В январе 1966 года неподалеку от Тюмени высадился десант 269-го строительно-монтажного поезда со станции Сисим на Саянах — знаменитые абакан-тайшетцы. Им теперь предстояло строить дорогу на Сургут.
Я много слышал и читал о них. Давно хотелось познакомиться поближе. И вот я в Мазурове, в ста тридцати километрах от Тюмени...
На пустыре близ деревни белел новенькими щито-сборными домами поселок с широкой центральной улицей... Так получилось, что приехал я по заданию редакции всего на несколько дней, а потом увлекся размахом дела, людьми и остался в Мазурове надолго.
Оформился на работу лесорубом.
Из отдела кадров меня отправили к прорабу по трассе Лобову. Его нашел в вагончике-прорабской.
Склонившись над столом, что-то писал красивый, с мужественным лицом мужчина. Одет был в потертую кожаную куртку на «молнии». Без лишних предисловий заключил:
— В понедельник заступай в бригаду. Спецовку и сапоги получишь на складе.
С тех пор Лобов стал предметом моих постоянных наблюдений. И чем дальше, тем больше я уважал его.
Работа заполняла жизнь Лобова целиком и полностью. Все его касалось: конфликт ли в бригаде, производственные неполадки, разгрузка прибывающих шпал, рельсов. Ему звонили среди ночи, и Лобов, как подобает командиру, без промедления шел будить ребят на внеурочное задание.
Около десятка бригад у него под началом, и все на трассовых километрах — сумей распорядись каждой.
Нашу тогда отправили в глушь, за Еланское болото.
Вот как это случилось. Накануне неожиданно разыгрался буран. Утром поднимаемся — на улице снегу по колено, в нетопленном общежитии пар от дыхания виден и у кого-то стиранные рубахи застыли. Зима!
В прорабской спозаранку толкучка ожидающих назначения на работу людей. Лобов за столом, в черной дубленой шубе, совещается с бригадирами. Бровкин тут, постоянно чем-нибудь озабоченный; Гермогенов со своей дружной ивановской комсомольской; суровый на вид Клочков.
Лобов решает: клочковцы — разгружать рельсы с баржи. Гермогенову срочно в Тюмень — поступили вагоны со щитосборными домами. Бровкину — настилать автодорогу, и нам выпадает туда же на помощь.
Но как быть с учащимися в вечерней школе? Не на неделю, не на две уезжаем.
— На добровольность,— решил Лобов.— Кто в школе занимается, может отказаться, работа и здесь найдется...
Не отказался никто. «Потом наверстаем...» Через несколько дней Лобов навестил нас в упрятанной лесами деревеньке. Интересовался работой, бытом, не устали ли от однообразия и отсутствия цивилизации. Мы в голос: «Нет, есть еще порох...» Лобов доволен. В нем ни капли рисовки, начальственности. Сторонний человек не сразу догадается, что этот скупой на слова и жесты человек — прораб, главное на трассе лицо. Лобов тактичен, мягок, никого не распекает, никому не грубит, но, странно, его уважают и побаиваются больше других. Скорей, уважают.
Это интеллигент по натуре.
Он во многом осведомлен, обладая опытом тринадцати трассовых лет и знаниями железнодорожного училища, после которого направили в СМП-269, тогда электрифицировавший самую длинную в мире магистраль Владивосток — Москва. Участок под Иркутском. Начинал Лобов бригадиром. На Абакан — Тайшет прибыл мастером. Ему при передислокации поезда на новое место поручили переправить грузы в считавшуюся недоступной для транспорта Сисимскую долину. Лобов справился с задачей.
На Сисиме он занимался гидросооружениями. Лето в горах короткое, холодное, льют дожди. Из-под камней бежит ледяная ключевая водичка. После сильного ливня в Кролльский тоннель хлынула вода, грозя снести полотно вместе с рельсами. Лобов вовремя организовал прочистку засорившихся колодцев.
Сам работал по колено в обжигающей воде, валился от усталости. Аварию предупредили.
На Севсиб — так окрестили северную сибирскую трассу от Тюмени до Сургута изобретательные газетчики — Лобов прибыл в числе первых. Занимался прорубкой трассы, лишь спустя полгода приступили к главному — путейству. Строителю-железнодорожнику хорошо известно, что это такое: работа, венчающая дело. Порой мучительная, но всегда упоительно-праздничная. Путейство — главный конек Лобова, его призвание.
— Люблю, когда по уложенным рельсам прогрохочет состав или даже дрезина. Кто не испытал, не поймет моей радости,— оговорился как-то.
