Сразу оговоримся: необычен для газетного листа, тем более в новогодние дни словарь, к которому нам придется обратиться. Но как иначе расскажешь о недавнем эпизоде в магазине № 53, что по улице Гоголя, героем которого был вполне трезвый, далеко не «зеленого» возраста мужчина. Внешне — образец благопристойности. Но именно этот образец в ответ на возможную при большой очереди нервную реплику кассира ответил ей, грозно сверкнув очами:
— Дура!.. Как тресну тебя сейчас!..
Продемонстрировав таким образом высокое мужское достоинство, монолит в черном пальто спокойно пошел к прилавку. Кассир, подавив слезу, продолжала работать. Из очереди, в которой стояли и дети, раздались голоса: «Безобразие...», «Хулиган...» Но наивное увещевание скатилось с гражданина, как дождь с грязной крыши...
— Ну что же, — скажет сейчас иной из читателей, — в семье не без урода. И будет, в общем-то, прав, имея в виду добрые нравы хорошей семьи, которая обязана быть сильнее возможной нравственной ущербности. Нет сомнения, что в идеальном варианте именно так представляет характер людских взаимоотношений и наш автор А. Еремин. Но большое горькое письмо его об обратном.
О том, как ехали в переполненном троллейбусе земляки - петрозаводчане. Троллейбус качнуло. «Старушка лет семидесяти не удержалась на ногах, теряя равновесие привалилась к сидящей молодой женщине, на коленях которой был «младенец» лет пяти-шести. Вот тут-то и началось?! Перепонки пассажиров пронзил крик:
— Ты что, старая карга, держаться не можешь? Не можешь — на такси езди!
Пассажиры, рассказывает дальше А. Еремин, пытались остановить распоясавшуюся при ребенке молодую мать и услышали в ответ:
— Я педагог. Не вам меня учить... Закрой рот!.. Заткнись!..
А вот еще один красноречивый диалог между пожилой женщиной и мужчиной лет 28, услышанный нашей читательницей М. Ивановой в одном из городских автобусов 23 октября.
— В крематорий пора, а они в автобус лезут.
— Доживете до наших лет, тоже будете лезть...
— А незачем доживать до таких лет.
После таких сцен, пишет М. Иванова, «в душе не остается ничего, кроме раздражения, усталости, обиды за брошенное кем-то вскользь оскорбительное слово».
Что же это с нами происходит? Как мы дошли до этого, как из нормальной отзывчивости перешли в равнодушие, в бездушие и это тоже стало нормальным».
Цитирую ленинградского писателя Даниила Гранина, выступившего 18 марта минувшего года на страницах «Литературной газеты» со статьей «О милосердии»: «Готовность помочь кому-нибудь, простить кого-нибудь из сострадания, человеколюбия» — так истолковывается милосердие в любом словаре. Цену ему писатель познал в горе и муках войны. Сердечность, отзывчивость, соучастие крайне важны и в наши дни, говорит Даниил Гранин, потому что «человек страдает и сегодня, и ныне жизнь человеческая так же дорога и хрупка». Только милосердие определяет для писателя «уровень общественной гуманности».
Надо ли доказывать, что этот уровень зависит от поведения каждого из нас. Поведения достойного, слагаемые которого в таких исконно важных понятиях, как честь, сострадание, стыд, достоинство, совесть. Но уже было многократно сказано на страницах сегодняшней печати, что многие нравственные правила в силу долгой невостребованности сравнялись со старинными вещами в бабушкином сундуке. Статус старомодного правила обрела для многих, как это ни странно, и необходимость считаться с мнением других людей. Общественным мнением.
Что скажут люди. Поговорите со старожилами села Деревянное или Ведлозеро. Они расскажут вам, что в ту пору, когда деревенские жители еще не ведали о грандиозных программах общества
охраны природы, выбросить в воду грязь из ведра или забросить сети, когда нерестится рыба, считалось одинаково позорным и перед озером, и перед соседом за изгородью. И не нужны были в селах дружинники с красными повязками на рукавах для борьбы с немотивированной (как говорят юристы) грубостью, а проще — с откровенным хулиганством. Многое определялось там мудрым понятием о семейной, фамильной чести. Добрые нравы держались на взаимоуважении — основном условии нравственного благополучия любого людского сообщества.
Слышу голоса теоретиков урбанизации: город — не деревня, другой ритм, другие заботы, вечно спешим. Наверное, из этих теоретиков был молодой мужчина, которого пассажиры автобуса, как пишет А. Еремин, попросили уступить место женщине. А он бодро ответил им: «Я что — дешевле брал билет?» Другие из теоретиков делают проще — заняв место, уходят с головой в свежий номер газеты, повышая рядом, со стоящими и куда более старшими по возрасту людьми уровень своей информированности. Полный комфорт! Об атлетах, способных все и всех снести на своем пути в автобусный салон, мы уже не говорим.
«Возможно, грубость и не находится в прямой зависимости от недостатков в работе городского пассажирского транспорта, но эти недостатки провоцируют ее». Как ни странно, это написала М. Иванова, столкнувшись, как сказано выше, лицом к лицу с одним из атлетов - молодцев.
Оказывается, можно с акцентом на бытовые условия проанализировать и в какой-то мере даже оправдать откровенную грубость колоритного индивида.
