Главная | Регистрация | Вход | RSS

Архиварий-Ус

Меню сайта
Категории раздела
>
Новости
Мои статьи
Политика и экономика 1980
Литературная газета
Газета "Ленинская Правда"
Газета "Правда"
Еженедельник "За рубежом"
Газета "Полярная Правда"
Газета "Московская правда"
Немецкий шпионаж в России
Журнал "Трезвость и культура"
Политика и экономика 1981
Журнал "Юность"
Журнал "Крестьянка"
Журнал "Работница"
Статистика
Яндекс.Метрика
Дневник критика
Александр Кривицкий

Одиночный боец

Война насквозь есть политика»,— говорил Ленин. И вкладывал в эту формулу отчетливый смысл: война есть продолжение политики, только иными средствами.

Марксизм неизменно считал это положение теоретической основой при изучении военной истории. Оно ничуть не устарело. Захватнические войны стали бесперспективными. И это только подчеркивает бесперспективность самой политики империализма.

Война и политика нерасторжимы. Но коли так, то и художественное произведение, где эта связь разорвана или безнадежно запутана, не может быть правдивым. Перефразируя замечание поэта, можно сказать: судьба солдата — судьба народная.

В боевом уставе нашей пехоты есть такое понятие: одиночный боец. Юноша призван в армию, и на первых порах идет подготовка именно одиночного бойца.

Новобранец превращается в солдата, и лишь спустя срок начинается то, что на военном языке зовут «сколачивание подразделений». Солдат учат действовать в составе боевого коллектива.

Понятие «одиночный боец» существовало не всегда. В пору линейной тактики безликая шеренга солдат скреплялась капралами на ее флангах, подобно тому, как навинчиваются гайки на оба конца какого-нибудь стержня или вала. Наемное войско можно было вести в бой не иначе, как в сомкнутых линиях, удерживая палками тех же капралов и под угрозой офицерских пистолетов. Оно могло сражаться только на открытом ровном месте, представляя собой нечто вроде примитивной машины. Оно не могло действовать врассыпную, ибо при серьезной опасности разбежалось бы на все четыре стороны.

Новая тактика родилась в революционных войнах.

Когда люди с оружием в руках защищали свои кровные интересы, они и не помышляли о дезертирстве. Борьба за социальную справедливость рождала нового бойца. А он, в свою очередь, пересматривал «правила» боя. Ему стало сподручнее действовать в рассыпном строю, применяясь к местности. Меткими выстрелами из-за деревьев, или лежа в укрытии, он прицельно поражал неприятельских офицеров; сея панику в линиях врага. Так воевали американские охотники-трапперы и фермеры  против английских колониальных войск. Так французы-республиканцы сокрушали атаки наемных прусско-австрийских армий, в чьих обозах ехали феодалы-эмигранты, чтобы вернуть себе власть.

Случилось, одно из решающих военно-политических сражений того времени, а именно — битву при Вальми, наблюдал Гете. Сереньким сентябрьским днем поэт-мыслитель увидел, как первоклассно обученная и вооруженная армия европейской реакции оказалась бессильной перед стойкостью и сноровкой революционных волонтеров. В пророческом озарении он воскликнул, обратившись к группе прусских офицеров: «Господа, здесь сегодня начинается новая эпоха всемирной истории».

Рассказывая об этом эпизоде, известный знаток военного дела Франц Меринг тонко заметил, что и Гете смог лишь ощутить, но не понять до конца суть увиденного. Даже спустя почти сто лет военная энциклопедия царской России под словом «Вальми» перечислила лишь серию маневров, глухо упомянув об отступлении войск монархической коалиции.

Историческое содержание таких явлений, как Вальми, раскрыл марксизм. В революционных войнах народ пересоздал всю систему стратегии и тактики, а главное, выдвинул на поле боя бойца-гражданина, сильного сознанием своего идейно-политического, воинского долга.

Вот тогда-то и появилось понятие «одиночный боец». Его лицо проступило на темном фоне шеренги наемников или строя забитых рекрутов. И он пошел дорогами века, чтобы в пору социальной зрелости стать красногвардейцем семнадцатого года, матросом-пулеметчиком Первой Конной, бойцом интербригад республиканской Испании, великим солдатом нашей Отечественной войны. Много лет его освещало зарево пожаров ныне победившего Вьетнама.

