В 2 часа ночи 26 октября 1917 года прозвучало: «Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа. — Декрет о земле услышал весь мир. Сколько столетий ждало этих слов человечество! — Вся земля... обращается во всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней».
Газета с текстом Декрета — главный экспонат музея, объединившего плетеные кувшины для хранения зерна и «хлебную» авиацию, хлеб военных лет и карнавальные экспонаты праздника хлеба.
Хлеб для космонавтов тоже ведь начинался в ту ночь 26 октября...
«Рыба — вода, ягода—трава, а хлеб всему голова».
Дикие полбы (одно- и двухзернянки)—далекие прообразы хлебного колоса—экспонаты уникального в своем роде музея хлеба. Их привезли сюда, в Переяслав-Хмельницкий, из разных заповедных мест.
Мотыги из оленьих рогов, серпы с кремневыми вкладышами, гранитные зернотерки, жернова из песчаника — «свидетели» и «участники» окультуривания пшеницы на территории нашей страны. Некоторые из них найдены здесь, в переяславской земле. Сам музей — часть историко-культурного заповедника народной архитектуры и быта, занимающего 30 гектаров. На бывшей неудобице совхоза «Переяславский» стоят 17 мельниц, свезенных сюда с Буковины, Харьковщины, Полесья, растет тысячи высаженных деревьев и кустов. Под сенью тополей, верб и берез — избы X, ХII, ХVII веков, хаты пекаря, столяра, кузнеца, кожевника, пасечника. Есть и базарная площадь, и старинная маслобойня, и водяные мельницы. Даже реконструированный казачий постой XVII века — настоящий бревенчатый замок, окруженный рвом.
Подобно тому, как выкованные сотни и сотни лет назад мечи хранят на себе следы ратных дел, глина сберегла следы мирных: отпечатки деревянных колес, зерен. Иногда даже пальцев. Дух захватывает, когда видишь перед собой почерневшие от времени зерна урожая 900-летней давности. Именно тогда в Киевской Руси научились выпекать ржаной хлеб.
Его называли житом, жизнью. Он вошел в поговорки, в язык народа. Дармоеда, тунеядца называли хлебоежей. «Больного стало хлебить», — говорили о выздоравливающем, у которого появлялся аппетит. «Работные дети отцу хлебы», — нахваливали неленивых. И по сей день говорим мы «хлеб насущный», «зарабатывать на хлеб».
А сколько «хлебных» примет родилось на нашей земле! Хлеб из рук выпадает — значит, гость спешит.
Раздвоился вдруг хлеб в печи — к отлучке одного из семьян. Ешь хлеб с плесенью — хорошо плавать будешь, грозы не испугаешься. Сквозь пряник глядела на свадьбе в первый раз невеста на жениха. Теще дарились выпеченные гребень и сапоги, тестю—бочонок и борона, деду — «хлебный» шалашик. Перед Новым годом отец семейства «прятался» за горкой пирогов и спрашивал детей: «Видите меня?» Те отвечали: «Не видим!» Тогда отец приговаривал: «Ну так чтоб и на следующий год так было!» И после похорон посыпали зерном пол, углы хаты — очищали от «мертвого» духа.
И пятачковый хлебец, и артельный хлебище, и мякинный хлебишко добывались тяжким потом. Шли века, а техника почти не менялась: коса да серп. Серп. Принято считать, что косили в основном косари. Нет — так бывало только тогда, когда выдавался низкорослый колос. Основную работу делали женщины. Сколько поколений крестьян первые недели своей жизни провели в «походных» люльках, подвешенных к телеге, или в корзинах на краю поля! А потом отцы целыми днями молотили цепом по колосьям, за 10 часов наносили 24 тысячи ударов. Такая «норма» была. Воистину «ел бы богач деньги, кабы его убогий хлебом не кормил»! Кормил, а сам нередко доходил до последней крайности.
Он тоже есть в музее — хлеб неурожайных лет. Грубый, в глубоких трещинах, с рваными краями, страшный хлеб из лебеды, мякины, отрубей, картофельных очисток, овса. Утром — хоть меси, вечером — хоть руби. Незадолго перед революцией экспортировалось до четверти российского хлеба. «Недоедим, но вывезем!» — восклицали купцы. И недоедали. Не они — народ. И вымирали целые губернии...
Экспонаты говорят сами за себя.
Пожелтевшая газета с текстом Декрета о земле.
Мозаичный портрет Ленина из зерен злаков, растущих на Украине.
Двигатель — «нефтянка».
Буденовки, спасавшие от солнца пахарей первых лет революции.
И — блокадный
хлеб...
Утром на полевых станах 22 июня 1941 года зачитывали передовицу «Правды» под заголовком «Вырастить и без потерь собрать богатый урожай!». День повсеместно выдался погожий. Намеченные 7 миллиардов 900 миллионов пудов были вполне реальной цифрой. Наступившей зимой в блокадном Ленинграде пекли хлеб из мякины...
На углу Расстанной и Лиговки вблизи хлебного фургона разорвался снаряд. Переднюю часть кузова срезало словно косой, шофера убило осколком, буханки рассыпались по ледяной мостовой. Но ни одна не пропала — все были доставлены в магазины. Голодные люди, охранявшие разбитую машину с хлебом, не позволили себе взять ни кусочка...
Послевоенные поколения голода не знали, и хлеба у нас вдосталь. Тем важнее научить детей да и взрослых беречь его. Этой задаче и служит переяславский музей.
Музей создали два Михаила Ивановича — Сикорский и Жам. Сикорский, директор всего заповедника, работал почти круглосуточно, спал на кожаном диване прямо здесь, в музее, тратил на него собственную зарплату.
Теперь их детище, музей хлеба, занимает площадь 2,5 гектара. В нем более двух с половиной тысяч экспонатов. Среди них уникальные. Все они найдены в археологических, этнографических экспедициях, высмотрены на ярмарках и базарах внимательными глазами энтузиастов-специалистов. И, собранные в продуманную композицию, заставляют поклониться запечатленному в каравае труду и самому караваю, какие бы он ни принимал виды — бублика или батона, буханки или булочки, космических брикетиков или туристского сухаря.
«Хлеб на стол, так и стол престол; а хлеба ни куска — и стол доска».
И. ДЬЯКОВ
Журнал "Крестьянка" № 11 1985 г.
Оптимизация статьи - промышленный портал Мурманской области