Вадим Белоусов, инженер, научный сотрудник Института экономики АН СССР.
Ему 29 лет. Работает над диссертацией. В недавнем прошлом — рабочий строительно-монтажного поезда в Эстонии, затем — авиамеханик.
Леня Давыдов не оглядывался. Он и без того знал, что взгляды рабочих, набившихся в прокуренную «слесарку», изучающе обращены на него. Делая вид,что ему это безразлично, он, нарочито не торопясь, поднял полосу жести, не спеша приложил к кромке верстака, размахнулся тяжелым деревянным молотком и ударил, целясь в самую середину. Но в ту же секунду с криком отдернул руку.
Замахал ею в воздухе, как пропеллером. За спиной захохотали.
— Шел бы себе в лабораторию, рисовал чертежи,— услышал он чей-то голос.
— Тебе что, больше всех надо? — подхватил другой.— Все люди как люди, сказано — будет сделано, ждут. А тебе невтерпеж. Пришел сюда, всех торопишь. Сам вон все руки поотбивал.
Слесарь умолк. Притихли и другие, ожидая, что Леня вступит в разговор. Но он даже не обернулся. Неловко подхватил другую полосу и установил на прежнее место. Теперь удерживать ее было намного неудобнее. Мешал посиневший, ушибленный палец.
«Только бы не промазать»,— подумал он. Снова размахнулся и, когда молоток завис над головой, краешком глаза выхватил его выщербленное донышко и тотчас явственно ощутил упругую траекторию инструмента. Короткий импульс заставил чуть сжаться мускул, и молоток послушно опустился точно на середину пластины.
Красивый, аккуратный выгиб разделил ее на две равные части.
Леня небрежно швырнул полосу на верстак и взялся за «жестяные» ножницы. Эта работа давалась ему лучше. Через несколько минут заготовка сопла новой модели была готова. Он аккуратно положил ее на промасленную табуретку и только тогда повернулся к рабочим.
Давыдов — невысокого роста, худощавый, черноволосый, в грязном ватнике. Выдать в нем инженера могли разве что элегантные очки в роговой оправе. Он снял их, протер стекла о рукав и, близоруко щурясь, добродушно посмотрел на слесарей. Он понимал их. Если бы они пришли в лабораторию, обступили его кульман и начали требовать, чтобы он быстрее выдал чертежи, наверное, ему бы это тоже не понравилось.
— Слушай, парень,— обратился к нему слесарь Степа, известный балагур.— Вот ты мне объясни: ну что тебе не сидится в лаборатории?
Все с интересом смотрели на Давыдова: что-то он ответит.
А ему было что ответить. Он мог бы рассказать, как был поражен, когда впервые увидел торфодобывающие машины — целые дома из грохочущей стали. Могучие и несокрушимые. Это была любовь с первого взгляда. Увидев их однажды, он уже не сомневался, что чем бы ни пришлось ему заниматься в дальнейшем — станками или химическими аппаратами,— он не испытает истинного творческого удовлетворения, пока не вернется к этим железным динозаврам. Поэтому он был очень рад, когда его, новоиспеченного
инженера, взяли на работу в Ленинградский институт торфяной промышленности, где рождались эти машины.
И с первых же дней работы он попал в водоворот событий. К тому времени старые механические машины достигли своего «потолка». Выжать из них что-то еще было уже невозможно. Тогда-то коллектив его лаборатории и предложил убирать торф воздушной струей. Идея была смелой, даже ошеломляющей. Вместо привычных железных барабанов — пневматика! Мыслимо ли это!
Как-то после работы Леонид остался наедине с заведующим лабораторией Назаром Борисовичем Горенштейном. Закурили.
— Ну что, Леонид, погряз в сомнениях? — улыбнулся шеф. Давыдов замешкался с ответом.