Размышлениям на эту тему мы обязаны истории, собственной жизни и литературе, пристально вглядывающейся в лицо воина свободы.

Советские писатели создали художественную галерею вооруженных защитников нового мира. Это прежде всего наша классика: прекрасный Морозка у Фадеева, удивительная Анка-пулеметчица в «Чапаеве», беззаветный Мишка Кошевой и другие шолоховские бойцы Красной Армии. Это наш герой рядовой из талантливых произведений, посвященных Отечественной войне. Среди них повести Василя Быкова.

Невозможно переоценить труд авторов, под чьим пером возникли образы военачальников, командиров и комиссаров советских войск. Каждая ступень командования на войне образует собственный круг военных доблестей. Но все они, в конечном счете, вбирают в свою орбиту достоинства солдата. Вспомним, как заботили Ленина психология и качества «человека с ружьем». В главе «Одиночный боец» уже упомянутого нами устава сказано: «Боец должен уметь переносить всевозможные трудности и лишения, оставаясь бодрым, Мужественным, решительным…». Простые, ясные слова, а за ними многое.

С волнением следишь за тем, как номера орудийного расчета — солдаты из «Третьей ракеты» Быкова исполняют требования устава,— мне хочется сказать именно так. Залитый кровью артиллерист Лозняк остается у сорокапятки «мужественным, решительным» до последней черты и мысленно говорит себе в паузе страшного боя: «Не за посулы, не за награды и не из любви к приключениям приходится нам испытывать все это, а из-за того, что мы хотим жить, выстоять».

Приходилось иногда слышать, что воинские уставы, регламентирующие жизнь на военной службе, не оставляют простора для художественного изображения человеческих характеров. Но ведь еще Станиславский, говоря о «предлагаемых обстоятельствах», не исключал из их череды ни одной формы жизнедеятельности людей, тем более такой драматической, как война.

Боевой устав — мой наставник в бою. Он помогает мне там, где продолжение осознанной мной политики моего государства я, человек-боец, душой и телом обязан утвердить силой оружия. Такова марксистская формула справедливой войны, доведенная до каждого воина. И в этом ее смысле наш одиночный боец — никогда не одинокий боец.

Эта мысль первенствует в последней повести «Дожить до рассвета» В. Быкова, писателя героической темы в ее нравственном повороте. Его герои в обстоятельствах, предложенных жизнью, всегда достигают, казалось бы, последней черты, предела своих душевных и телесных сил. Быков из тех писателей, которые глубоко заглядывают в душу человека, желая измерить ее бездонные возможности.

Мы вместе с ним ощущаем биение солдатского сердца в минуту опасности, инстинкт жизни и страх смерти, физическое страдание смертельно раненного, и подчинение всего его существа стремлению к главной цели.

Стратегию этой повести можно обозначить так: военная целесообразность поступков человека в армейской шинели и его нравственный долг. Сюжет: блуждая в окружении, лейтенант Ивановский обнаружил крупный склад боеприпасов противника, а вскоре вышел к своим. По его докладу генерал отправляет группу из десяти человек во главе с лейтенантом для уничтожения склада (погода нелетная, и разбомбить эту цель с воздуха невозможно).

Поначалу мечта двадцатидвухлетнего лейтенанта о подвиге и военная целесообразность задачи сливаются воедино. Но мучительный переход, потеря людей оказались напрасными: склад перебазирован. Раненый лейтенант отправляет уцелевших бойцов в обратный путь, а сам, по едва уловимым доводам чутья и разума, выбрал в помощники невидного, худенького, низкорослого бойца Пивоварова и начинает поиски исчезнувшего склада. Этой цели он не добьется, будет вторично и смертельно ранен, лишится своего смелого, терпеливого «Пивоварчика», убитого при попытке подобраться к немецкому штабу.

