КОММУНИСТ И ЕГО ДЕЛО
В прошлом году в правление пришло 977 писем. В каждом — просьба о приеме в колхоз. Женщины приходят в цех. Нина Васильевна Музалева: «Вы будете работать здесь. Вроде бы обычный фабричный цех, правда? Но вы не должны забывать, мы живем в деревне и мы колхозницы». Переехала из города Вера Лоськова с мужем.
Днем 14 октября прошлого года в Москве была унылая, знобкая, хотя и нехолодная осень, К вечеру в Кашире похолодало, потянуло злым, северным дыханием. К ночи в Туле вопреки всем прогнозам пошел снег, еще робкий, плохонький, будто не уверенный в своих силах десант зимы, за несколько часов он окреп и запуржил, закружил Новомосковск. К утру 15-го свекольное поле колхоза имени Ленина ушло под снег.
Нину вызвали к начальству. В кабинете навстречу ей поднялся незнакомый человек. Было ему тогда лет тридцать пять, невысокий, крепкий, хоть и поджарый, с лукаво-детскими синими глазами, с большегубым упрямым ртом. Он не метался по кабинету, не размахивал руками, но энергия и азарт распирали его, казалось, он становился выше ростом и раздавался в плечах
— Знакомься, Нина Васильевна, это председатель колхоза имени Ленина Стародубцев Василий Александрович. Их оставили одних. Нина недоумевала: какая такая в ней нужда у председателя?
— Директор Новомосковской швейной фабрики сказал мне: «Есть две девочки хорошие. Поговори с ними». Вот я с вами и встретился. Ведь вы деревенская?
Как ответить? Из своего села Рудники ушла после 8-го класса, училась в Болшеве в механико-технологическом техникуме. Будущая прогрессия — техник-технолог швейного производства, общежития, разговоры о распределении, письма уже распределившихся подружек—все это отодвигало Рудинки куда-то в запасники памяти, на каникулы приезжала домой уже гостьей. С деревенской жизнью было покончено.
— Была деревенская, — ответила она председателю.
— Вот я и говорю, вы поймете, — подхватил Стародубцев. — Хотим мы организовать у себя швейно-полеводческий цех.
Швейно-полеводческий... Нина чуть не рассмеялась, настолько странным было это словосочетание. Все равно что ракетно-гречневая заводь.
— Мы строим, — продолжал председатель, — мы много теперь строим. И приглашаем специалистов, и даем им жилье. Но кто же этого не делает? Кто этого не делает, тот вообще не хозяин, о них и речи нет, и говорить о них не стоит. Но отсутствие жилья — главная ли беда?
Нина Васильевна не все понимала, что говорил председатель, но основное уловила: он ей не зубы заговаривает, пытаясь сманить к себе, он свою идею выкладывает перед ней, пытаясь выявить в ней соучастника, соратника.
Идея же была вот в чем. Он искал новые способы ведения сельскохозяйственного производства. И главным врагом был не плохонький клуб или отдаленность больницы — это все дело поправимое, главным пороком была миграция, а корнем ее — сезонность. Сколько мы работаем на поле в году? Май — август, да и то в наших местах с июльским перерывом, еще октябрь, а потом что? А потом зимняя спячка. У мужчин другое. Механизация растет и будет беспрерывно набирать темпы, жизнь того требует. Мужчины все меньше зависят от сезонности;
строитель, механизатор — он всегда при работе. С солнцем, с полем не поспоришь. А поле — это женщины. Они, женщины наши дорогие, они ключ к проблеме миграции. Они уходят и, не подозревая об этом, не вчитываясь в грустные подсчеты социологов и демографов, уводят за собой женихов, жизнь, будущее за собою уводят...
