ДМИТРИЙ ВОЛКОГОНОВ
Многоцветный, бесконечный ковер истории ткут люди. «Равнодействующая» исторического процесса определяется борьбой характеров, страстей, интеллектов. Ведь жизнь идет вперед противоречиями.
На исторической сцене в дни Октября рядом с В. И. Лениным были разные люди — с необычными судьбами, взглядами, способностями. Одним из деятелей той поры был Лев Троцкий (Лейба Давидович Бронштейн) — бывший меньшевик. Известно, что В. И. Ленин еще в 1911 году назвал его «Иудушкой». Лишь летом 1917 года Троцкий примкнул к большевикам.
Не обделенный способностями публициста, оратора, организатора, Троцкий сыграл известную роль в Октябрьском вооруженном восстании, а затем и в годы гражданской войны, когда был наркомом по военным и морским делам и председателем Реввоенсовета.
В политическом завещании — «Письме к съезду» — В. И. Ленин, назвав Троцкого и Сталина «выдающимися вождями современного ЦК», обратил внимание партийцев на серьезные негативные личные качества каждого из них. Их взаимоотношения, как и предвидел В. И. Ленин, представляли опасность для партии. Борьба между ними стала одной из драматических страниц на шей истории.
После смерти В. И. Ленина проявились непомерные притязания Троцкого на лидерство в партии. Ленинская оценка его как самоуверенного всегда виляющего и жульничающего политике подтвердилась. В эмиграции Троцкий скатила на антисоветские, антимарксистские позиции.
Предлагаем читателям отрывок из книги «Триумф и трагедия» генерал-полковника Д. Волкогонова, в котором рассказывается о взаимоотношениях Сталина и Троцкого.
Двадцать первого августа 1940 года И. В. Сталин как всегда приехал на работу около двенадцати часов дня. Поздоровался с Поскребышевым, прошел в кабинет, сел в кресло, привычно придвинул бумаги. Помощник не стал, как обычно, докладывать о текущих делах, звонках, неотложных совещаниях, а молча, с какой-то неестественной полуулыбкой протянул телеграмму: «Троцкий смертельно ранен, возможно, убит. Подробности позже».
Долгожданное и, тем не менее, неожиданное сообщение. Дуэль двух «выдающихся вождей» русской революции, продолжавшаяся почти двадцать лет, закончилась.
Сообщение из-за океана подтвердилось. Двадцать четвертого августа «Правда» еще раз вернулась к Троцкому, чтобы поставить на нем последнюю точку. В редакционной статье «Смерть международного шпиона» говорилось: «В могилу сошел человек, чье имя с презрением и проклятием произносят трудящиеся во всем мире, человек, который па протяжении многих лет боролся против дела рабочего класса... Ближайшие сподвижники Троцкого признались, что и они и вместе с ними и их шеф Троцкий уже с 1921 года были агентами иностранных разведок, были международными шпионами. Они во главе с Троцким ревностно служили разведкам и генеральным штабам Англии, Франции, Германии, Японии... С ним покончили те самые террористы, которых он учил убийству из-за угла, предательству и злодеяниям против рабочего класса, против Страны Советов. Троцкий, организовавший злодейское убийство Кирова, Куйбышева, М. Горького, стал жертвой своих же собственных интриг, предательств, измен, злодеяний...
Сталин внимательно прочитал статью. Поморщился: все свели к «шпионажу». Что же, все эти годы он боролся просто со шпионом? Потом, зачем так откровенно напирать: кто его убил? Как будто убийство совершено в Москве и мы все достоверно знаем... Как все можно сказать несколькими неудачными фразами... Сталин выпустил газету из рук. Ему почему-то вспомнились первые встречи с Троцким.
Тогда, на Лондонском съезде, Троцкий его, молчаливого человека с Кавказа, просто не заметил. Собственно, встречи не было, был случайный, касательный контакт двух людей, противоборство которых окрасит ненавистью друг к другу всю их жизнь. На Сталина произвела удручающее впечатление легкость, с какой Троцкий в перерыве энергично говорил группе молодых людей и красивой женщине о разнице между поэзией и философией. «Поэзия,— красиво жестикулируя, говорил человек с копной темных волос, — обращаясь к капле росы, видит ее великолепие, через которое можно увидеть весь мир. А философия, размазав каплю росы по полотну бытия, ищет определения, дефиниции для влаги в этом мире».
Собеседники с восхищением смотрели на Троцкого, едва ли зная, что эрудит пересказывал своими словами образные рассуждения Л. Фейербаха. Троцкий был блестящим словесным искусником...
Вторая их встреча произошла зимой тринадцатого года между двумя очередными арестами Сталина. Но встретился Сталин с Троцким не в Петербурге, а в Вене, куда он приехал по заданию В. И. Ленина для организации печатания материалов совещания большевиков, проходившего в Кракове. Сталин, известный в партийных кругах больше как Джугашвили, остановился в дешевой гостинице. Вечером, взяв стакан, он спустился в буфет за чаем. Там никого не было, за исключением двух человек, оживленно беседовавших у самовара. Одного из них, худощавого и невысокого, с черными вьющимися волосами, синими глазами в оправе очков, Сталин сразу же узнал.
