Главная | Регистрация | Вход | RSS

Архиварий-Ус

Меню сайта
Категории раздела
>
Новости
Мои статьи
Политика и экономика 1980
Литературная газета
Газета "Ленинская Правда"
Газета "Правда"
Еженедельник "За рубежом"
Газета "Полярная Правда"
Газета "Московская правда"
Немецкий шпионаж в России
Журнал "Трезвость и культура"
Политика и экономика 1981
Журнал "Юность"
Журнал "Крестьянка"
Журнал "Работница"
Статистика
Яндекс.Метрика
Десятидворки

Иван Васильев


Из записок корреспондента


Рано утром, еще до свету, Михаил Петушков поднялся, вышел на придворок. В избах уже горели окна, переглядывались через дорогу мирно и дружелюбно, в полосах света искрились заиндевевшие ветви берез. Морозило сильно.
Михаил из колонки набрал воды. Наполнил до половины железную бочку, стоявшую поодаль за тыном, развел под ней костер. Забилось, загудело пламя. Михаил поправил дрова, пошел к трактору.


Достал из кабины воронку, снял с заливной горловины крышку. Что такое? Почему в горловине лед?


Кинулся к сливной пробке — завинчена. Холодный пот прошиб Михаила: в двигателе вода! При таком морозе — гроб машине. И растерялся. Впервые в жизни не знал, за что схватиться. Дернул шнур пускача, и резкий, как пулеметная очередь, треск вернул собранность и расчетливость действиям.


Запустить мотор, прогреть на малых оборотах — может, удастся растопить в системе лед. Залили, видно, недавно: посильнее нажал пальцами — ледок в горловине проломился. Какая же черная душа замыслила такую подлость? Сделано с умом: все пробки закрыты, вода, замерзая, разорвет блок...


Мотор, еще не чувствуя, что смертельно ранен, четко работал на малых оборотах. Михаилу казалось, что он видит, как в стальных рубашках цилиндров снуют поршни, разогревают настывшую за ночь сталь, и всем своим существом просил спасения машине... Он подставил ладонь под сливную трубку и, как томимый жаждой в пустыне, ждал первых капель. Чуда не случилось. На стенке блока отпотела змеистая паутинка трещины. Все...
Михаил выключил мотор, и тишина обвалом придавила его, согнула плечи... «За что?..»


...Тут неизбежно отступление. Михаил живет в маленькой, десятидворной деревне Костино — такие теперь называют неперспективными. И, чтобы понять ночное происшествие, надобно перво-наперво хорошо уяснить, что это за странное явление — неперспективная деревня, десятидворка, пятидворка.


Не степь у нас — речки, болота, леса. Человек здесь издавна селился так, чтобы ступил за порог — и на поле: семья берегла силы для добычи скудного хлеба. Нечерноземная полоса!


Но и другое, уже вроде не зависящее от природной среды,— социально-экономические условия сделали нашу старую калининскую деревню неперспективной. И никакого здесь парадокса!


Сорок лет шло насыщение деревни техникой, и настало время, когда количество обратилось в качество. Новое качество именуется прозаически просто — комплексная механизация. Полевод Калининской области уже вооружен энергетической мощностью в 12 лошадиных сил. К моторам — богатая запряжка: льно-картофелеуборочные комбайны, погрузчики, навозоразбрасыватели, аппараты для химпрополки, самосвальные телеги, копновозы, стогометатели... Еще недавно машина придавалась человеку, облегчала его труд, брала на себя некоторые операции.
Теперь она делает все: от запашки до отсыпки зерна в амбар.


Комплекс машин потребовал концентрации производства. Последнее — концентрации населения. Вот и конец малой деревне. Нужды в ней не стало.
Ой ли? Кабы так, чего проще: свози десятидворки в центр, как поступили некогда с хуторами. А то вопреки схемам-планировкам нет-нет да и отгрохают в «неперспективных» то арочный коровник, то новейшую кошару, а там глядишь — и щитовые домики заголубели.