Были предложения, как с этим покончить? Были, и немало. Суть большинства из них сводилась к следующему: пусть колхозница напряженно работает летом, а потом пусть ей платят половину зарплаты, и пусть она ничего не делает. Ну, для проформы можно чего-нибудь перебирать... Вот где гниль в рассуждениях, говорил председатель. Нормальный человек со здоровой психикой не может получать незаработанные деньги. Он должен быть уверен, что он нужен, что он находится в сфере общественно полезного производства. А если привыкнет получать незаработанное, если будет считать это нормальным — тут уж беда, тут конец нравственности, тут болезнь.
— Это все, может, и так, — слабо, будто глыба на нее наваливалась, сопротивлялась Нина, — вы, может быть, и правы, я даже уверена почти, что вы правы, только какое это имеет ко мне отношение?
— Подождите! Вот как должно быть. Женщины по мере надобности работают в поле, а как только нужды нет, пусть идут в теплый, светлый цех и производят продукцию, необходимую сегодня людям. Им самим необходимую. Вы же понимаете, сколько проблем мы решим одним махом! Мы займем людей — это нужно им.
Они будут производить необходимую продукцию — это нужно всем. Женихи и невесты не будут мотаться друг за дружкой, потому что в селе будет все: работа, жилье, перспектива. Рожать не будут бояться, потому что есть надежность жизни. Это же только сегодняшние задачи. А завтрашние? Мы говорим о смычке города и деревни — вот она, смычка! Города разбухают, и не всегда по делу. Зачем тащить в город производство, которое не требует ни особо сложной специализации, ни мощной концентрации? Зачем рукавички, кофточки, колготки делать в городе? Город говорит: дай мне свою молодежь, деревня. Деревня говорит: город, зачем ты забираешь моих девчат, мне без них плохо, мне без них не жить. А чего спорить, надо сесть и подумать.
— И все-таки я не совсем пойму...
— Вы деревенская по рождению и городская по профессии. То, что надо. Вы поможете организовать нам этот швейно-полеводческий цех. И остаться в нем работать. Быть крестьянкой-горожанкой.
У Нины глаза были на мокром месте. Ведь покончено с деревней давно, после восьмого класса, а сейчас уже двадцать исполнилось, и она мастер-инженер, и хоть перебивается пока в общежитии, но обещали же... .
Председатель смотрел синими своими, сильными глазами. В них была молодость, воля и власть. В них было знание цели и страсть. Но еще в них была просьба.
— Девочки такие хорошие, — повторил председатель слова ее начальства. — Они, может быть, тебя поймут...
Мастер-инженер Новомосковской швейной фабрики согласилась принять участие в организации швейно-полеводческого цеха в селе Спасском.
Это было 15 лет назад.
Утром 15 октября планерка началась, как обычно. Председатель стряхнул снег с резиновых сапог и прошел в зал заседаний. Вопросом номер один была свекла. На поле работало пять механизированных звеньев.
Председатель только - что вернулся оттуда. Сверкающая белизна молодого, чистого, как зубной порошок, снега, кое-где подсвеченного ярко-зеленым — лишь самая высокая и сильная ботва посбросала с макушек снег и выглядывала наружу. На нём не было видно ни одного человека; мощные машины утюжили снежную целину, их уверенный рык напоминал танковую атаку. После машин оставался черный широкий след. Теплая под белой периной земля свеклу отдавала легко и чисто, бурты вырастали будто выставочные.
Теперь надо было принять решение, что делать дальше. Ясно, первый снег сойдет. Но когда? Синоптики, вчера еще не обещавшие снега, уверенно заявляли, что он продержится неделю. Если так, машины уберут свеклу идеально, и не надо прибегать к помощи женщин. Но, с другой стороны, как синоптикам верить...
Решение: держать в абсолютной изготовке всю технику, женщин не трогать. Утро 16-го было ясным, с легким морозцем. В полдень заворочался южный ветер, запахло весной.