Молча и пристально оглядел он Троцкого с ног до головы немигающими, как у ящера, глазами, налил чаю и вышел. Мог ли догадываться Троцкий, что спустя два десятилетия ему придется написать об этом человеке: «Процесс возвышения Сталина произошел как за непроницаемым политическим занавесом. В определенный момент его фигура во всеоружии власти внезапно сошла с кремлевской стены».
Историки сегодня ищут причины, почему ни одна из альтернативных фигур, вопреки воле Ленина, не воспрепятствовала Сталину «сойти с кремлевской стены». Но «помешать» будущему генсеку должна была не одна личность, а ЦК, вся партия. Перебирая ныне имена Бухарина, Фрунзе, Рудзутака, других большевиков ленинской школы, мы не останавливаемся на возможном коллективном лидере. А Троцкого до конца его дней мучила мысль: своей пассивностью он помог Сталину благополучно «сойти с кремлевской стены»…
Почему Сталин вспомнил сейчас начало истории его отношений с Троцким, этим демоном революции? Почему об этом человеке так много всегда говорили? Почему и оказавшись за рубежом (сколько таких было!), он остался в фокусе внимания? Идет тысяча девятьсот сороковой год, на пороге — война, почему же он думает о Троцком?
Сталин понимал, что со смертью Троцкого завершается один из самых драматичных этапов борьбы, начавшейся еще у подножия вежа. Основав в Женеве бюро меньшевистской партии, Троцкий, вместе с Аксельродом, Даном, Мартовым, Потресовым, называл Ленина «диктатором», «узурпатором», перепевал «зады» западноевропейских реформаторов. Перейдя на позиции антибольшевизма, Троцкий до 1917 года пытается атаковать партию то справа, то слева. Не случайно, оценивая эти идейные метания, В. И. Ленин воскликнул в феврале 1917 года: «Вот так Троцкий! Всегда верен себе — виляет, жульничает, позирует как левый, помогает правым, пока можно». Ну а насчет антисоветизма, думал Сталин, вопрос совсем ясен.
Практически все, что было создано в стране за двадцать с лишним лет после Октября, по Троцкому — это лишь выражение «термидора».
Сталин отдал столько сил борьбе с Троцким, что испытывал сейчас некое ощущение пустоты, вакуума, которое не приносило ожидаемого удовлетворения. По существу на борьбе с троцкизмом, другими уклонами он, Сталин, и стал лидером партии, «теоретиком». Часто говорили, что Сталин не примкнул ни к одной оппозиции, как бы не видя, что генсек фактически создал оппозицию самому Ленину, предав забвению многие его идеи и выводы. По черновикам докладов видно, как тщательно Сталин готовился к изобличению фракционеров. К XV партконференции, VII расширенному
Пленуму ИККИ Сталин специально систематизировал все «грехи» оппозиции.
На Пленуме ИККИ его доклад «Еще раз о социал-демократическом уклоне в нашей партии» (вместе с заключением) продолжался около пяти часов! Основной бой оппозиции Сталин дал по пункту «Ленинизм или троцкизм?». Собрав в кучу все прошлые ошибки, вихляния, многочисленные «платформы», генсек поставил оппозиционеров в безысходное положение глухой обороны. Генсек не критиковал, а «бил», все более ожесточаясь.
Ореол Троцкого после двадцать пятого года как «героя революции» окончательно «полинял» и померк. В глазах партии и международного пролетариата он все больше представал как фразер, политикан, несостоявшийся диктатор. Сталин до сих пор помнил, как его возмущало поведение Троцкого как наркомвоенмора, разъезжавшего в гражданскую войну по фронтам на специальном поезде в сопровождении одного, а то и двух бронепоездов, заполненных затянутыми в кожу молодыми приверженцами «пролетарского вождя». Ему претило, что вскоре после революции Троцкий окружил себя большим штатом помощников. Глазман, Бутов, Сермукс, Познанский, другие его секретари помогали Троцкому вести большой архив, переписку, готовить тезисы и материалы к бесчисленным статьям и выступлениям, давали нередко и творческие импульсы.
Навязывая партии дискуссию за дискуссией, Троцкий помимо своего желания все больше укреплял авторитет Сталина как лидера партии. Этот вывод парадоксален, но, пожалуй, никто не способствовал так укреплению положения Сталина во главе партийной колонны, как Троцкий. Генсек ведет атаку под флагом защиты Ленина, которого Троцкий в начале века называл «Максимилиан Ленин», намекая на диктаторские замашки Робеспьера. Буквально добил генсек Троцкого там, что его ранняя брошюра «Наши политические задачи» была посвящена меньшевику П. Аксельроду. Сталин торжествующе прочитал посвящение Троцкого под гул зала: «Дорогому учителю Павлу Борисовичу Аксельроду». «Ну, что же,— закончил речь Сталин,— скатертью дорога к «дорогому учителю Павлу Борисовичу Аксельроду. Скатертью дорога!» Троцкий, большой мастер интриг и перевоплощения, почувствовал, что эта уничтожающая тирада Сталина означает для него политический конец; Как он пишет позже, в Мексике, после речи Сталина физически почувствовал над головой нож гильотины.