Такое признание — объяснение труда многих трассовиков, претерпевающих ради любимого занятия неулаженность быта, передвижническую, на колесах жизнь.
...Укладку и одновременно звеносборку начали прямо на полотне, вручную из-за отсутствия крана,— внезапно нагрянула зима, и прекратилась навигация. Первый почетный костыль забил Лобов. Легко, точно в репу, вошел костыль в прокреозотенную шпальную твердь, и, возможно, вспомнилась при этом прорабу мечта детства — стать капитаном дальнего плавания.
Лобов — сибиряк, с Лены, из села Качуг. Отец работал в кузнице, и мальчуган то наблюдал, как покоряется ударом молота поковка, то купался в Лене и пускал по течению кораблики... Уманили они Сашу в далекие края. Стал Александр Лобов капитаном, правда, пути его пролегли не по водным просторам— по сухопутью. Необыкновенный капитан. Всегда первопроходец! Такое не каждому по силам, это заслуживают стойкостью характера.
Родовое сибирское происхождение дало крепкое здоровье, а это прочные нервы, сильная воля и много энергии.
Армия и трасса научили Лобова подтянутости, дисциплине. В детстве Иннокентий Лобов внушил сыну верное нравственное направление. Сам погиб под Москвой, но смену после себя оставил верную. Все лучшее от нашего брата-строителя — в Лобове... Ему не раз предлагали стать главным инженером, и всегда он отказывался, считая себя полезней на прорабстве.
Как-то ночью выгружали шпалы с баржи на берег. Дождь ливмя лил, хлестал по металлической окорпусовке плоскодонной громадины. Мы оскользались, падали, насквозь промокшие, и уже хотели ошабашить разгрузку, как в свете прожектора появился Лобов в неизменном своем кожане. С берета на лицо ручьилась вода.
— Давайте трос на тот конец баржи перекинем, чтоб кран подтянуть лебедкой, а то стрела недостает до шпал.
Вместе с нами принялся тянуть стальной канат.
Трос был тяжелый, осклизлый, вырывался из рук.
— Разом взяли! — скомандовал Лобов.
Непослушный стальной удав медленно приближался к бортовой тумбе. Захлестнули трос вокруг нее.
Дело сделано.
— Порядок! — проговорил удовлетворенно Лобов.— Можно покурить.
Просочившаяся в карман кожана вода размочила папиросы, и сразу шесть рук протянулось с пачками к Иннокентьевичу. Непогода уже не казалась такой безысходно-унылой. Мы ободрились, почувствовали себя уверенно.
Особенно навалилось хлопот в предпусковые дни, когда и со звеносборкой, и с укладкой путей нужно было успеть: именно они решали пуск первого поезда до Тобольска. Зашивали звенья и отправляли их в резерв, соединив в плеть. Гнали одну такую в полкилометра длиной на разъезд Большесельский. Блестящая от дождя стальная лента изгибалась на поворотах. Лобов торопился по ней в голову движения, ловко, как акробат, проверял на ходу ролики, рискуя сорвать
ся с мокрых шпал и покалечиться.
Через полчаса входные стрелки Болынесельского. Протянули плеть до конца укладки, вынули ролики, сгрузили их на дрезину. Съезжать когда стали, задние колеса дрезины соскочили с рельсов. Наложив обрезков шпал, поддомкратили ось. Лобов орудовал под нависшей над ним многотонной махиной, готовой в любой момент обрушиться с шаткой опоры.
Но вот готово, разом толкнули дрезину с домкратов, колеса встали на рельсы. Забрались в кабину — и марш.
У поселка спешились. Лобов же уехал на звеносборку.
Висела большая красная луна. В ее жидком свете, фырча, пробуксовывая, двигались вереницы пропыленных за день автомашин.
На утро чуть свет Лобов в прорабской. С утра отправит людей на работу, и потом ищи его на трассе. Хозяйство у прораба большое, беспокойное, недосмотришь чего-нибудь сегодня, завтра
оно проявится. И Лобов заранее продумывает, чтоб все в свое время и без промедлений. Несуетлив, но постоянно в действии.
Буквально круглые сутки на ногах.
...Кран забарахлил. Не на шутку встревожился прораб, выхлопотал дополнительный, новый: старый отремонтировали, и теперь оба они маячили стрелами в концах пролета; самосвалы день и ночь возили подкладки из Тюмени.