Спасское 70-го года — это была большая строительная площадка. Село вылезало из своих деревянных одежек. Главные специалисты—сплошь молодые, ровесники или чуть постарше Нины, в ковбойках и пятирублевых «техасах», носились со своими безумными идеями и осуществляли их. Иногда кто-нибудь из них останавливался перед Ниной, спрашивал: «Это ты швейно-полеводческий цех? А что, интересно!» — и тут же улетал в взвихрениях воздуха. С ними Нине было интересно поговорить об их работе. Не о своей. Потому что своя работа шла отчаянно плохо. Надо было завозить оборудование и обучать людей. Под ее началом было 35 крестьянок. Не тех ловких, все хватающих на лету девчушек, какой она сама была всего два года назад в техникуме, а уже поживших, степенных, привыкших к полю и знающих его и теряющихся за рабочим столом.
Кажется, все женщины шьют, рукоделят, а вот поди ты. Еще во время выбора профиля цеха, когда выбирали между электроникой, ткачеством и швейным делом, когда электроника отломилась как слишком сложная, а ткачество—из-за дороговизны оборудования, казалось, что уж швеей-то сможет быть каждая женщина — чего проще? И вот изучили конъюнктуру, нашли, с кем скооперироваться, а дело не шло. Кажется, чего проще — овладей вот этой одной операцией и гони себе количество, а с ним и заработок, а коли сноровиста, так вот и эту операцию одолей. Не получалось. Руки, что ли, были корявы или неверие было в эту затею. И хоть денег со стороны никто не давал — все делалось на собственном энтузиазме, сбережениях и риске, — но именно со стороны заговорили о председательской блажи: вот, еще и не выбился, а уже и за новациями погнался...
Председатель приходил в цех каждый день. И каждый раз его недоверчиво спрашивали: «Председатель, ты свое обещание помнишь?» Он помнил, не отказывался: даже в случае неудачи он гарантировал колхозницам, занятым в цехе, стабильный заработок. Впрочем, в неудачу он не верил.
Расходы принимали тем не менее угрожающий характер. Материал, нитки, инструменты — все шло в отходы.
Нина Васильевна была и наладчиком, и мастером, и ОТК; инженером, нянькой, грозой, утешителем.
Была придирчива, может, и больше чем надо. Но знала, дай сейчас себе и этим женщинам слабину — и никогда не стать им мастерицами. Легковесность к производству, неточность — даже не головой, а руками запомнится и останется на всю жизнь. Она плакала, просматривая корзины с браком, рыдала, выбивая в городе новые инструменты, могла похвалить, сравнивая сегодняшнее изделие со вчерашним, но все равно бросала его в корзину с отходами — это неплохо, совсем уже неплохо, но это ещё не работа, девочки, это еще не работа...
В Спасском все было стремительно: строительство, карьеры, ритмы жизни. Сама не заметила, как осенью того же 70-го стала начальником цеха. Теперь уж не она сопротивлялась новому витку деревенской жизни — швейная фабрика не отпускала ее, но Стародубцев уговорил, объяснил: у вас она хорошая из многих хороших и плохих, а у нас она единственная, незаменимая. И с тою же стремительностью начали пустеть горы брака; тяжело было взять рубеж, а когда взяли, вздохнули и сказали весело: ну, как у Суворова, тяжело в учении, легко в бою!
В 72-м было их в цехе 90 человек. Работали в две смены, цех жил. Прежних бюрократов, никак не понимавших, зачем деревне дефицитное швейное оборудование, сменили вежливые члены финансовых комиссий. Они выкладывали мандаты, она — документацию и изделия. Они улыбались, она — тоже, научилась у Стародубцева. Но главный разговор часто происходил без слов, глазами, легкими улыбками, прицокиванием.
— Какой ты начальник цеха! Тебе же 21 год. С такой высоты падать — шею ломать.
— У вас есть еще вопросы, товарищи? Претензии? Замечания?
— Ну ладно, мы объясним. В цехе, особенно когда он на отшибе, всегда есть возможность для хищений. Понятно?
— Бороться нужно с недостатками, а не с принципом.