Приговоренная ходом времени к сносу, малая деревня сопротивляется. И за ней, надо признать, пока весьма серьезные позиции.


Вот экономическая «карта» одного района — Ржевского. 260 тысяч га сельскохозяйственных угодий, из коих 70 тысяч пашни. Разбросайте по этому полю 520 деревень, 450 ферм, сотни складов, навесов, мастерских, поставьте па средний арифметический двор 50 коров, 60 свиней, 200 овец, 10 лошадей. Если с 5—6 тысячами гектаров в хозяйстве успешно справляются 25—30 механизаторов, то за стадом в 1 200—1 500 голов ухаживает сотня животноводов.


Поле обогнало ферму. Можно, конечно, сетовать на промышленность: давали бы столько механизмов, как полеводу, глядишь, не то бы было. Но будем реалистами: и у государства силы небеспредельны.


Говорим о том, что есть. Фермы отстали. Здесь не то чтобы комплексная механизация, трудно с механизацией отдельных операций. К примеру, скажем, доение или навозоуборка что-нибудь процентов на 30—50 только и механизированы.


Неравномерность технического прогресса в двух главных отраслях сельскохозяйственного производства создает очень сложную ситуацию, похожую на ту, когда человек правой рукой тянет веревку на себя, а левой — послабляет. Перекос...


