.
Душераздирающий крик сердца вошел в книгу. Горькая скорбь, на которую она не имела права, которую надо было таить от всех. В последнем стихотворении книги поэтесса говорит о том, что она, несмотря ни на что, благодарит судьбу за дарованное ей высшее счастье, какое только могло
выпасть на долю простого смертного.
Было три часа утра, когда Джордж Перегрин оторвался от книги. В каждой строчке — голос Эви. Многие выражения в книге были ему знакомы: он не раз слышал их из уст Эви. Некоторые мелочи Джордж знал так же хорошо, как и саму Эви.
Увлечение Эви, да еще с такой бурей страстей, казалось ему настолько невероятным, что он бы, наверное, меньше удивился, если б вдруг чучело форели (самой крупной форели, пойманной им), стоявшее под стеклянным колпаком на камине в его кабинете, завиляло хвостом.
Джорджа бросило в жар. На какое-то мгновение его охватила дикая ярость, и он вскочил с кресла, чтобы без промедления пойти к Эви, разбудить ее и потребовать объяснений. У двери он остановился. В конце концов какие у него были доказательства? Только книга. Но ведь он сказал Эви, что стихи ему очень понравились.
«Прежде всего осторожность»,— решил про себя Джордж. Он подождет два-три дня и все как следует обдумает. А там видно будет, что делать. Он лег в постель, но сон еще долго не шел к нему.
Через три дня Джордж отправился в Шеффилд, к своему поверенному. Генри Блейк был старым другом Джорджа, его личным юристом и, кроме того, проницательным и умным собеседником.
— Чем могу быть полезен? — прогремел он, когда
Джордж прошел в его кабинет.— Как Эви?
— Именно из-за Эви я к тебе и пришел,— сказал Перегрин, подозрительно посмотрев на Блейка.— Ты читал ее книгу?
— Читал. Колоссальный успех, правда? Эви — и вдруг поэтесса! Век живи — век удивляйся.
— После этой книги я, очевидно, кажусь всем круглым дураком.
— Какая чепуха, Джордж! Ну что плохого в том, что Эви написала книгу? Ты должен гордиться ею.
— Перестань городить. Эви писала о себе самой. Ты это так же прекрасно понимаешь, как и все остальные. Должно быть, только я один не знаю, кто был ее любовником.
— Ну уж это — плод больного воображения. Нет никаких оснований считать, что вся история в книге не выдумка чистой воды.
— Послушай, Генри, ты в самом деле веришь, что это выдумка?
Генри Блейк неловко заерзал в кресле.
— Ты меня об этом спрашиваешь? Спроси Эви.
— У меня не хватает духа,— после мучительной паузы проговорил Джордж.— Она может подтвердить, что все написанное — правда. Это ужасно.
Последовала минута напряженного молчания.
— Кто этот парень?
— Не знаю, а если б и знал — все равно не сказал бы тебе,— ответил Блейк.
— Ну и свинья же ты! Разве ты не видишь, в каком положении я оказался? Мишень для насмешек! Приятного мало. Найми частных детективов. Я должен знать все.
— Во-первых, это некрасиво — напускать детективов на собственную жену. А во-вторых, если даже предположить, что у Эви что-то было, с того времени прошло столько лет, что просто невозможно до чего-либо докопаться.
— И все-таки я выясню все до конца.
— Конечно, ты можешь это сделать. Но ты же сам отлично понимаешь, что в таком случае она уйдет от тебя.
Джордж с тоской посмотрел на Блейка.
— Сам не знаю. Я всегда считал, что Эви для меня — чертовски отличная жена. Безупречная хозяйка, никаких неприятностей со слугами и все прочее. Но, черт побери, есть же у меня собственная гордость! Как я смогу жить с ней, зная об этой чудовищной измене?
— А ты был всегда верен ей?
— Я не отрицаю, что время от времени я позволял себе побочные удовольствия. Это естественно для мужчины. А женщина — совсем другое дело!
— Не мешало бы спросить и мнения женщин на этот счет,—с легкой улыбкой сказал Генри Блейк.
— Вот уж никогда не думал, что именно Эви может выкинуть такую штуку. Она всегда отличалась выдержанностью и никогда не выходила из рамок приличия. И вдруг — эта проклятая книга.
— Мне кажется, эта история оставалась для нее внутренней мукой, и она как бы выплеснула из сердца всю горечь, перелив ее в книгу.
— Чертовски неприятно. Хоть бы знать, что из себя представлял этот парень. Кем он был — человеком нашего круга?
Скорее всего каким-нибудь батраком или клерком...
— Насколько я знаю Эви, ее выбор не мог быть плохим.
— Страшный удар,— вздохнул полковник.— А я-то всегда думал, что она любит меня. Оказывается, ненавидит? Если это не так, разве она бы написала эту книгу?
— Ты преувеличиваешь. Мне кажется, Эви не способна на ненависть...
Джордж сокрушенно вздохнул.
— Что бы ты сделал на моем месте?
— Ничего.
Джордж Перегрин выпрямился в кресле и уставился на Генри.
— Я не могу этого так оставить. Надо мной все смеются. Где мое достоинство?
— Чепуха!—резко оборвал его юрист. И добавил, переходя на обычный любезный дружеский тон:
— Послушай, дружище: ведь этот человек умер, и все случилось очень давно. Забудь об этом. Обсуждай со всеми вместе книгу Эви, восторгайся ею, говори о том, как ты гордишься своей женой. Всем своим видом показывай, что ты настолько уверен в ней, что было бы просто глупо ставить под сомнение верность Эви. Жизнь идет своим чередом, а память человеческая коротка!
— Но я сам не смогу забыть.
— Вы оба уже немолоды. И, наверное, Эви делает для тебя гораздо больше, чем ты думаешь. Без нее ты будешь чувствовать себя ужасно одиноко. Ну что хорошего в том, что ты все время будешь помнить об этом? И было бы неплохо, если бы ты наконец понял, что в Эви есть много такого, чего ты раньше не замечал.
— Черт побери, можно подумать, что во всем виноват только я!
— Нет, я не виню тебя. Но и Эви я тоже не могу винить.
Не думаю, чтобы Эви сама искала эту любовь. Помнишь последние строчки книги? Создается странное впечатление: смерть возлюбленного и потрясла ее и, с другой стороны, явилась чем-то вроде душевного облегчения. Она словно была уверена в ненадежности уз, которые связывали их.
Его не стало в самом расцвете первой любви, и он так никогда и не узнал, что любовь не вечна. Он изведал лишь ее блаженство и красоту. А она в собственной скорби нашла утешение: смерть избавила ее от горестей разочарования.
Полковник Перегрин вздохнул:
— Пожалуй, ты прав. Какой толк ворошить прошлое? Только хуже будет. И пускай меня считают круглым дураком, если им так хочется. Пропади они все пропадом! Не представляю, что бы я делал без Эви. Но единственно я не могу понять и, наверное, не пойму до конца дней своих: что мог найти в ней этот парень?
Перевел с английского И. КОВАЛЕВ.
Работница № 03 март 1965 г.