— А ты прикинь,— продолжал Назар Борисович,— если мы сделаем пневматический комбайн, на тех же площадях, с теми же людьми можно будет дать в полтора раза больше торфа. Ты знаешь, как он нужен стране. Торф — это электричество, удобрения, спирт, пластмассы. Допустим, мы в чем-то ошибаемся. Но дерзать, доводить машину «до ума» должны. Обязаны. Хотя я убежден, что идея беспроигрышная. Можешь мне поверить.
Ему, лауреату Государственной премии, ученому, не один десяток лет отдавшему торфяной промышленности, можно было верить. Но если он так уверен в успехе дела, почему же сам волнуется, переживает? Словно угадав мысли Леонида, тот продолжил:
— Отстоять идею будет труднее, чем создать машину. Запомни это.
Шеф протянул руку за карандашом и набросал на листе бумаги эскиз машины.
— Вот здесь,— карандаш уперся в конец длинного хобота, свисавшего с агрегата,— одно из самых ответственных мест — всасывающее сопло. Им и займись.
Выбор был сделан. Собственно, и раньше Леонид был склонен уверовать в перспективность новой идеи.
Но теперь, когда ему поручили создать важнейший узел машины, он стал не сторонним наблюдателем баталии, бушевавшей «в верхах», а равноправным участником событий. У него было такое чувство, как в детстве, когда на ненадежной лодке он с другими мальчишками решил пересечь озеро.
Толпа приятелей отговаривала их. Но лодку оттолкнули от берега. И тут уж хочешь, не хочешь — греби, несмотря на волну и на щели, в которые била вода.
Греби и не оглядывайся назад.
Так и сейчас он греб — работал в полную силу: днем — в лаборатории, проводя бесчисленные расчеты, вычерчивая замысловатые детали будущего агрегата, вечером — в библиотеке, перелистывая толстенные подшивки технических
журналов. Когда же дело дошло до моделирования, не вытерпел, сам прибежал в мастерскую. Выпросил у кого-то ватник и взялся за жесть, выгибая и вырезая из нее заготовки сопла самой замысловатой формы, ища среди них одну единственную, оптимальную.
И вовсе не потому он здесь, что не доверяет рабочим или пытается их подгонять своим присутствием. Просто иначе не может. Ведь этот комбайн — его первая «инженерная» любовь, его радость и забота. Об этом не скажешь вслух.
А ответить все же надо. Вот этому Степке.
— Сам-то ты что любишь? — неожиданно спросил Леонид.
Тот ухмыльнулся.
— Известно, ее, сладко-горькую. Поймаю минуту — и нет лучшего блаженства.
— А я блаженство ловлю, когда делаю машину,— с расстановкой проговорил Давыдов.
Реакция Степки была неожиданной. Он вдруг отбросил наигранное балагурство и недоверчиво спросил:
— Ты это серьезно?
— Ты этого, может, и не поймешь, а вот он поймет.— Леня кивнул в сторону Егорыча, старого, кадрового рабочего.
Все повернулись вслед за ним.
— Верно Давыдов говорит,— согласился Егорыч и, хлопнув широкой ладонью по колену, поднялся.— Хватит баланду травить!.. Давай-ка, инженер, твое изделие.
Вместе они быстро спаяли разрозненные детали, и, подхватив под мышку модель готового сопла, еще горячую от расплавленного олова, Леонид помчался к испытательному стенду.
Торопливо подсоединил сопло к длинному рукаву и включил рубильник. Воздушный насос сделал богатырский вдох и завыл, всасывая через новенькое сопло десятки кубометров воздуха. Леонид повернул рычажок, и конвейерная лента, загруженная торфом, поползла навстречу ревущему зеву.
Леонид зажмурился и представил, что это гигантский торфодобывающий комбайн идет по полю, а навстречу ему ползут пласты торфа. Огромные сопла втягивают в себя тонны первоклассного сырья, и оно оседает во вместительном бункере. А на краю поля вырастают все новые и новые, невиданные ранее горы добытого торфа. Но что это? Его воображаемый комбайн вдруг повело в сторону. Он накренился, клюнул передком и со скрежетом остановился.