Комиссии приезжали и уезжали, но по-настоящему волновалась она, когда везла продукцию в Новомосковск. Знакомые из ОТК фабрики успокаивали: «Ничего, Нина Васильевна, твои крестьяночки, может, не золотошвеи, но процент брака не выше, чем у нас».
— Не выше?! — удивлялся Стародубцев. — Да чему ты радуешься, Нина Васильевна! Ниже надо, ниже, чем в городе! Разве наших женщин трут в автобусах два часа в день? Разве все горожанки ходят обедать домой?
Разве они всем цехом идут в отпуск в июле? Ты, Нина Васильевна, радуешься, прости меня, как девчонка, а ты, между прочим, начальник цеха!
Однажды, просматривая список кандидатов для награждения по итогам пятилетки, она будто споткнулась, не сразу поняв, в чем все-таки дело. Привычные фамилии, за ними знакомые лица.
Афанасьева Нина Петровна — оператор машинного доения, 1925 года рождения, работает с 1942 года. Пятилетний план производства молока выполнила за четыре года.
Что же тут непривычного? Собирается на пенсию поколение, встретившее войну в 16 лет. Сколько она знает таких: недоучившихся, заслонивших тех, кто помладше, от голода и раннего труда. Они в списках для самых высоких наград. К этому привыкли. Но вот же еще в чем дело! Рядом с такими, как Афанасьева Нина Петровна, стоят теперь те, профессия которых еще несколько лет назад была непредставима.
Ф. И. О.: Шиляева Валентина Фоминична.
Должность: швея-полевод.
Выполняемая работа: пошив мужских полупальто, обработка свеклы.
Ранним утром 17 октября в темно-синем свежем рассвете еще казалось, что техника может одолеть оттепель, обогнать ее. Но к 11 часам дня разыгралось солнце, снег осел, превращаясь в кашу. Свекла еще шла, густо облепленная землей. Бурты напоминали свалку при земляных работах. Машины работали на пределе. На вечернем наряде Стародубцев приказал: за ночь промыть всю технику горячей водой и утром продолжать уборку свеклы. Инженер поинтересовался, где взять горячую воду под давлением. Председатель тяжело посмотрел на него: «Мне стыдно, что вы задаете этот вопрос. Используйте пожарную - машину. Если она окажется не в порядке, я с вас спрошу, вы знаете, как серьезно".
"18-го оттепель набрала силу, разгулялась, будто вернулся пьяный март. Молодежь из пальто нырнула в легкие куртки. По всей территории Спасского снег стаял, обнажив убитые морозом черные плети роз. В поле машины ревели, как танки с перебитыми траками. Пошли дожди. Свекольное поле превратилось в болото.
Работа встала.
Вроде вчера все было: знакомство с председателем из неведомого ранее колхоза имени Ленина, эта странная идея с цехом, те слезы бессилия, тот старый цех. Теперь у них новое здание, выходящее проливными окнами на центральную площадь. Те ли теперь расходы, что раньше! Те ли теперь доходы! Новое здание окупили они за год работы. И в цехе работают теперь 270 человек. (На самом деле меньше, конечно, человек сорок постоянно в декретном отпуске; так ведь женский цех; и хорошо, пусть рожают!) Огладилась эта швейно-полеводческая смычка, и странным кажется то, что когда-то эта идея казалась странной. Уходят все в поле числа 25 мая и работают весь июнь, а между первой и второй прополкой, в июльский разрыв, вешают на двери замок и уходят в отпуск. В августе идут в помощь на уборочную, и так до сентября, до свеклы. С ноября же по конец мая работают в цехе при двух выходных. И уже те, у кого ничего не получалось, кто сам говорил, что напрасно тратят на него ученические, те самые ее первые швеи-полеводы встречают сейчас школьниц — как же, производственная практика. Девочки посмышленее матерей, для них цех не странность и даже не новинка, они родились уже после всех баталий, он для них — часть жизни, часть быта и пейзажа, он ждет их, и они знают это.