Нравственный элемент на войне — поприще таланта Быкова. А раз так, то каждый из его героев — личность. Противоречие войны жестоко: она и смертельное пекло и кузница душевного опыта. По мере того как рушатся планы и надежды Ивановского, возрастает его чувство ответственности за судьбу других. Героическое начало заложено в человеке, утверждает Быков. Он подвергает героя таким испытаниям войны, когда дух повелевает уже почти безжизненным телом. Горше страха собственной смерти терзает Ивановского мысль об «обманутом» доверии генерала, что напутствовал их словами «сынки», боль за Москву: «Каково ей выстоять».

Если исходить из военной целесообразности, то поединок лейтенанта с немецким  обозником вряд ли необходим. Но, с точки зрения человеческого смысла и отчаянной решимости солдата, умирающего на своем крайнем рубеже, эта последняя схватка необходима сто раз. Ведь она единственное, что еще может сделать Ивановский, действующий сейчас как одиночный боец: «Врага в могилу взять с собой, чтоб смерть играла им отбой».

Слышал я однажды, как Илларион Васильев, один из немногих, кто чудом уцелел в яростном бою двадцати восьми панфиловцев против фашистских танков, рассказывал о дубосековском деле. Он дошел до той минуты, когда и сам был тяжело ранен, развел руками:
— Я пал на землю сквозь весь огонь!

Было в этих поразительных словах, сказанных не по бумажке, но исторгнутых из сердца, что-то поистине эпическое, будто мы услышали озвученную фразу из древнерусской летописи о былых сражениях. И мне самому они еще раз высветили нравственную природу того боя. «Я пал на землю, сквозь весь огонь!» — какая величественная картина верности долгу, какая душевная мука советского солдата, упавшего на горячий снег и еще не знающего в дыму разрывов, чем кончилась схватка, сколько еще остается войны. И какая гордость воина, понимающего ускользающим сознанием, что уж он-то служил-воевал не вполовину, а весь, без остатка.

Герои повестей Быкова исполняют свой долг не вполовину, а полностью, без остатка.

Пусть не сбылась мечта Ивановского о громком, может быть, даже эффектном подвиге. Она и не могла осуществиться в этой повести. В ней речь о другом — о доверии к солдату и об ответственности солдата. Произведения Быкова не похожи на итоговые реляции, оперирующие крупномасштабными категориями. Он застает своих героев в тяжком труде войны, в невидных военных буднях. Его излюбленные ситуации: «ночной поиск», «разведка боем», «действия в тылу врага», «атака с хода». Кто воевал или хотя бы служил в армии, тот понимает, что это такое. Писателя привлекают смелые и неожиданные поступки бойцов, предпринятые самостоятельно в сложных, неожиданных, даже погибельных условиях.

Быков — художник, трепетно прикасающийся к тайному тайных души, и вместе с тем безбоязненный ее исследователь. Но я бы рискнул к большинству его повестей поставить эпиграфом суховатые слова из того же боевого устава, объясняющие термин «инициатива» в его военном значении: «Инициатива особенно необходима в случаях резкого изменения обстановки, когда приказа нет или же когда приказ уже не соответствует обстановке и нет времени на получение от старшего командира новых указаний. Командир и боец, проявляя инициативу, не должен бояться ответственности».
Повести Быкова меньше всего иллюстративны. Наоборот, можно только радоваться тому, как органически впитало его творчество реальные коллизии войны, настолько неизбежные, что их давно зафиксировали воинские уставы.

От рассыпного строя, рожденного в революционных войсках наперекор глухой, как забор, фаланге нанятых солдат, до раскованной инициативы идейного советского бойца, подчиненной общему замыслу командования, — таков путь раскрепощенного сознания «человека с ружьем». Но в мире происходит и обратный процесс. Опыт войны во Вьетнаме убедил генералитет США в моральной неустойчивости призывных контингентов. И вот сейчас Пентагон переводит армию на систему вербовки. По существу, в другой исторической обстановке речь идет о тех же самых наемных войсках, растущих из дикого корня капитализма. Такая военная сила давно уже опробована в карательно-полицейских экспедициях, колониальных захватах.