Леонид рванул рубильник, моторы отключились, и модель замерла. Хорошо, что это всего лишь модель, подумал он и полез устранять неисправность.
Снова пуск, и снова остановка. Регулировка, замена деталей. И опять пуск…
К весне опытный образец пневматической машины был готов. Издали она напоминала какое-то страшное доисторическое животное. Маленькая змеиная голова — кабина была окружена рядом огромных щупалец — воздухопроводов, Именно о таких невероятных машинах и мечтал Леонид Давыдов. Он сидел на ящике с ветошью в цехе экспериментального завода и любовался комбайном.
Вот поблескивают свежей краской всасывающие сопла. Самые лучшие в мире сопла! Каждый миллиметр их стройных линий тысячу раз перепроверен, испытан на аэродинамичность.
К соплам накрепко привернуты другие агрегаты; их сконструировали друзья Леонида — Галя Гультяева, Юра Козлов, такие же, как он, молодые специалисты — ребята из «одной лодки», которые вместе с ним отчаянно «гребли».
Через несколько часов машина выйдет из заводских стен, и начнутся испытания.
Именно они подтвердят, что новая машина, сам ее принцип имеют право на жизнь. Или...
Кто-то легонько кашлянул за спиной. Леонид поднял глаза и увидел Назара Борисовича.
«Ну, вот и «кормчий» пожаловал»,— отметил он про себя.
«Кормчий» присел на краешек ящика.
— Как, инженер-испытатель, консервы собрал? — пошутил Назар Борисович. Консервы действительно могли пригодиться: ведь испытательной группе предстояло едва ли не полгода провести на далеком торфопредприятии, среди лесов и болот Приладожья...
Часам к десяти утра комбайн был уже на торфопредприятии Назия. Пока испытательная группа готовила его к работе, собралась толпа местных жителей. Тут были водители и трактористы в промасленных телогрейках, женщины-подсобницы в цветастых платочках. Пожилые, немало повидавшие мастера стояли поодаль, степенно обсуждая диковинку.
Леонид краем уха ловил обрывки их разговора.
— Разве этакая махина пойдет по торфянику? — басил полный мужчина в синем пиджаке и выгоревшей широкополой шляпе.— Тут же утонет, придется ее тракторами тягать.
— Может, и не утонет,— задумчиво протянул сухопарый старичок с карандашом за ухом,— но как мы на ней, на пневматике, работать будем? Вон механические фрезеры с такими железными барабанами,— он широко распахнул руки,— ломаются, а тут, понимаешь, пневматика, чуть что не по ней — все, отказ!
Признаться, не такой встречи ожидал Леонид. Он растерялся.
Ему вдруг стало обидно. За себя, за ребят. Вот заправляет маслом воздушные фильтры инженер Галя Гультяева. Молодая, привлекательная. Ее подруги в Ленинграде сейчас посматривают в зеркальце, подводят губки. Через полчаса обеденный перерыв, и они побегут в Пассаж за финской шерстью или итальянскими туфельками, а Галя здесь. На болотах.
Леонид встретился взглядом с Назаром Борисовичем.
«Отстоять идею будет труднее, чем создать машину»,— вспомнил он его слова. Что ж, будем отстаивать. Леонид с силой нажал на ключ. Тронутый ржавчиной болт заскрипел и провернулся вхолостую.
— Давай помогу.— Высокий темноволосый парень лет тридцати, не дожидаясь ответа, выхватил из кармана разводной ключ и подлез под сопло, которое подтягивал Леонид.
— Давай! — крикнул он, высунувшись с другой стороны агрегата. Леонид приналег на ключ и затянул болт до отказа.
— Железно,— уверенно сказал парень, вылезая из под машины. Отряхнул перепачканную руку и протянул ее Леониду: — Леха.
