ЖИЗНЬ ОТДВШИЙ ЗА НАС
Олекса ДЕСНЯК.
Воронежский фронт, май 1942
В ЭТИ месяцы, предшествующие сорокалетию нашей Победы в Великой Отечественной, войне, газеты и телеэкраны почти ежедневно напоминают нам о незабываемых событиях огненных лет, и в воспоминаниях и даже снах старых солдат оживают знакомые лица тех, кто воевал рядом, проявил особое мужество и с войны не вернулся… Многих вспоминаю и я. Их образы все чаще возникают в воображении и, как тогда, в годы войны, рождают и ныне чувства благодарности, похожие чем-то на сознание безвинной вины или угрызение совести.
Летом 1942 года я написал стихотворение, которое заканчивалось такими строками:
...И поздней, уцелевший в тяжелой борьбе,
строя дом свой и счастье на пепле пожарищ,
никогда, никогда не простишь ты себе,
что в сугробе остался не ты, а товарищ.
(Перевод Е. БЛАГИНИНОЙ)
Это стихотворение, в котором я пытался выразить мучившее многих и тогда чувство, было непосредственным душевным откликом на гибель Олексы Десняка, с которым должен был отправиться на только что отвоеванную нашими войсками станцию Лозовую и я, но не отправился, так как получил неожиданный приказ лететь, на другой участок фронта. Олекса Десняк погиб, а я благодаря такой случайности уцелел И хотя война уже длилась почти год и судьба испытывала меня вместе со всеми не раз. это был первый случай, когда она с такой предметной наглядностью указала мне на кровную связь живых и мертвых и на вечный, неоплатный долг уцелевших перед погибшими на поле боя.
Олексу Десняка я знал давно. Этот статный, красивый тридцатилетний человек перед войной часто приезжал в Киев из своего родного Чернигова, будучи уже автором нескольких повестей и романов, снискавших известность. Он был умен и активен, в столице не чувствовал себя смущенным провинциалом и, нередко вмешиваясь в литературные баталии киевлян, проявлял и трезвую рассудительность, и влюбленность в литературу.
Ко времени роковой командировки в части, наступавшие на Изюм-Барвенковском направлении, Десняк уже успел изведать на войне самые тяжкие невзгоды: побывал в окружении во время отступления из Киева, оказался во вражеском плену, чудом из плена вырвался и, вдоволь наголодавшись и нахолодавшись лютой зимой 1941/42 года в полях и лесах, сумел обнаружить прореху во вражеской передовой и пришел к своим. Теперь он снова был корреспондентом армейской газеты «Боевая красноармейская», которая и командировала его в Лозовую.
Этой ночью я видел его в последний раз. Потом мне часто вспоминалась другая ночь, проведенная вместе с Олексой Десняком и Юрием Крымовым еще в сорок первом году. Не знаю, давно ли они были знакомы друг с другом или впервые встретились 8 нашей фронтовой, редакции. Помнится, в просторном школьном зале, где тогда она помещалась, свободных коек не нашлось, и Десняк с Крыловым приволокли откуда-то соломенный матрац и улеглись вдвоем на Полу. Матрац был узкий, они лежали рядом, вытянувшись во весь рост, и Крымов чуть ли не на ухо читал Десняку что-то похожее на письмо — читал тихо, то ли боялся помешать нам уснуть, то ли не хотел, чтобы слышали другие.
Так они остались в моей памяти лежащими рядом, и позже, узнав о гибели сначала Юрия Крымова, а потом и Олексы Десняка, я всегда представлял себе их рядом, лежащими где-то там, в украинской бескрайней степи...