Вот и Михаилу Петушкову вся стать покинуть десятидворку Костино и переехать в центральное Коробино. Там — машинный двор, механическая мастерская, мощный зерноочистительный ток, сушилки, склады... Словом, там его рабочее место. Не гонял бы трактор на свой придворок, не бегал бы за семь верст и за селедкой и сахаром в магазин, и за получкой в контору, и за таблетками в медпункт, и на собрания в клуб. Все, решительно все в жизни Михаила Петушкова за то, чтобы скорее перебраться в Коробино.
Но не может оставить свое Костино жена Михайлова. Он хочет и может, она не может. И колхоз всецело на ее стороне. Она доярка. А в Костине ферма.
Ферма — одна из сильнейших экономических позиций неперспективной деревни. Притом надо иметь в виду, что понятие «ферма» — это не только двор и скотина, но и выгон, и водопой, и доярка, и пастух — словом, все, без чего не получишь молока и мяса. А в наших краях выгоны — закустаренные, бросовые луговины, способные прокормить стадо в полсотни, от силы в сотню голов. Они-то и диктовали до последнего дня размеры скотников — карликовые. Попробуют на таких комплекс механизмов поставить — экономисты убытки записывают.
Трудный узелок. Не знаешь, за какой конец тянуть. Прежде чем разрешить доярке Петушковой переезд в центр, надо перевести туда ферму. Но предварительно заложить большое долголетнее пастбище.
Сделать это можно на пахотных землях. Значит, перед этим или хотя бы одновременно — ввести в оборот раскорчевку. И не забыть поставить жилье: на центральной усадьбе свободных рук нет, трудрезервы исчерпаны.
Решение проблемы найдено — крупные животноводческие комплексы. Строительство их началось.
Но долго еще основную массу продукции будут давать существующие в неперспективных деревнях фермы. А это означает, что нескоро Михаил Петушков начнет ставить свой трактор на общем машинном дворе. И терпеть ему не один год неудобства. Но жить ему не спустя рукава — с пониманием временности неудобств, переустраивая неперспективную деревню, работая на общее благо. В том его, Михаила, цель... На пути к этой цели и случилось то, с трактором. Люди руками разводили. Не было у Михаила недоброжелателей. Скромный, покладистый, отзывчивый, он не то что говорить — думать не умеет о людях плохо. Потому и стал следователь в тупик: ни малейшей зацепки.
Дело следователя — указать в конце концов злоумышленника, наше — доискаться истинной причины.
Размышлял я над случившимся немало, и как-то припомнилась мне одна сценка. В правление колхоза «Дружба» (колхоз тоже на наших, калининских землях) заявились трое парней, недавних армейцев.
Председатель — сама любезность: сесть предложил, сигареты выложил — курите, ребята, чувствуйте себя, как дома. Звонком девушку-счетовода вызвал: «Машенька, у нас гости». Через минуту на столе — ваза с фруктами, холодное, с изморозью на бутылке ситро. И парни, поглядите на них, рангом не ниже генералов — на полумягкие спинки откинулись, зажигалочками щелкают, ногу на ногу заложили.
А председателя «Дружбы» остро резала нужда: в гараже полгода стоят автомобили без водителей.
— Где служили, хлопцы? По какой части?
— По разной.— С ленцой говорят, дымок через ноздри пускают, отлично знают, кого тут режет нужда.— Но в общем-то все мы шофера...
— Не скрою, ребята, шоферы нам — вот так.—
Председатель чиркает себя ладонью по горлу.
Они отчего-то замялись. Тот, что побойчей, избегая председательских глаз, спрашивает:
— Где машины ставите: в гараже или по домам?
— Ну что вы, гвардейцы, разве мы бедные? В гараже, конечно. В теплом, благоустроенном...
«Гвардейцы» откланялись. Про оклады даже не заикнулись. Их интересовали не оклады — колеса на собственном дворе. Иными словами, то, что для Михаила Петушкова было в тягость, обладало для других людей несомненной привлекательностью.
Расскажу о Викторе из Михнева, давнем моем знакомом. Я у него на свадьбе был. В качестве репортера. О, тогда, лет двенадцать назад, то было событием — комсомольская свадьба в деревне! Да еще когда молодые с десятилеткой. Признаюсь, репортаж получился так себе, невнятный какой-то, хотя восклицательных знаков было много. Я говорил молодым:
«Черт возьми, вы даже не представляете, какую степу проломили! Это брешь, в которую хлынут другие. Вы начали штурм вековых предрассудков. Наши старики считают, что если образованный остался в деревне, он неудачник. А вы сознательно... Пусть вас не пугает... Во всяком деле нужны первые...»
И вот минуло двенадцать лет. Знал, что молодые живут неплохо. Валя работает в конторе счетоводом, Виктор — шофером. Летом его пересаживают на комбайн, и фамилия его мелькает в газете. Прошлым же летом я жил в их семье, и хотя во мне самом горячность молодости успела смениться трезвой рассудительностью, пришлось кое-чему подивиться и задуматься.
Вечером принесли телеграмму: приезжает в отпуск брат Виктора. «Не хочешь до станции прокатиться?» — спросил меня Виктор. Я согласился. Раненько, еще только пропели петухи, он завел стоявший на придворке грузовик, и мы поехали. Дорогой, известное дело, разговор всегда по-особенному доверительный, откровенный. «Чего мне не хватает, так это сна. Не высыпаюсь летом. Родню встретить-проводить, соседям опять же не откажешь. А в остальном жизнь — не жалуюсь». «Автобус разве не ходит?» «Ходит. До центра. Не хотят на автобусе: волынисто. Шлют телеграммы: встрень. Поднимаешься ни свет ни заря — едешь». «Учиться так и не пошел? Ты же собирался...» «Где там! Да и рассудить здраво, что она дает, наука? Дипломированных агрономов сажают бригадирами — восемьдесят рубликов, будьте любезны. А жизнь, как это говорится, дается один раз...»
На вокзале к машине кидаются дачники. (Бог их знает, какие еще условия им нужны, через два часа автобус пойдет, а они прут!) Виктор отмахивается: не беру. Ему и не положено брать: машина не оборудована. Дачнику это не резон. Дачник настырен, отвернешься — он уже в кузове. Виктор целуется с семейством брата и не обращает внимания на грохот чемоданов через борта.
Дальше все просто, по заведенному ритуалу: остановка, благодарственное «спасибо», незаметно протянутая рука с прилипшей к ладони бумажкой.
Только та и разница, что теперешний дачник не мелочится. Мы останавливались раз десять...
Вечером была застолица. Пришел тесть — мужик из тех, о которых говорят: в годах, но еще дуб. Пришла двоюродная тетка Маня, пенсионерка, но исправно, изо дня в день выполняющая наряды. Забежал приятель Виктора Вася — тракторист. Хозяйка дома (вернее, бывшая хозяйка, потому что уже уступила права молодой) Анна Васильевна, сгорбленная, скромненько приткнулась на уголочке, с умилением глядит на рослых сынов. Ей, солдатской вдове, поднявшей пятерых, только и радости осталось — умиляться на детей. Детьми она счастлива, все вышли в люди. Четверо в Ленинграде, пятый дома. Не знаю уж, по доброму ли уговору или по жребию остался
в деревне Виктор. Об этом не говорят.
— Сколько же сейчас в деревне зарабатывают? — поинтересовался брат-ленинградец.
— А ты сначала доложи о своих доходах,— посмеивается веселый Вася.— Потом сравним, чья перетянет.
— Если говорить в среднем, рублей по двести выходит. Сейчас новую линию отладили — премиальных сто пятьдесят выписали.
— Не густо. Пожалуй, перетянем, если все до кучи собрать. Как думаешь, Вить, перетянем твоего братана, а? Я тебе, к примеру, одну статью назову: колеса. Что это такое? Ха-ха, вот чудак. Ты на чем сюда приехал? Вот то-то. У Витьки автомобильные, у меня тракторные. В деревне пас двое, колесных. Сообразил?
— Обогатели, это правда. На поле сеялку видел, без колеса валяется, А мы на заводе сверхурочно
заказ для села выполняли. Так обогатели, что тысячами раскидываетесь?
— Ты этим нас не кори, братан, — нахмурясь, недовольно сказал Виктор.— Мы труженики. За порядком смотреть начальства хватает.
— Нашли разговор для встречи,— погасил искру спора чуткий тесть.— Наливай, Витя. Пришло время и мужику позволить роскошь. Видишь: пятизвездочный, армянский...
Начинался загул. Я покинул застолицу. А Васе так и не дали подсчитать доходы по статье «колеса». Им это неинтересно, потому что знакомо.