Да, любимые герои Быкова почти всегда поставлены в обстоятельства, когда они вынуждены действовать как одиночные бойцы — Лозняк, Сотников, Мороз, Ивановский, другие. И они неизменно выходят к той точке, вспышке, взрыву, где сокровенный запал их мысли и сердца разряжается в характере их поступков. В таком герое олицетворено все — и он сам, как личность, и народ, что послал воевать своего сына, и идея, владеющая и огромным целым и его малой частицей. Самоотверженность человекабойца превращается в подвиг, если за действием стоит ясно осознанная цель.
«Никакие из человеческих страданий не бессмысленны в этом мире, тем более солдатские муки и солдатская кровь, пролитая на эту неприютную, мерзлую, но свою землю.

Есть в этом смысл», — думает Ивановский в горький час. Девизом его было «жить через погибель врага», а вот теперь оставалось умирать «через погибель врага». Он подрывает его и себя одной гранатой.

Руки ему уже не повиновались. Он сделал это почти мертвый.

В сознании встает переходящий из повести в повесть Быкова слитный триединый образ времени, пространства, движения, где время сжато, пространство пугающе неизвестно, а движение неотвратимо.

В этих категориях развернуто большинство сюжетов Быкова. Вспомните крестный путь Ивана среди каменистых обрывов Альпийских предгорий, блуждание Сотникова в метельной пустыне с ее черным ветром и белым снегом, сбивающими его с ног, вспомните гибельный поход Ивановского через мрак, холод, лишения. В конце пути — духовный итог, глубокое дыхание, жизненная цель, да, жизненная, даже если обрываются дни героя.

Не гладок путь писателя. Хочу сказать об этом открыто, дорожа его судьбой. Хорошо помню первочтение повести «Мертвым не больно» и то, как больно кольнула меня ее заданность. Единственное произведение Быкова, где герои заведены в нравственный тупик. При этом насилии над ними пострадал и автор. В толпу его персонажей замешалось лицо прямо-таки демоническое. Штабной офицер Сахно — исчадие ада — встает на всех путях наперерез, фатально гробит всех и вся, не оставляя никому и ни в чем просвета. Читаешь повесть, и уже заранее известно: вот и сейчас, да и отныне и вовеки ничего хорошего не будет у героев, только-только мелькнет надежда, но сразу же появится Сахно, как черт из табакерки… И некому его окоротить! Вполне возможный негодяй трансформирован в кафкианского беса, а он-то уж знает, что реализм следует истреблять парами серы. Гофманиада с ее гигантски увеличенной тенью закрыла все живое, что есть в повести.

Но преобладает у Быкова другое, совсем другое. Обычно Быков пишет без внешних эффектов, стиль его небросок, он скуп на метафоры, не афористична речь его героев, просты сюжетные ходы. Отчего же так трудно оторваться от его повествования? Перевернута последняя страница, а ты долго еще, словно бы со стороны, заглядываешь в самого себя. Отчего это так? Оттого, что писатель пишет едва ли не самое трудное: размышление и ощущение человека наедине с самим собой в критическую минуту, пишет и видит каждый стежок его мысли, каждый даже еле слышный всплеск его чувств. А над всем, что происходит в центре, куда ведут дороги закономерности или случая, неколебимо возвышается обелиск человеческого духа.

Повесть «Обелиск» — реквием погибшим юношам и гимн их школьному педагогу. Битву при Кениггреце выиграл немецкий учитель — это заключение приведено во многих трудах, касающихся морального элемента на войне, и относится к победе пруссаков над Австрией в 1866 году. И правда, прусская школа то и делала, что внедряла милитаризм во все внутренности своих питомцев. Но вот уже сотни миллионов людей — несколько поколений — вышли в мир из стен советской школы и хорошо знают, чему их там учили — только не захвату чужих земель.

Учили любви к родной стране, воспитывали юных интернационалистов, растили веру в идеалы коммунизма. Такие юноши и пошли в бои.
Органична связь между «Дожить до рассвета» и «Обелиском», где учитель Мороз добровольно идет на эшафот, чтобы его ученики, приговоренные к казни, знали: все, чему он их учил, не пустые слова. Они равно действительны и для ученика и для учителя. Дорогой наш лейтенант Ивановский из
«Дожить до рассвета» щедро, полной мерой отдает на войне все, чем наделила его школа, армия, советский образ жизни — источники его героизма. И как же мы благодарны автору за эту мысль, выраженную твердо, ясно, остропронизающе!