Наш верный и неизменный шеф наставлял:
— За качеством зашивки следите, ребята. Не ручные тележки — многотонные составы пропускать придется. Чтоб без перекосов.
После того, как первый поезд прошел до Тобольска, часть путейцев перебросили севернее, а Лобов остался в Мазурове. Балластировали, выправляли пути. Работы много, и она черновая, негромкая. Уже и высокое начальство и корреспонденты перестали бывать... Зима морозная, да если еще ветер, на открытом, возвышенном полотне сквозь нижет. Лобов не отсиживался в прорабской...
Однажды я застал Лобова оживленней обычного.
— Откосы,— говорит,— у реки Тавды укрепляем, обещают большой паводок, как бы не смыл полотно.
Гравий и плиты таскать на носилках утомительно и затяжно, надумал проложить возле основного пути тупики, чтобы укрепительные материалы прямо на откос техникой подавать.
О недостающих для тупиков стрелах договорился с коллегами по станции Картымская и отправился туда на дрезине, пожертвовав воскресеньем.
Промедли Лобоз со стрелочными переводами, получилась бы заминка с тупиками. Он стоял на откосе и командовал крановщику, сгружающему с платформ плиты: «Вира!», «Майна!». Внизу лежала тихая подо льдом река, но прораб знал ее коварный нрав и спешил.
Паводок, точно, выдался небывалый. Я в самый разгул его наведался в Мазурово, со всех сторон оцепленное водой. «Железка» жила, действовала. Курсировали по ней составы товарные, пассажирские, а поутру, как прежде, отправлялись в сторону Тавды путейцы Лобова. Ждал их на путях тепловоз с вагонами-теплушками. Но не враз к нему попадешь.
За ночь вода поднялась. Мостки, соединявшие незатопленную часть тракта с полотном, сорваны. В проран устремлялся мощный лавинный поток. Напрасно пытались восстановить мостки: слишком силен напор воды и глубоко.
Появилась лодка. Добровольцы сели за весла, но лодку увлекло в шумящую горловину. Тогда натянули от тракта к полотну проволоку и стали переправляться, держась руками за проволоку. Толчок — и лодка перевернулась, плывущие оказались по горло в воде. Хорошо, от берега близко. Лобов сам встал в лодку, сильными гребками направлял ее туда и обратно, пока не перевез всех. На работу поспели вовремя.
Вокруг насколько хватало глаз плескалась вода, подступала к откосам, как в бетон закованным. Стихия бессильна оказывалась против такой тверди.
Еще один экзамен выдержал капитан, сын кузнеца из сибирского села Качуг.
Железнодорожные будни Иннокентьевича продолжаются. Не так давно участок 269-го на Салыме преобразовали в самостоятельный поезд. Немало рабочих и специалистов переметнулось туда, поближе к Сургуту. Лобов остался в Мазурове. Кто-то должен довести начатое до конца, в семьдесят втором году отрезок дороги до Тобольска должен быть сдан в постоянную эксплуатацию.
В этом еще раз проявилась лобовская непоколебимость.
Обедневший кадрами 269-й захромал. Несладко приходится прорабу с новичками, к тому же часто меняющимися. Но Лобов старается успеть всюду.
Нынешним летом обсевали травой откосы. Нормативная станция внедряла гидропосев. Не клеилось. Высеять семена днем не удалось, отложили на вторую смену. Лобов, то ли не желая обременять представителя станции, то ли желая проследить за работой, решил остаться сам. Но тут я не выдержал: «Поручи своим помощникам! Щади себя». Лобов согласился скрепя сердце, но все равно застрял надолго в кабинете главного инженера. Что-то ему хотелось обсудить, в чем-то увериться, о чем-то поразмыслить с главным.
И вот я снова в Мазурове. Напрасно искать Лобова после работы дома. Конец месяца, и он с мастерами закрывает наряды. Придирчиво проверяет объемы работ, денежные суммы, замечая малейшие неточности...
Уходят мастера. Разговор завязывается о наших товарищах на Салыме; как водится в таких случаях, вспоминаем минувшее. Давний штурм на первых сотнях километров.
— Оправданный штурм,— замечает Лобов.— Сколько за это время перебросили народнохозяйственных грузов! Плохо другое — когда штурм превращается в показуху. Перед станцией Демьянская кое-где бросили пути на недоотсыпанное полотно. Отрапортовали. А ехать нельзя...
Слушая Лобова, я думал о том, что ему вся трасса не безразлична. К каждому пикету относится с одинаковой болезненностью... Капитан!..
Журнал Юность № 7 июль 1972