Совсем я запуталась.
Еще несколько дней назад мне казалось все совершенно ясным и понятным. Школа мне надоела, и дальше учиться нечего. Нужно пойти на работу, буду занятой, в голову не станут лезть дурацкие мысли. Поговорила с мамой. Она меня обругала. Ну, ладно. Она права. Тогда я решила пойти в школу медсестер. Окончу ее, получу житейский опыт.
Поступлю в институт. Стану детским врачом.
Почему детским? Люблю ребятишек. Ни сестер, ни братьев у меня нет. А поскольку в свои пятнадцать лет я люблю детей, значит, я или ненормальная, или мне нужно стать детским врачом.
С мамой все тоже ясно. Она ничего не понимает и понять не может. Чуть что — орет, как резаная. Шпионит за мной. Ненавидит меня. Не верит ни одному моему слову. Опоздаю на минуту — скандал. Что со мной случится? Кто меня тронет? Вот взять, к примеру, Мишу. Он на пять лет старше меня. Здоровый. Чемпион по самбо. Конечно, когда мы вдвоем, он кое-что пытается. Но я строго скажу ему — и он руки убирает. Дурачок, не понимает, что мне это тоже приятно. А слушается меня, как маленький. Мама думает про нас черт знает что.
Учусь, конечно, я неважно. Могла бы заниматься хорошо. А зачем? Кому это нужно? Ребят смешить. Зачем тратить время на бесполезное дело. Из класса в класс переводят—и ладно. Дурой меня не считают. Смотреть, как Вера Красильникова зубрит уроки каждый вечер, страдает, если ей четверку поставили, противно.
Бабушка меня обнюхивает, как собачонка. Ах, от тебя табаком пахнет! Ты курила? Ах, от тебя вином пахнет! Ты пила? Когда я покрасила ресницы — а наши девчонки некоторые с шестого класса красятся,— крику было, будто я потеряла сто рублей.
Укоротила юбку — целый вечер было обсуждение. Не могу же я им сказать, что нос, который всегда на виду, у меня приплюснутый, хотя, в общем, я миловидная, но ноги — вы меня извините. Они вполне годятся, и брюки я могу поносить в холод. А сегодня произошла такая история. Ехала я домой на электричке. Были мы на даче у Мишиных друзей, там переночевали. Мальчишки отдельно, девчонки отдельно. Но дома будет буря. Маме я обещала быть, как договорились, около десяти вечера, хотя я знала, что домой не вернусь. Зачем я это
сделала — не знаю. Наверное, очень хотелось поехать с ночевкой, а мама все равно не отпустила бы.
Уехала я одна. Проснулась рано. Солнышко светит. Все еще спят. Подумала я, что мама волнуется.
Пошла на станцию. Позвонила. Дома никто не отвечает. А тут электричка подошла, пустая. Я и поехала... Вагон был совершенно пустой, я села лицом по ходу движения, чтобы смотреть вперед. Люблю глядеть в окно: мелькают деревья, луга, домики. Кажется, что едешь куда-то далеко-далеко и не вернешься домой. В последний момент, когда двери зашипели, в вагон вскочил мужчина. Вначале я его не разглядела. Высокий, худой, в темных очках.
Седоватый. Хорошо одетый, даже по моде. Брюки расклешенные, рубашка в полоску. Лет ему... не поймешь. Такому может быть и
тридцать и шестьдесят. Он подошел к лавке, где я сидела, и сказал:
— Здравствуйте. Разрешите здесь сесть, прекрасная девица...
— Вагон пустой, садитесь, где хотите.
— Если вам неприятно, я могу сесть на другое место. Но мне кажется, что мы можем скоротать дорогу в приятной беседе,— сказал он,— тем более, что вам есть о чем мне рассказать...
Вначале было непонятно, говорит он серьезно или шутит. Но он снял очки («Вот тебе и на,—подумала я,— а глаза-то голубые») — и улыбнулся какой-то детской улыбкой.
— Почему вы думаете, что я стану что-то рассказывать?— спросила я его.
— А как же иначе? Давайте я что-нибудь расскажу вам, а потом вы мне. Не заметим, как приедем в Москву.
Так оно и оказалось. Когда в окне показался шпиль университета, я чуть не заплакала от злости.