— Очень приятно, Давыдов.
— Как у тебя, все готово? — спросил подошедший Назар Борисович.
— Порядок,— кивнул Леонид.
— Ну, в добрый час.
Взревел двухсотсильный двигатель. Комбайн вздрогнул, дернулся и пошел. Нет, не пошел, а поплыл, словно лебедь, по огромному торфяному полю.
Леонид сорвал с головы берет и, что-то крича, побежал вслед за машиной. Рядом мчалась ватага орущих мальчишек. Бежали, спотыкаясь, зарываясь ногами в рыхлое поле, а впереди все так же уверенно и грациозно шел комбайн. Как гигантский пылесос, он утюжил его, всасывая торфяную массу.
Вот он остановился. Водитель Павел Семенович Савельев вышел из кабины и спустился к подбежавшим людям.
— Можно, Назар Борисович? — Леонид умоляюще посмотрел на шефа.
— Можно, Леня, только поосторожнее.
Давыдов стремглав взлетел в кабину.
Прибавил оборотов двигателю и послал рычаг вперед. Комбайн плавно тронулся с места. Теперь вся многотонная ревущая громадина полностью подчинялась его воле.
Леонид с трехметровой высоты смотрел на поле, ползущее под гусеницы. Как мало оно было похоже на загруженное торфом полотно транспортерной ленты там, в
лаборатории! Так же мало, как и эти огромные сопла на те игрушечные жестянки, с которыми он возился в Ленинграде.
Весь день Леонид провел за штурвалом комбайна.
А вечером, сияющий от радости и уставший до изнеможения, ввалился в домик, отведенный испытателям тут же, рядом с торфяником. Все были уже в сборе.
Кратко, по-деловому обсудили итоги дня. Машина работала безукоризненно. Погода была тоже как нельзя лучше: сухая, безоблачная. Решили работать круглосуточно. Двенадцать часов должны были водить комбайн Леонид с Савельевым, следующие полсуток— инженер Юра Козлов с другим водителем.
— Назар Борисович,— спросил Леонид после минутного колебания,— вам не показалось, что некоторые рабочие еще не очень доверяют нашему комбайну, еще не разобрались в его преимуществах?
— Показалось... Но ведь эта машина комфортабельнее, легче в управлении. В полтора раза производительнее... А как, по-твоему, кто должен убедить рабочих в преимуществах новой машины?
— Разумеется, мы.
— Многих ли мы с тобой убедили на словах там, в Ленинграде? То-то и оно. Этим людям работать на нашем комбайне. План выполнять. Между прочим, и семью кормить. Их первыми и убеждать...
На следующий день ни свет ни заря Леонид с Савельевым уже убирали торф. Шутки ради водитель притащил в кабину ведро с водой.
Теперь оно стояло в ногах, дребезжало ручкой. Нет-нет, и кто-нибудь из испытателей поглядывал на него.
Комбайн шел так плавно, что из ведра не выплеснулось ни капли. Савельев, старый водитель, только удивленно покачал головой. Таких машин он еще не видел. На одном из разворотов их комбайн поравнялся с обычным, механическим. Его водитель Гриша (имя потом узнали) остановился и, высунувшись по пояс из кабины, что-то прокричал им, делая непонятные Леониду знаки.
— Ишь ты, посоревноваться хочет, говорит, сто очков вперед нашей пневматике. Что, попробуем, инженер? — спросил Савельев.
— Попробуем,— кивнул Леонид.
Обе машины пошли рядом — борт в борт. Как два слона, не желавших уступать друг другу, они упрямо шли по торфянику.
Завидев необычное соревнование, сбежались рабочие с соседних полей.
Испытатели во главе с Назаром Борисовичем тоже были здесь. Каждая группа болела за свой экипаж.