А все-таки странные подчас штуки «откалывает» этот цех! Нина Васильевна еще не забыла, как снаряжала Новомосковская фабрика, откуда она пришла, шефскую помощь селу. Как собирались в немилую дорогу девчонки, никогда не видевшие корову — водные лыжи были им понятнее и ближе, чем стайка утят.
И вот как было с новым цехом. Один из институтов Тулы выполнял для колхоза договорную работу. Но в срок институт ее не сдал. Войдите в положение, оправдывалось его руководство, сил нету, лето же, часть сотрудников на шефской работе в колхозе «Новый путь». И через месяц мы работу не сдадим, наступят осень и свекла. Ждите после Нового года. Стародубцев переглянулся с Ниной Васильевной. Знаете что, сказали колхозные институтским, давайте-ка каждый заниматься своим делом. Вы оставляете своих сотрудников у себя, а мы сами окажем шефскую помощь вашему подшефному колхозу.
Швейно-полеводческий цех приехал в «Новый путь». Женщины в недоумении пожали плечами: работы было — кот наплакал. Сделали все за два часа, посидели, собрались и пошли в правление.
— Вы что, смеетесь над нами?
— Да что вы, что вы! — встрепенулись хозяева. — Мы же для горожан фронт работ приготовили, а им бы этого, ох, надолго хватило. Кто же знал, что такие профессионалы прикатят...
— Ну ладно, — сказал швейно-полеводческий цех, — вы тут соберитесь с силами, а мы через недельку еще приедем.
И приехали. Не все, правда, всего 65 человек. Буртов было прилично, ничего не скажешь, почти на полный рабочий день хватило. К вечеру сели в свои автобусы, и дело с концом. Институт тоже свою работу выполнил почти в срок.
Профессионалы — это про них не зря сказали. Они и в поле были рабочими, мощным слитным коллективом, который ставит задачу и тут же решает ее. Не было «моего» дела — было дело цеха.
Средний возраст работниц—крестьянок нового отделения цеха — трикотажного — 28 лет, у швей — 35. Могут взять шефство над институтом и покрупнее.
19 октября шел долгий, как в августе, дождь. Октябрь смеялся над свекловодами. Вполне реальны были большие морозы без снега — гибель полнотелой, напоенной сахаром свеклы.
Вечерний наряд 24 октября начался с телеграммы, которую зачитал Стародубцев: «Приезжают 120 человек Ветакадемии вашу Всероссийскую животноводческую школу. Обеспечьте прием лекции экскурсию по хозяйству. Ректор Белов».
— Геннадий, вопросов нет?
— Нет вопросов, — ответил директор школы, муж Нины Васильевны, и ушел готовить общежитие: все-таки 120 человек — это ершистая неожиданность.
— Вопрос второй, — продолжал председатель. — Два ветврача ввели слишком большое количество стимуляторов, что вызвало у нескольких коров аборт. Какие предложения? Вернуть в фельдшеры, объявить строгий выговор, возместить ущерб? Приняты все три предложения.
— Дальше. Анашкины просят разъехаться. Другими словами, мы должны дать им еще одну квартиру. Что, товарищи, будем потворствовать таким отношениям в семье? Нет? Я тоже так думаю. Так, читаю заявление Петрова: «Я, как и все живое, хочу для себя лучшего...» — Председатель помотал головой: — Ничего не понимаю.
— Петров в двухкомнатной живет, а у него второй родился. Просит трехкомнатную, — «перевели» заявление Петрова.
Решили просьбу Петрова удовлетворить.
— Теперь, — лицо председателя стало жестким, — передо мной пачка заявлений на отпуск комбикормов...
Не нравятся мне эти списки, — продолжал Стародубцев. — Плохо составлены. Не проверены. Я же знаю, что Агеев корову продал, а корм просит.