В старые времена большевиков-подпольщиков на пересыльных пунктах, в тюрьмах, на каторге окружающие называли односложно: политический! Непростое определение. Честные люди смотрели на них с почтительным восхищением. Те, кто заслуживал это название, шли «в огонь за честь Отчизны, за убежденья, за любовь…» Самым политическим изо всех был Ленин. И когда мы думаем о защите созданного его идеями государства, когда оцениваем книги — художественное воплощение и объяснение нашей военной страды,— мы обязаны вновь и вновь вспомнить ленинские слова. «Разве войну можно объяснять, не ставя ее в связь с предшествовавшей политикой данного государства?..» Конечно, нет! — отвечал Ленин. Конечно, нет, отвечает советская литература.

Нет, нет, нет, утверждают Лозняк, Мороз, Ивановский. Нет, кричит солдат Иван, и эхо грохочет в Альпах. Магия писательского таланта Быкова вернула их к жизни. Мы видим их лица — почерневшие, в ссадинах, обожженные морозом и внутренним жаром. И мы слышим голос. Кто это говорит: Ивановский в его минуту роковую, или сам автор, следящий за ним мучительно-нежным взглядом! «Но останутся жить другие. Они победят, им отстраивать эту зеленую счастливую землю, дышать полной грудью, работать, любить…» И кто знает — не зависит ли их великая судьба от того, как умрет сейчас на дороге этот наш одиночный советский боец из «Дожить до рассвета». У него чистое сердце, святые помыслы, советская идеология и политика в крови. Быкова недавно спросили: с какими проблемами, с какими героями встретится читатель в его новых произведениях? Он ответил:

«Война, человек на войне, героизм и самопожертвование, верность долгу, воинской присяге». Автор сам очертил круг волнующей его жизни. Большой это круг — границы его уходят в глубину народного сознания, в историю страны, в бессонную память людей.

Начиная с «Третьей ракеты», где развороченный окоп устлан трупами орудийного расчета, где погибла милая медсестра Люся и где еще держится залитый кровью Лозняк, стреляет из автомата, бросает гранаты, пытается оживить замолкший пулемет — всюду в повестях В. Быкова его любимые герои верны воинской присяге, ее нравственному и политическому смыслу.

С нетерпением будем ждать нового произведения Быкова. Что встретим мы там? Может быть, снова ветер, ветер, белый снег и людей, стремящихся к цели сквозь тысячу преград. Вспоминаешь картины такого движения в его повестях четко и резко, как гравюры.

И сразу же перед глазами та черно-белая картина: петроградская сырая ночь, а в ней, опоясанный снежным вихрем, красногвардейский патруль. Он идет среди белых сугробов в черных кожанках, держит революционный шаг. В те дни только еще складывалась формула военной присяги. Она возникала стихийно, в разных концах страны, там, где начиналась вооруженная борьба за Октябрь и где люди искали слова, чтобы дать клятву верности народу.

С тех пор миллионы и миллионы юношей принимают военную присягу, становясь под знамена.

А верность присяге, исполнение воинского долга — нравственная святыня солдата СССР и в дни войны и в дни мира.

Журнал Юность № 2 1974 г. 

Новости Мурманской области представляет промышленный портал ИД "Гелион"

Похожие новости:


Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
publ, Журнал "Юность" | Просмотров: 2472 | Автор: platoon | Дата: 22-11-2011, 11:32 | Комментариев (0) |
Поиск

Календарь
«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Архив записей

Февраль 2024 (1)
Ноябрь 2023 (7)
Октябрь 2023 (10)
Сентябрь 2023 (128)
Август 2023 (300)
Июль 2023 (77)


Друзья сайта

  • График отключения горячей воды и опрессовок в Мурманске летом 2023 года
  • Полярный институт повышения квалификации
  • Охрана труда - в 2023 году обучаем по новым правилам
  •