Хоть бы поезд повернул куда-нибудь в сторону или сломался.
Разговор начался с того, что он мне заявил:
— Вчера вы поздно легли. Не выспались, выпили вечером чуть больше того, что следовало, и на душе у вас не очень сладко...
У меня глаза на лоб полезли. Наверное, знакомый или сосед по даче.
— А почему вы меня назвали девицей? — спросила я его.
Он очень серьезно ответил:
— Это красивое старое русское слово. Вспомни, у Пушкина — «Царь-девица». А совсем не то, о чем ты подумала. Про таких говорили в старину просто «гулящая». К тебе это никакого отношения не имеет. Ты совсем не такая, хотя и с фокусами.
«Веселенькая история,— подумала я. И это он тоже знает». Кстати, я сразу и не заметила, как мы перешли на «ты». Вернее он перешел, но как-то просто и не обидно. Может быть, он сразу не разобрался, что я не студентка, а школьница, а тут раскусил.
Разговор был смешной. Получилось так, что он
задавал мне вопросы, и я постепенно рассказала ему все то, с чего я начала. О школе. Маме. Бабушке. Мише. О девятом классе. Ну, он мне и выдал же информацию! У меня до сих пор голова гудит.
— Ты славная девица, но балда порядочная. По вопросу мамы. Тебе очень трудно. Но напрягись
и постарайся поставить себя на ее место. Кстати сказать, это не так и трудно. Через несколько лет у тебя будет собственная девица. А пройдет еще несколько лет, и она начнет болтаться по парадным и друзьям, а ты будешь звонить в больницы и морги. Думаешь, весело?!
В этот момент мне почему-то вспоминалась дурацкая песенка, которую на маге прокручивали у
Миши.
А погодка превосходная,
Провожу тебя охотно я.
Место самое отрадное —
Наше темное парадное.
И дальше совсем нескладное. Но, в общем-то, про меня.
У тебя глаза раскосые,
Жадно смотрят дяди взрослые.
А фигурка мировецкая —
Позавидует Плисецкая.
Да. Так я отвлеклась, а мой собеседник продолжал.
— Мать любит тебя безумно. Так, как должна любить каждая мать. Вероятнее всего, она в тебе
видит себя. Со всеми достоинствами и особенно недостатками. Она просто волнуется и переживает. И, к сожалению, не умеет от тебя этих чувств скрыть. Никакого шпионства нет. Никакой ненависти нет. А что касается доверия, его нужно заслужить. И тебе это ничего не стоит. Но начать нужно с другого конца. Заставить тебя никто не в состоянии...
Здесь я его перебила:
— Ничего подобного! Вот бабушка, например...
Но он не дал мне договорить:
— Насчет своей бабушки не морочь мне голову.
Я и тебя и твою бабушку насквозь вижу. Она еще добрее мамы. Когда тебе достается от мамы, ты бежишь плакаться к бабушке; она тебя пригревает, и ты опять в полном порядке.
— Что значит «в порядке»? — спросила я с возмущением.
— Очень просто: пользуешься несогласованностью в действиях родственников. Излюбленный
прием подростков в последние двести тысяч лет.
Вы играете на противоречиях, спекулируете этим и проводите свою линию. Сам был такой. Помню! Что я могла ему на это ответить?
— Относительно школы ты тоже все основательно напутала. Демагогия пятнадцатилетних общеизвестна.— («Вот тебе и на — даже год рождения угадал. Я была уверена, что выгляжу самое меньшее на семнадцать!») — Вы обладаете способностью перепутать местами причину и следствие, выдумать вздорную предпосылку. И, исходя из нее, накрутить такие
турусы на колесах, что даже опытному адвокату ваша аргументация покажется убедительной. Это уже было. Это мы уже проходили.
— Скажите, пожалуйста, а вы не преподаватель? Или специалист-психолог?
— Ничего подобного. Просто у меня сын и дочь. Теперь они уже выросли. Но в свое время я с ними порядком хлебнул. Недаром чехи считают, что полная семья — это когда в ней и сын 'и дочь. А два сына или две дочери не считается. У меня есть твердое убеждение,— продолжал мой спутник,— что уход из школы свидетельствует об отсутствии воли, о каше в голове или недостатке способностей. Но самое странное, что школу неспособные, как правило, не бросают...