Вот и царствует порой эта грубость в нашем быту, тесня столь важную для людей доброжелательность друг к другу, подменяя эту доброжелательность
угрюмой готовностью к самообороне.
И ведь не об экстремальных ситуациях идет речь, в которых человеку могут изменить и силы, и характер. Не трудно догадаться, что «дура» и «карга» извлечены из обиходного словарного запаса. Да, это — исключение из правил. Но не только оно говорит о том, что скудеет, грубеет язык нашего общения. «Будьте добры», «пожалуйста», «благодарю вас». Наверное, пора признать, что мы отвыкаем от этих слов и на службе, и в уличной толчее, и в домашних стенах. Довелось увидеть, как хмыкнула в кулачок юная продавщица в «Карелии», услышав от седого покупателя: «Будьте любезны, посоветуйте, пожалуйста...» Явно необычной, странной, а может быть, и смешной показалась ей учтивость старого человека. Неужели привычнее для нее: «Давай-давай скорее, пошевеливайся». Адаптация к грубости — благодатная почва для ростков агрессивности. И не удивляйтесь, если эта девчушка вдруг огрызнется в ответ на чье-то требование или просьбу, как бывает нередко.
Добрые нравы затаптываем грубостью и черствостью и наоборот — утверждаем терпимостью и культурой мы сами. Каждому дорого и важно внимание друг к другу, взаимоуважение. Нет более пагубного для общественного самочувствия дефицита, чем дефицит доброты. Об этом пишут многие наши читатели. Особенно горько сталкиваться в этих письмах с фактами равнодушного, откровенно казенного отношения к фронтовикам.
В Суоярви пытались пробиться в условиях очереди к продавцу участники Великой Отечественной войны В. И. Андронов, П. И. Горбачев, Г. М. Глухих и М, Г. Сивко. Но «продавец Куракова Фаина Тарасовна, — пишут эти товарищи, — начала кричать, грубить нам, так мы и ушли ни с чем, да еще с испорченным настроением, а назавтра зашли в магазин, спросили у девушки - кассира, почему в магазине снято объявление о правилах обслуживания ветеранов войны, а она ответила, что так вас и надо учить».
Такой ответ фронтовиков, естественно, удивил и возмутил. Они обратились за разъяснением в контору торга, к одному из ее руководителей Васильевой Александре Ивановне. «Та, — сказано в письме, — ответила грубостью, какое, мол, ваше, дело, я перед вами отчитываться не буду». Стали товарищи искать правды повыше. Обратились к директору торга т. Красногир и услышали в ответ уже знакомую грубость.
Сообщаем нашим авторам, что этот инцидент рассмотрен в коллективе торга. Продавцу Кураковой объявлен выговор. С «объявлениями ошибочного характера» по поводу обслуживания ветеранов войны в Суоярви наконец-то разобрались. Одного мы не поняли в ответе редакции на письмо фронтовиков, подписанное председателем Суоярвского райисполкома А. Ф. Резвым: «Руководству торга (тт. Красногир Л. А., Васильевой А. И.) указано на недостаточность проводимой воспитательной работы в коллективе». Явная недостаточность воспитательной работы и без указаний вроде бы ясна. А главное — как могут совершенствовать воспитательную работу недостаточно воспитанные люди, которые в отличие от продавца за свою грубость по адресу пожилых людей никак не ответили.
О боли и обиде говорят в письме ветераны войны. Не могут они понять, откуда к ним — «пожилым людям, испытавшим все тяготы войны, такая ненависть со стороны работников торговли». Много грубых слов надо было услышать авторам письма, чтобы в таком горьком свете увиделась им возникшая ситуация.
Об обиде письмо и Татьяны Михайловны Фирсовой из Ладвы, десять лет проработавшей няней в ладвинском детском интернате. Туда, к его директору, она и обратилась с просьбой помочь добраться с новорожденным сыном (это ее шестой ребенок) из Петрозаводска домой. Директор в машине не отказал. Но предложил заплатить в бухгалтерию сорок восемь рублей. Формально он был, наверное, прав. Однако эта правота ничего не изменила в положении Татьяны Михайловны. И трудно бы ей пришлось, не окажи оперативную помощь совхоз «Маяк».
Работникам совхоза многодетная мать благодарна. Ну а что детский интернат? Оттуда «ни разу не пришли, — пишет Т. М. Фирсова, — не поинтересовались, как живет многодетная семья, в чем нуждается. В стране идет перестройка, А до нас она еще не дошла. Обида у меня на наше руководство».
«Идет перестройка». Слово перестроим часто встречается в сегодняшней редакционной почте, выражая надежды людей на изменения во всех сферах жизни. Но, думается, в вопросах наших взаимоотношений мы должны не перестраиваться, а настраиваться. Настраиваться на то врожденное, как говорит Даниил Гранин в уже названной статье «О милосердии», чувство доброты, которое определяет, должно определять нравственную атмосферу нашей повседневной жизни. «Если это чувство не употребляется, — замечает писатель, — она слабеет, атрофируется».
Не дадим же ему ослабеть. Будем добры, сострадательны, внимательны друг к другу в наступившем году. Будем добры!
Е. КРОХИНА
Газета «Ленинская правда» № 2 (20373) от 3 января 1988 года
Оптимизация статьи - промышленный портал Мурманской области