Троцкий оказался «фельдмаршалом» без войск. Партия была к нему настроена враждебно. Она устала от его интриг. Троцкий окончательно убедился, что когда гражданская война закончилась, то завершилась и кульминация его судьбы. Все было кончено.
В своей борьбе со Сталиным, вспыхнувшей после смерти Ленина, Троцкий пытался взять на вооружение идеи социалистической демократии, хотя они были ему чужды. Он ближе стоял к бонапартизму, цезаризму, военному диктаторству, чем идее подлинного народовластия. Они были ровесниками со Сталиным (родились в 1879 году с интервалом в полтора месяца). Но интеллект Троцкого был более изощренным, более богатым. Ему были свойственны, как свидетельствуют и многочисленные биографы, живость мысли, солидная европейская культура, неукротимая энергия, широкая эрудиция, блестящая манера выступать. Но от переоценки значимости своей персоны Троцкий всегда был высокомерен со всеми (за исключением Ленина), заносчив, авторитарен, категоричен, нетерпим к другим мнениям. Отсутствие прочных кристаллов марксистских убеждений сделало его «героем момента», наивным пророком, несостоявшимся диктатором. Сталин постепенно нащупал все слабые пункты натуры Троцкого и с максимальной последовательностью использовал.
Сталин помнил, как на октябрьском Пленуме 1927 года состоялось последнее выступление Троцкого как политического деятеля партии. Речь была сумбурной, демагогичной. Позже Троцкий писал, что он хотел, но не смог в полной мере предупредить «слепцов», что «триумф Сталина долго не продлится и крушение его режима придет неожиданно. Победители на час чрезмерно полагаются на насилие. Всю речь Троцкий, нагнувшись за трибуной, торопливо читает по тексту, стараясь перекричать шум в зале. Его плохо слушают, перебивая возгласами: «клевета», «ложь», «болтун».
Троцкий спешит выпалить всё, что написал: об ослаблении революционного начала в партии, засилье аппарата, создании «правящей фракции», которая ведет страну и партию к термидорианскому перерождению. В речи нет аргументов, нет ясных тезисов о социализме. Видна ненависть к руководству, злоба к Сталину, но это, к радости генсека, не находит отклика у участников Пленума...
Попытка провести в десятую годовщину Октября демонстрацию сторонников Троцкого была вызовом, поставивши; его вне партии. Лозунги колонн Троцкого были такими, что их оппозиционный смысл мог понять только посвященный: «Долой кулака, нэпмана и бюрократа!», «Долой оппортунизм!», «Вы полнить завещание Ленина!», «Хранить большевистское единство!». Пытались нести портреты Троцкого и Зиновьева. Но Сталин уже принял «надлежащие; меры. Милиция рассеяла группки троцкистов. Зиновьев, специально выехавши» в Ленинград, и Троцкий в Москве (объехавший на автомобиле столичные улицы и площади в центре) убедились окончательно: за ними идут единицы. Игра проиграна. Троцкий мог бы позволить себе вспомнить, как десять лет назад под громовую овацию зала бросил вслед уходящему из Советов Мартову: «Ваше место в мусорной яме истории!».
Теперь такие же слова раздались, обращенные к нему, когда он пытался на площади Революции обратиться к колонне демонстрантов, идущих на Красную площадь. В Троцкого полетели камни. Окна машины были разбиты. Он окончательно понял: Сталин уже спускает его в сточную канаву истории.
Сталин не забыл, как во время высылки Троцкого в Алма-Ату сторонники опального вождя пытались осуществить акцию протеста. Троцкий отказался выйти сам и сесть в автомобиль. Его вынесли на руках в машину, внесли на руках в вагон. Старший сын все время кричал: «Товарищи, смотрите, как несут Троцкого!».
Находясь тогда в Кремле, Сталин напряженно следил за процессом высылки Троцкого. Ему часто звонили по телефону. Генсек молча выслушивал, в конце лишь бросал: «Не миндальничать! Никаких уступок! Помощников Троцкого отсечь! Быстро и без волынки!». Кончив говорить, нервно расхаживал по кабинету, что-то напряженно обдумывая. Через несколько лет, сидя за столом на даче со своими соратниками после обсуждения поступившей информации о последнем выступлении Троцкого, бросит: — Тогда совершили две ошибки. Нужно было оставить до поры в Алма-Ате... Но за границу ни в коем случае нельзя было выпускать... И еще: как ему разрешили вывезти столько бумаг?
Продолжение следует...
Газета «Правда» 9 сентября 1988 г. № 253 (25605)
Оптимизация статьи - промышленный портал Мурманской области