Я в самом деле не видел, когда ложится и встает хозяин. По утрам замечал следы ночной деятельности на дворе: воз сена, свежие с лесопилки доски, лесины-короткомеры. Сваливалось все как попало — приберется потом, в потемках, ибо добывалось урывками, за счет сна, не в ущерб колхозной работе.
Иногда, уже лежа в постели, я слышал голоса на придворке, у грузовика. Женский просил: «Витенька, договорилась зерно размолоть, враз поросенку нечего дать. Будь настолько добрый, захвати утречком. Немного, мешочка три...» Или: «Сыночек, выручи старуху, дровец наготовили гости, а привезти не на чем. Не идти с такой малостью к председателю, да и где его поймаешь?...»
«Добрая ты душа,— думал я о Викторе,— никому не откажешь». Но однажды проснулся от глухого, сдерживаемого плача. Сквозь филенчатую дверь услышал донельзя усталый вздох: «Не кончится у нас добром. Нет моих сил». В ответ — пьяное бормотание: «Ну, чего разрюмилась? Ну, угостили. Я людям добро, люди — мне». И вскрик души сквозь слезы: «Разве это добро? Ты от водки не просыхаешь...»
Стало стыдно за свою высокопарную речь, ту, на свадьбе: «Какую степу проломили!» Ничего они не проломили... Пороху не хватило. Как только обнаружились временные несообразности и трудности перестройки, зашевелилось в людях дремлющее от прежнего хозяйчика, потянулись иные к нетрудным доходам «колесной» статьи.
Но характер характеру — рознь. У коммуниста Михаила Петушкова тоже была «колесная» статья, доходы от которой, знаю точно, — без сорока рублей три тысячи. Получены они, правда, несколько иначе. И расходованы тоже.
Вот как было дело. На партийном собрании обсуждали новый, еще восьмой пятилетний план. Говорили о личной ответственности, о вкладе каждого в пятилетку. Михаил — он не любитель речей — с места сказал:
— Прикинул я тут про себя. Думаю, за пять лет можно сэкономить на ремонтах, техуходах, ну, еще и на горючем столько, что должно хватить на новый трактор. Словом, берусь.
Предложение сумели оценить. Началось соревнование под девизом «Сэкономим на новую машину».
Оно то вспыхивало, то затухало, а кое-где и вовсе было забыто: пять лет — срок долгий, но лицевой счет Петушкова исправно вел колхозный механик Николай Ткачук. Он и оповестил в свое время: «Есть трактор!» Машину прямо с платформы пригнали на базу и принародно вручили хозяину. Я не был на той церемонии и не видел, как принял персональный трактор Михаил и как отнеслись к этому его товарищи. Я приехал в колхоз несколькими днями позже. Нашел Михаила у скотного двора, он в вагончике перевозил с фермы на ферму коров. Забрался к нему в кабину и с репортерской настырностью стал допытываться, как и что.
Машина легко шла через суметы, Михаил только поглядывал, не качнуло бы вагончик. В кабине было просторно, тепло, обзор хороший, поскрипывала новая обивка сиденья и пахло не соляркой, а лаком, дерматином, металлом — сложным запахом заводского конвейера.
И удивительно покойно лежали на рычагах руки тракториста. Я как-то невольно, не знаю даже с чего, сравнил эти руки — и те, на баранке автомобиля, Викторовы. Убейте меня, не смогу объяснить разницу.
Видел ее, чувствовал, но не могу описать. Может быть, небрежное движение, которым мятая бумажка перенималась с одной ладони в другую, может, некоторая суетливость, свойственная сельским шоферам больше, чем трактористам, может, едва заметное дрожание пальцев, говорящее о некоем пристрастии хозяина, отличали те руки от этих...
По разным формулам жили Михаил из Костина и Виктор из Михнева. У первого она выражается так: машина — колхоз — я, у второго укороченно: машина— я. Выпадало главное звено: богат я общественным богатством, мною же создаваемым. Вот и столкнулось одно мировидение, миропонимание с другим.
Не потому ли проучили январской морозной ночью Михаила Петушкова, дабы не выпирал?
Трудно, сами видите, перестраивается неперспективная деревня. Переплелись здесь туго и экономические, и социальные, и нравственные проблемы.