Жаль, что книги Олексы Десняка успели при жизни автора стать известными лишь украинским читателям: до войны на языки других советских народов их перевести не успели. Конечно, это можно сделать и теперь, но ложка, как говорится, дорога к обеду, а литературное меню с тех пор у нас заметно изменилось. И хотя книга мало похожа на кулинарное изделие, восприятие ее очень зависит от того, своевременно ли она оказалась в читательских руках Впрочем, если украинские читатели прочли книги Олексы Десняка как только они вышли из-под его пера и сумели войти органически в народное сознание, то, став частью культуры украинского народа, они не пропали и для других.
Он родился в 1909 году и принадлежал к поколению, которому суждено было воспринимать революционные события в нашей стране пытливыми и запоминающими детскими глазами Я и сам принадлежу к тому поколению и знаю, с какой особой яркостью запечатлевалось в душе все происходившее вокруг — первые красные знамена на сельской улице, пылкие речи ораторов на вдруг возникавших митингах... А потом — неожиданная стрельба то с востока, то с запада... Осенью двадцатого, когда на Черниговщине уже окончательно утвердилась Советская власть, будущему писателю исполнилось одиннадцать — возраст, когда многого еще не понимают, но многое уже чувствуют. Потому-то и для писателей, не успевших принять непосредственное участие в боях, годы революции и гражданской войны стали главной темой их лучших книг.
Стала эта тема главной и для Олексы Десняка. После своего наиболее известного романа «Десну перешли батальоны» он, правда, писал и о послевоенном переустройстве села на коллективных началах, и о первых комсомольцах, строивших новое общество, но и в появившемся вскоре романе «Удай-река», и в повести «Тургайский сокол» то и дело возникали картины недавнего боевого прошлого, не говоря уж о повести «Полк Тимофея Черняка», в которой с такой любовью и проникновенностью изображен командир знаменитого Новгород-Северского полка и ближайший соратник Николая Щорса.
Олекса Десняк был писателем широких интересов. Он понимал, что точно так же, как воды его родной Десны, впадая в Днепр, становятся частью этой главной украинской реки, его книги должны становиться частью общего потока национальной культуры. Поэтому он никогда не замыкался в кругу местнических забот своей Черниговщины, не занимался провинциальным стилизаторством ни в области языка, ни в подчеркивании отличительных черт местного быта Его больше интересовали социальные проблемы, стоявшие в те годы перед всеми советскими людьми, — неудивительно поэтому, что, попав на время в Казахстан, он написал «Тургайского сокола», пользуясь уже иным материалом, но пытаясь ответить на те же вопросы, которые волновали его дома.
Он был умен и деятелен. Помню, как после восстановления Советской власти в Западной Украине обсуждался вопрос о том, кто мог бы, возглавить только что созданную во Львове писательскую организацию. Ситуация там сложилась непростая: во Львове собралась большая группа не только западноукраинских, но и польских, и еврейских писателей, среди которых было немало известных, — их надо было объединить. Среди них были художники не только разных поколений и культурных традиций, но подчас и разных идейных интересов — во главе должен был стать хороший организатор, тонкий и очень тактичный человек.
И выбор пал на еще молодого, тридцатилетнего Олексу Десняка.
Война унесла много писательских жизней. Были среди павших на поле боя такие, как Аркадий Гайдар и Владимир Ставский, успевшие свершить то главное, на что каждый из них был способен. Но война унесла и много таких, кто еще не успел полностью раскрыться и в ком еще не перебродила молодая творческая брага, чтобы стать настоящим вином,— это относится, конечно, не только к писателям. И в том, пожалуй, главное зло войны, ее самая страшная и далеко идущая жестокость.
Сколько их было — молодых и сильных, попавших под Лозовой в безвыходное вражеское кольцо! Я знаю, что из писателей, кроме Олексы Десняка, были там и Яков Качура, и Михаил Розенфельд...
Вместе с другими окруженцами они шли на восток, пытаясь с боями пробиться к своим. Они погибли со славой и солдатской честью.
Савва ГОЛОВАНИВСКИЙ КИЕВ
Источник: комитет сельского хозяйства Мурманской области
Оптимизация статьи - промышленный портал Мурманской области