Леонид выглянул в окошко. Старый комбайн вырвался вперед и на длину корпуса обошел их. Савельев добавил «газку». Метр за метром они стали отыгрывать потерянное расстояние.
К финишу обе машины пришли одновременно. Гриша лихо развернулся, и из бункера его комбайна высыпалась целая гора торфа.
Болельщики уважительно притихли. Собрать за одну ездку столько мог далеко не каждый водитель.
Теперь пришла очередь экспериментальной машины.
— Ну-ка, поглядим, поглядим,— с плохо скрываемым торжеством пропел старый мастер с карандашом за ухом.
Давно сравнялись высыпанные кучи, а из бункера пневматического комбайна все лилась толстая струя торфяной крошки. За один заезд он собрал ее столько, сколько машина старой модели собирала за два.
Старый мастер подошел к выгруженному торфу, взял пригоршню и растер на ладони.
— Слушай, сынок,— попросил он Леонида,— ты разреши мне посмотреть вашу машину.
Испытания шли на удивление гладко. Но вот как-то вечером небо затянуло тучами, пошел дождь. Торф в такую погоду не убирают. Поэтому Леонид с Юрой Козловым решили прогуляться в центральный поселок. Дорога после ночного ливня вспухла и раскисла. То и дело ноги скользили по глинистой жиже.
До поселка добрались к середине дня. Его главной достопримечательностью и пересечением всех путей был магазин — приземистый домище с прокопченной трубой.
Леонид толкнул тяжелую дверь и, пропустив вперед Юру, вошел. В полутемном помещении стоял гвалт. Кто-то пытался влезть без очереди, кто-то его осаживал. Очередь напирала, ругалась, смеялась, лузгала семечки и растирала ногами окурки.
Тяжелая рука опустилась на плечо Леонида. Он обернулся и увидел широко улыбающегося высоченного и хмельного Леху — парня, с которым познакомился в первый день испытаний.
— Привет инженерам! Что, загораем? Этот дождичек дня на четыре, не меньше.
— А ну! — Леха уверенно развернул толпу и протиснулся к прилавку. Никто ничего не возразил, видно, его здесь хорошо знали и побаивались.
— Что, закушаем?
Леонид с Юрой переглянулись:
— Нет, пожалуй, сейчас не время, нам еще работать.
Но Леха был неумолим. Леонид даже не успел толком понять, как ему удалось вырвать у них обещание «прибыть к нему на квартиру» вечером да еще с «дамами»-испытательницами.
И вот они сидят в просторной комнате деревенского дома — Леонид, Юра Козлов и Галя Гультяева.
Напротив местная «шантеклера», как, смеясь, называет ее Леха,— Наташа. Видно, привыкла она вести себя вызывающе, но в присутствии питерских инженеров до поры сидит скромно.
Леха, торжественный и хлебосольный, предлагает гостям закуски. Леонид взял на себя обязанности тамады.
— Ну, за что выпьем?
— Конечно, за наш комбайн! — предложила Галя и первая подняла рюмку. Леониду всегда нравилась ее простота и умение в то же время четко очертить вокруг себя круг, переступать который никто не смел.
— Хороший тост,— поддержал Леха. Он включил проигрыватель. Леонид с интересом наблюдал за ним.
Зеленые, почти коричневые Лехины глаза смотрели колюче. Темные волосы сбились набок и растрепались.
— Вот мы пили за ваш комбайн,— начал он вдруг,— а что потом будет?
— То есть как это? — удивился Леонид.
— А так, вы его вылизали, выделали, как игрушку, чтобы проходил сезон. А нам пришлете серийные, которые будут через день ломаться.
— Но для того-то мы и здесь, чтобы не ломались,— перебил Леонид.
— Брось! — махнул рукой Леха.— Какие вы торфяники! «Болотные короли» — вот вы кто!
Все неловко замолчали.
— Леша,— не сразу нарушила молчание Галя,— ты сколько заработал в прошлом месяце?