Разрешимы они, безусловно. И успех дела, прежде всего, в людях — в сотнях и тысячах единодумцев Михаила Петушкова, черпающих силу в крестьянском подвиге своих отцов и матерей.
Не на пустом месте созидается новая калининская деревня.
Там, где Ситка вливается в Волгу, на покатом взгорье, на старом Торопецком тракте стоит Кокошкино, небольшая, дворов на двадцать, но далеко известная деревня. Слава ее — в высоком кургане с белым обелиском. Спроси любого, кто сражался под Ржевом,— первым делом назовёт Кокошкино: страшные тут шли бои. Еще известно оно в округе старинным городищем Жижич, еще — великолепными белыми рощами и вообще красотой верхневолжской неописуемой, еще — миллионным колхозным доходом.
А было тут...
...Евдокия Матвеевна Никольская поднялась на пригорок, с которого должна была открыться родная деревня, и ничего не увидела, кроме пустого, изрытого траншеями, оплетенного колючей проволокой поля.
Она отыскала то место, где стояла ее изба, сняла с плеч котомку и села на бугорок вытаявшей земли.
— О чем задумалась, Дуня?
Она приложила руку к глазам, вгляделась. На дороге, опираясь на палку, стоял седобородый старик. Она узнала его: Иван Иванович Медведев из Люнина.
— Здравствуй, Иван. Возвернулась вот, сижу.
— Думаешь, как жить начинать?
— Да, как жить... Много лет этой земле не родить хлеба. Помнишь, после гражданской? Годов десять в силу входили. Так разве ж то сравнить с теперешним? Живого места на земле нет.
— Ничего, Матвеевна. Мы начнем, а там, глядишь, подмога придет. Мы в Люнине уж колхоз образовали. Председателем меня поставили.
— А у нас и председателя не из кого выбрать, одни бабы оставались, да и тех что-то не вижу.
Отвела за разговором душу, поднялась Евдокия Матвеевна. Захотелось от усталости воды волжской напиться.
Спустилась на лед, думала ладошкой водицы зачерпнуть из воронки, а там... сукно шинельное. Струится весенняя вода, шевелит сукно. Жутко стало... Идет старая женщина по пепелищу. Вон над бугром дымок вьется: ага, кто-то уже обживается. Спустилась по ступенькам, откинула рядно, повешенное вместо двери,— ничего со свету не видать.
— Кто тут есть?
— Баба Дуня! Здравствуй! Доплелась и ты?
— Доплелась. Чую по голосу, вроде ты, Кузьмовна?
Попривыкли глаза к полумраку, узнала Александру Кузьмовну Цветкову, Марью Павловну Уткину, Ольгу Ивановну Петрову, Александру Смирнову.
Все солдатки, с двумя-тремя ребятами каждая.
— Оберегайте ребят, бабы. Железа всякого кругом... Не ровен час... Так с чего ж начинать станем?
Ольга Ивановна Петрова, она постарше других была, сказала:
— Тебе, Матвеевна, командовать. Раньше звеньевой была, берись сызнова, руководи.
Пошли женщины в обход, принимать колхозное хозяйство: что же оставила им война?
Жмутся тесной кучкой к тропинке, опасливо обходят каждый предмет. Одеты кто во что: кто в шубу, кто в ватник солдатский, кто в пальтушку, до дыр протертую. На ногах и валенки, и лапти, и ботинки с портянками. Хуже, чем погорельцы, обездоленные войной солдатки. На голом месте колхоз собираются ставить, хлеб сеять и ребят поднимать.
Печку уцелевшую нашли. Стоит голая, черная, сиротливая труба в небо. И то радость. Без печки ни обед сварить, ни хлеба испечь. Вот и работа на первый день: укрыть печку, уберечь от дождей.
Потом сарай без крыши увидели. Борону солнце вытаяло из снега, лопату саперную подобрали...
Сохранился акт приемки, написанный рукой председателя колхоза имени Шестого съезда Советов Евдокии Матвеевны Никольской. Вот он:
«На девятое апреля 1943 года в колхозе имеется:
плугов конных — 2
борон простых деревянных — 3
борон «зигзаг» — 5
собрано мешков — 42
собрано хомутов — нет
собрано веревок — 2
собрано денег — 860 рублей».
С этого и начинали.
Сколько забот легло на старые плечи Евдокии Матвеевны! Встает она рано, до солнца. Идет на поле поглядеть: не пора ли пахать? Это только так говорится: пахать. Вся надежда на лопату. Вчера установили норму: две сотки на человека. Посчитали всех наличных «пахарей» — в день до гектара можно сделать. Сегодня первый выход.