— Как это так? Вот так новости!
— Очень просто. Неспособные обычно наделены сильной волей. Благодаря ей они проявляют чудеса настойчивости, трудолюбия и достигают вершин, которые порой не снятся людям талантливым. Школу бросают несобранные, распущенные ребята, ленивые, с нетренированной волей. К сожалению, многие весьма способные. Это и обидно. Понятно? Опять я отвлекусь. С ним мне было очень интересно. Он говорил о самых обычных вещах, но они получались вывернутыми наизнанку. Или это они у меня были в голове вывернуты, а он их просто
ставил на свое место?
— Когда ты говоришь, что сбежишь из девятого класса, то это ты не из класса бежишь, а пытаешься спрятаться от самой себя. Номер не пройдет! Жизненного опыта у тебя уже сейчас хватит на трех девиц моего времени. А из медсестер попасть в институт в десять раз труднее, чем из школы. Хочешь поступить? У тебя впереди еще два года. С Мишей вопрос тоже прост, как стекло. Дружба у вас хорошая. Мама этого не знает. Но пойми, откуда ей знать о его намерениях?
— А какие у него могут быть намерения? Друзья мы — и конец. Нечего и подозревать нас...
— Почему нечего? Он что у тебя, каменный или железный? Обнимать тебя ему приятно, и тебе тоже. Правда? А вообще-то рановато. Не смей мне говорить, что из ваших девчонок столько-то живет с мальчиками, а столько-то сделали аборты. Эти разговоры не для тебя. Будет восемнадцать лет — выйдешь за него замуж...
— А я и не собираюсь замуж. Мне это ни к чему...
— Сейчас ни к чему. А потом будет к чему.
Хочешь, расскажу тебе о своей дочке? Она в десятом классе решила выйти замуж! Я, естественно, на дыбы: «Вначале поступи в институт. Исполнится восемнадцать — выходи!» Зол был ужасно. Потом понял, что, кроме формальной правоты, мной руководила элементарная мужская ревность. Удивляешься? И зря. Отец — обычный мужчина и не может не
ревновать свою дочь. Когда я сам это понял, то поделился с ней своим открытием. Знаешь, она мне что сказала? «Ты, папа, должен радоваться, что я буду жить с одним мальчиком. Другие девчонки их меняют!» Логика железная. Поэтому ты не очень торопись. В пятнадцать лет, бывает, аборты делают, но для здоровья это плохо. Кстати, с матерью ты будь поласковее. Думаешь, ей легко
без отца за тобой смотреть? Одни туфли и замшевая юбка — целая проблема. Ты об этом думаешь?
Если тебе мать удастся сделать подругой, жизнь радостнее станет обеим. Думаешь, ей много нужно? Устрой с ней игру. Скажи ей: «Мамочка, вот я тебе расскажу про одну свою подругу...» — и говори ей все про себя. И ты и она будете знать, что это о тебе. Но вида не подавайте. Это прекрасная игра. И будь точной. В жизни тебе это очень пригодится. Сказала «в девять» —разбейся в лепешку, а в девять будь на месте. Уверяю тебя, что девяносто процентов конфликтов исчезнет. А твои подружки, Миша и другие ребята тебя только зауважают. Они сами бы так хотели, да не могут. Ни силы, ни ума у них не хватает. А у тебя хватит.
...Обсудили мы много вопросов. Про мой нос.
Очень важно. Хотя и не идеальный, но никакой трагедии нет. Насчет юбок: когда, какой длины носить и почему. Наверное, он прав, что учителей дразнить не следовало. В жару в брюках, конечно, ходить неразумно, даже в импортных джинсах. Но с институтом я так и не разобралась: чего не хватает — воли или способностей. Насчет дома, если говорить откровенно, нехороший я человек, свинья порядочная. Когда он стал спрашивать меня, что я делаю по дому, то в ответ я начала плести о своих громадных обязанностях, а результат получился плачевный. Мне было сказано, что более примерной дочери и внучки планета Земля еще не рождала.
В общем, дело не так уж плохо. Осенью пойду в свой девятый, проклятый... До чего я соскучилась по девочкам!.. Хоть бы скорее осень...
Журнал «Юность» № 2 февраль 1976 г.
Оптимизация статьи - промышленный портал Мурманской области