Наташа расплылась в самодовольной улыбке и ответила за него: четыреста,
— Наши ребята четыреста заработают за три месяца,— продолжала Галя все тем же ровным тоном.
— Слушай, Леха,— заговорил молчавший все время Юра,— вот у тебя в шкафу висит нейлоновая рубашка.
— Ну, висит.
— Сколько ты за нее заплатил?
— Двадцатник.
— Хотел бы купить ее за пять рублей?
— А ты бы не хотел?
— И я бы хотел, и вот он. Но, чтобы она стоила в четыре раза дешевле, рабочие-химики, как и ты, должны освоить новое оборудование, а работать на нем тоже будет сложнее...
— Понимаю, к чему клонишь: дескать, трудись без страха и упрека, и воздастся тебе. Когда воздастся, неизвестно.
...Вечер не получился. Разошлись рано. Наташа провожала ребят до калитки, приглашала навестить их еще раз. Они вежливо благодарили.
Чтобы быстрее добраться до дома, идти решили напрямик.
Свернули с большака и пошли по извилистой лесной тропе, вдоль болота. Шли, крепко взявшись за руки, стараясь придерживаться темного контура кустов, окаймлявших тропинку.
До дома добрались быстро. На крыльце Леонид задержался и посмотрел на небо: яркая луна высвечивала лишь несколько кучевых облаков. «Завтра будет хороший день. Рабочий».
И снова круглые сутки комбайн, как челнок, сновал из конца в конец поля.
Теперь испытания усложнились. Не щадя машину, ее гоняли то быстро, то медленно, разворачивали на месте, выделывали с ней чуть ли не цирковые номера. Никаких серьезных дефектов не выявлялось. Сколько раз Леонид обшаривал весь комбайн, ища масляные подтеки, говорящие о пробитом «сальнике», сколько раз обстукивал шарниры и передачи — все как будто было нормально. Как-то, развернув комбайн в конце поля, Леонид заметил приближающегося Назара Борисовича.
— Как дела? — озабоченно спросил шеф.
— Пока молчит,— Леонид неопределенно пожал плечами,— ни одной неисправности.
— Так... Ты вот что, Леня, подготовься к встрече гостей. Завтра здесь будет проходить выездное совещание директоров и главных инженеров чуть ли не всех торфопредприятий Северо-Запада, Придут смотреть комбайн.
— Пусть приходят,— улыбнулся Леонид. Его лицо было спокойно. Но на душе скребли кошки».
Утром в самом начале смены его насторожил непривычный шум, донесшийся сквозь грохот
двигателя.
Шум больше не повторился.
«Сказать шефу? — подумал он.— Может, показалось? Что панику поднимать раньше времени».
Можно было прервать испытания, поберечь агрегат до завтра. Но тут Леонид вспомнил лицо Лехи и его слова о машине, «вылизанной», как игрушка.
— Нет,— решил он, вновь включил мотор, прибавил «газу» и повел комбайн на неровный участок поля.
Мотор работал ровно, без перебоев. Все приборы показывали нормальные режимы. Но вдруг Леонид явственно услышал тот же шум, что и утром, но теперь гораздо сильнее и резче. Он тотчас рванул рычаг экстренной остановки, выскочил из кабины и увидел изувеченный валик масляного насоса.
Тонкой струйкой по нему стекало разогретое масло с блестящими крапинами раскрошенного металла.
Почему так случилось? Водитель Савельев взял на палец осколочек металла и внимательно осмотрел.
— Вот черт! — вырвалось у него — Поставили сырой валик, незакаленный. Значит, не в машине дело!
Наскоро отсоединив поломанную деталь, Леонид схватил чей-то мотовелосипед и помчался на завод, который по договору должен был выполнять заказы испытательной группы. Прямо в проходной, пока выписывали пропуск, набросал эскиз валика, проставил размеры. Сменный мастер Василий Иванович
Миронов лишь кивнул на склонившихся над станками рабочих: видишь, все заняты.