Вернулась в землянку, взяла круглый, припахивающий гнилью хлеб, разрезала на пятьдесят паек, посолила — «пахарям» на обед. Последние уцелевшие в яме запасы. А чем завтра кормить?
Совсем разбились сапоги. Ходит председатель босиком. Днем — на людях, в хлопотах — стихает душевная боль, а ночами не может заснуть. Трое у нее на войне...
Днем рядилась с дядей Ваней — лавину через Сишку сделать. Дяде Ване давно на восьмой десяток пошло, но кто ж, кроме него, сообразит, как лавину поставить.
— Пиши, председатель, полторы сотни трудодней.
Дело, сама видишь, квалифицированное.
— А не много ли, дядя Ваня? Растранжирим трудодни, а поле-то еще не засеяно.
— А уж пора бы сеять, лист на березе в копейку.
— Сама вижу: пора. Пятьдесят трудодней запишу тебе за лавину. Только уже на совесть делай.
— Ну ладно. Пятьдесят так пятьдесят. Все равно до расчета не доживу. Дыхание, Дуня, тяжелое стало, ноги немеют...
Только отошла — почтальона встретила:
— Письмо тебе, тетя Дуня.
Вскрыла конверт, да так и повалилась на землю.
Умер от ран Сашенька. Дед Иван прямо в ушанке воды из Сишки принес, смочил ей лицо. Поднялась, села, а слез нету. Закаменело в груди.
— Ты поплачь, Дуня,— уговаривает дед.— Баба плакать должна, от этого ей легче.
Так ни слезинки и не пролила. Взяла лукошко, пошла сеять...
...И сейчас стоит на краю Кокошкина маленький домик с верандой, в котором живет старая женщина, возродившая жизнь на этой земле. Белые рощи березовые, что опоясали деревню кольцом, она сберегла, не дала распахать плугом. В войну их посеял ветер. Стоят они, как память о войне, о ее сынах, о тех ста сорока семи мужчинах, чьи имена выбиты на камне у колхозного клуба.
А совсем недавно на поле за рощей, на то самое, что первым делом вспахали лопатами солдатки, приехал молодой человек в городском костюме, долго стоял там и все смотрел, смотрел вокруг. Рисовал что-то на бумаге, фотоаппаратом щелкал. И уехал.
Вскорости опять заявился. На машине. С ним другие люди приехали, вынесли из машины обернутые бумагой картоны, расставили в клубе. Собралось народу много, молча дивились картинкам, чертежам, не совсем понимая, что к чему. Молодой человек стал объяснять.
Был я на том собрании и ни с чем не сравнимую радость испытал. Глядел на скромного, с тихим, застенчивым голосом городского парня и думал: «Как сумел ты постичь душу людскую? Ведь впервые здесь, а выразил па своих картонках все, о чем думают они, за что беспокоятся...»
На картонках — будущий сельский город. Он не похож ни на что существующее, все в нем новое: и планировка, и жилые дома, и общественные здания, и архитектура, а главное — он так вписан в окружающую природу — в белые рощи, в плавные изгибы Волги и Сишки, так сочетается и с древним городищем, и с высоким обелиском на холме, и — это уж настоящее диво! — с нетронутой деревней Кокошкино, что все собрание, молча пережив восхищение, единодушно подняло руки: да будет!


Автора проекта, комсомольца, архитектора «Калинингражданпроекта» зовут Виктором Шумовым.


Спасибо тебе, Виктор! Только, знаешь, найди где-нибудь местечко, отовсюду видное, и выруби на бетоне тот акт приемки колхоза от войны. «На 9 апреля 1943 года в колхозе имеется: плугов конных — два...» Ты не помнишь того дня — еще не родился,— но сохрани его для потомков, ведь и твоим умом и талантом рождается новое Кокошкино.


Журнал "Юность" № 7 июль 1972 г.

Оптимизация статьи - промышленный портал Мурманской области

Похожие новости:


Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
publ, Журнал "Юность" | Просмотров: 3256 | Автор: platoon | Дата: 23-11-2011, 16:31 | Комментариев (0) |
Поиск

Календарь
«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Архив записей

Февраль 2024 (1)
Ноябрь 2023 (7)
Октябрь 2023 (10)
Сентябрь 2023 (128)
Август 2023 (300)
Июль 2023 (77)


Друзья сайта

  • График отключения горячей воды и опрессовок в Мурманске летом 2023 года
  • Полярный институт повышения квалификации
  • Охрана труда - в 2023 году обучаем по новым правилам
  •