— Он новую собирается купить.
— Вот когда купит, тогда пусть и пишет заявление. Всех удовлетворим, но по делу, по делу!.. Ишь ты, гуси бабки Дуси...
Планерка продолжалась.
— Вот, товарищи, тут целая пачка заявлений на материальную помощь, на путевки и на ссуды, представленные профкомом и проверенные комиссией. Предлагаю, бесплатные путевки утвердить, помощь оказать. Против никого? Идем дальше. А вот этого я не понимаю. Что значит поделить премию поровну между членами бригады ремонтников? Кто-то работал блестяще, кто-то хорошо, а кто-то - кое-как. Из этого и будем исходить при распределении премий. Всегда.
Так. Школа просит повысить субсидии на завтраки. Я — за, но только надо постоянно проверять, чтобы завтраки детям доставались — пусть растут, а не кое-кому. Ну вот, теперь о свекле. Нина Васильевна, завтра в половине седьмого все мы должны быть на борозде. Идите, Нина Васильевна, подготовьте девушек.
Швейно-полеводческий цех собрался в полном составе.
— Девочки, — сказала Нина Васильевна, — завтра мы выходим в поле. Погода, сами видите, какая, оденьтесь потеплее.
— Соседи уж управились со свеклой, а нам в такую слякоть, — послышался чей-то раздраженный голос.
«Новенькая», — отметила про себя Нина Васильевна.
— Да, мы выходим в слякоть. Я скажу вам, почему. Все знают, а кто не знает, тот пусть усвоит, что самый рост у свеклы, самый налив происходит в конце сентября. Как не рожденный еще ребеночек набирает в последний месяц. В сентябре, что ж, в сентябре — известно, погода бывает неплохой, и свеклу вырвать из земли легко. Но это будет плохая, неналитая свекла, как недоношенная — ни силы, ни веса, ни сахара. Мы даем ей налиться и обычно начинаем уборку с 1 октября. Но вы же знаете, что в этом году с 1 по 15 октября было только 2 дня без дождей, а 15-го выпал снег.
Мы гордимся тем, что производим продукцию на 6 миллионов рублей и даем колхозу прибыль 300—350 тысяч рублей в год. Наша продукция едет в Мурманск и Астрахань, в Тулу и Москву и за границу тоже. Однако в трудовой книжке у нас записано — «колхозница». Мы никогда не должны этого забывать, мы — колхозницы, мы — швеи-полеводки.
— Да что ж ты нас уговариваешь, Нина Васильевна?!
— Я не вас, я себя уговариваю. Потому что в поле сейчас действительно тяжело. Но ждать оно не будет. Если морозы ударят без снега, они убьют свеклу, и весь наш труд пропадет... Вы уж поберегите себя, одевайтесь потеплее, эта погода такая предательская.
Вечером 27 октября в Доме культуры показывали американский фильм «Принц и нищий». Народу мало — дети, несколько старушек, женщины из столовой. 250 спасских женщин были на свекле. В пять часов их, усталых и грязных, привез автобус. Мужья ходили на цыпочках. Дети старались не шуметь. Каменный, ярко освещенный центр Спасского в семь вечера был пуст. Спать ложились рано.
Уже дети ходят в школу: Сергей — в пятый, Наташка — в первый. И уже давно Нина Васильевна говорит: «У нас в Спасском...» — Вы нашу свеклу всю взвесили?
— Всю, Нина Васильевна.
— Ну и как?
— Да как — как. Как всегда. По пятьсот центнеров с гектара.
— Без гака?
— Да какой тут гак, Нина Васильевна! Год же какой трудный!
— Да при чем тут год! — рассердилась Нина Васильевна. — Обыкновенный год, хоть и високосный.
Эрнст МАРКИН. Колхоз имени Ленина, Новомосковский район, Тульская область.
Журнал "Крестьянка" № 2 1985 г.
Оптимизация статьи - промышленный портал Мурманской области