— Но мне же срочно нужно! — взмолился Леонид.
— Всем срочно,— невозмутимо ответил мастер.— Иди к старшему, прикажет — сделаем.
Со старшим мастером разговора не получилось.
Леонид собрался с духом и решительно направился к главному инженеру завода Анатолию Алексеевичу Родивилову.
Главный инженер принял его довольно рассеянно.
То ли потому, что был окружен другими посетителями, то ли потому, что рабочий день близился к концу. Выслушав Леонида, пообещал все сделать и взял у него помятый эскиз.
Леонид вышел в приемную и со вздохом опустился на стул. Дверь в кабинет осталась приоткрытой.
Леонид хорошо слышал, как главный инженер говорил по телефону. Но говорил, к сожалению, не о его валике. Через час, удивляясь собственной настойчивости, Леонид ворвался прямо в кабинет директора завода Николая Петровича Потапова. Директор, плотный, краснолицый человек, строго посмотрел на него.
— В чем дело?..
Через несколько минут Леонид держал в руке записку директора, короткую и лаконичную, как боевой приказ: «Вне всякой очереди, в ущерб другим заказам, изготовить валик привода масляного ...А в 19.00 комбайн, весело рыча, уже катился по полю.
Леонид издали видел, как именитые гости вышли из машины и, словно обыкновенные экскурсанты, столпились вокруг человека в темном плаще, который, жестикулируя, что-то объяснял им. Когда комбайн приблизился, стало ясно, что комиссию встречал Назар Борисович. Леонид заглушил мотор и не спеша спустился на землю.
Видавшие виды торфозики, «корифеи», как окрестил их Леонид, с любопытством разглядывали новый комбайн. Потом попросили показать его в работе.
На глазах у всех Леонид развернул машину, раз-другой провел по полю и высыпал собранный торф из бункера. «Делегация» обступила высыпанную гору.
Леонид оставил машину и подошел поближе.
— По моему мнению,— уверенно говорил пожилой плотный мужчина с орденской планкой,— главное достоинство машины не в ее высокой производительности. Не спорьте,— прервал он высокого, статного мужчину с солидным портфелем в руке,— наковырять побольше торфа мы могли бы и старыми комбайнами. Но вот дать такое качество мы не можем. — С видимым удовольствием он пересыпал с ладони на ладонь отборную торфяную крошку.
— Ведь что получается,— он неожиданно обратился к Леониду,— наши механические машины сгребают все подряд. И сырой торф и органические остатки. А этот «лакомка»,— он с любовью погладил борт машины,— выбирает наиболее качественную, «дошедшую» часть залежей. Кстати, молодой человек, как, по вашему мнению, работает машина?
— Хорошо! — уверенно ответил Леонид. Все вокруг заулыбались. Леня смутился.
— По-моему, парень не врет,— пошутил кто-то.
— Поверьте, товарищи,— продолжал человек с орденской планкой,— это принципиально новая машина, новое слово в торфяном машиностроении, все мы еще не раз похвастаем, что присутствовали на ее «крестинах».
Еще долго гости разглядывали машину, подробно расспрашивая об ее устройстве. Но по всему было видно, что она им нужна. Необходима.
В этот день Леонид поздно возвращался с поля. Вспоминал волнения прошедшего дня, лица и слова руководителей торфопредприятий. Более придирчивую и компетентную комиссию трудно было себе представить.
И хотя сдача опытного образца предстояла еще не скоро, не было никаких сомнений, что новая машина, а главное, новая идея обрели право на жизнь.
Проселочная дорога путалась в голубых предвечерних сумерках. Леонид шел не спеша, уверенным шагом человека, сделавшего свое дело.
Да, сегодня он был королем!
Журнал "Юность" № 1 1972 г.
Оптимизация статьи - промышленный портал Мурманской области